Картину нелюбви.

Нарисовать бы ее, добавить красок, бликов, осветить неоном. Может, получится?

– Я пойду, не буду отвлекать, – благодарно киваю Яну, который единственный в этом доме меня поддерживает.

Как брат, которого у меня никогда не было и не будет.

Пожалуй, я заслуживаю знать, о чем разговаривают Тимур с Ратмиром. А значит, придется подслушать.

Одним грехом больше – такая малость к уже имеющимся.

Странно смотреть на себя самого через четверть века, и знать, что постаревшее отражение тебя ненавидит.

Думал, отболело уже.

Думал, что отца ненавижу только из-за того, как он с мамой поступил, но… нет.

Сколько раз я слышал от него, что законный сын не сделал бы того, не совершил бы этого, был бы уважительным, успешным и лучше меня.

Порченая кровь.

– Дед попросил, чтобы именно я сообщил тебе новость, – говорю с наслаждением, предвкушая тот момент, когда отца перекосит.

Дед потому и затеял это – любит сына по носу щелкать. А на старости лет тем более, когда характер окончательно испортился.

– Ты больше не единственный его наследник, – после небольшой паузы сообщаю ему. – Теткам по пять процентов, тебе сорок процентов, и мне. Тоже сорок процентов всего имущества.

И согласился я на предложение деда только ради наслаждения наблюдать за тем, как отец краснеет в приступе гнева, и…

– Проходимец, – отшвыривает он тарелку с пастой, которая разлетается по гостиной, – щенок, я так и знал! Облапошил старика, и радуешься?

Ваза с цветами летит на стоящий у окна мольберт, безнадежно уродуя незавершенный рисунок. О, а сейчас, кажется, и мне прилетит?

– Не стоит, – встаю навстречу идущему на меня отцу, сжимающему кулаки. – Ты ведь понимаешь, что я тебя одним ударом уложу?

Не понимает.

Замахивается, и я ускользаю от его руки, не желая мараться об него. Хотя сколько раз мечтал о том дне, когда смогу наказать отца. Теперь возможностей хоть отбавляй.

– Отец из ума выжил. Маразматик старый, позволил обдурить себя несчастному сиротке, – выплевывает отец, кружа вокруг меня, как стареющий ястреб. – Ты ничего не получишь! Ни единого гроша!

– Дед пока жив, и умирать не собирается. А потом… потом я получу сорок процентов всего, – отвечаю, и добавляю с усмешкой: – А затем отдам все это маме. Она заслужила и побольше за все эти годы с тобой.

И отец бросается на меня, хотя я уж было решил, что он приходит в себя.

Но нет, всем телом кидается, хочет массой своей задавить, и я отшвыриваю его от себя. В тот самый мольберт с искореженным, мокрым рисунком.

– Что… что вы творите? – на шум выбегает Вика, ступая неслышно, словно невесомая. – Тимур, о Боже! – подбегает она к отцу, и поднять пытается.

А тот кряхтит, упираясь локтями в пол, и воздух хватает по-рыбьи. Вроде я и не сильно его приложил, оттолкнул просто.

– Давай, держись за меня, – девушка пытается поднять отца с пола, но у нее слабо это получается.

– Отойди. Давай помогу.

– Не подходи, – шипит она мне и, наконец, помогает отцу на ноги встать. – Убирайся из этого дома! Из моего дома! Пошел вон, Ратмир!

Какие громкие слова, птичка.

Только это теперь и мой дом тоже. Может, обрадовать девочку?

– Сейчас-сейчас, – бормочет отец, дрожащими пальцами набирая чей-то номер. – Сейчас все будет… отец! Ты и правда вписал этого в завещание? Да, Ратмира! Сорок процентов?

На отца смотреть неинтересно. Все-равно, я знаю, что дед выйдет победителем из этой схватки, как и всегда. А вот на Вику… на нее можно и поглядеть.

На то, с каким сожалением она оглядывает устроенный погром в гостиной.

А какое осуждение сквозит в ее глазах!

– Твой рисунок, птичка? – киваю на мольберт, и добавляю – Был?

– Мой.

– Прости.

Она лишь отмахивается, и морщится при выкрике отца, который пытается доказать деду, что мне и ломаного гроша достаться не должно. Как его накрыло, просто песня.

– Ну у вас и семейка, – качает девушка головой. – Что же вы за люди такие? Деньги, деньги, деньги… всюду эти деньги. И никого они счастливым не сделали. Никого из вас.

– Я счастлив, – спорю из чувства противоречия, хотя Вика права.

Я не несчастен, но и не счастлив. Пожалуй, мне никак, и это самое отвратительное.

– Кстати, Вика, ночевать я останусь здесь, – подмигиваю ей. – Вступаю в права главного наследника, скажем так.

Но девушка не реагирует на подначку. Она смотрит на отца, у которого вместо слов невнятное мычание вырывается.

– Тимур? – она подходит к отцу, обхватывает его голову своими маленькими ладонями, и пытается поймать взгляд. – Тим… Ратмир, звони в скорую, быстро!

Это ужасно, но когда я смотрела на мужа, который не в силах был произнести ни единого слова, на мужа, рот которого перекосило, а лоб покрылся испариной, я…

… я о рисунке испорченном думала.

Что его не исправить.

И по памяти такой багряно-сиреневый рассвет, который неожиданно поймала на днях, я не нарисую.

Обидно.

Но Тимуру, наверное, обиднее было бы, узнай он о моих мыслях. Жена о ерунде мыслит.

Сыну, судя по каменному выражению лица, вообще плевать на здоровье отца.

– Микроинсульт, – сообщает нам Иосиф Евгеньевич, выйдя из палаты реанимации. Смотрит на меня и Яна, вскочивших при его появлении, и выставляет вперед руку: – Жить будет, успокойтесь.

– А… а говорить он сможет? – решаюсь спросить. – Или Тимур так и останется таким?

Если да – я не вынесу этого.

Изо дня в день смотреть на мужа, который не в силах сам о себе позаботиться, и знать, что этого избежать можно было. Останься я с Тимуром и Ратмиром в гостиной – беды бы не случилось.

– Сможет, нужно переждать кризис, – отвечает врач, но смотрит при этом на привалившегося к стене Ратмира, весь облик которого демонстрирует, насколько ему все-равно. – Пару дней Тимур Давидович будет находиться под нашим наблюдением, а затем вы сможете забрать его домой. Пока съездите за необходимыми вещами: смена белья, зубная щетка, и далее по списку.

– Я съезжу, – Ян останавливает рванувшую было по коридору меня, и сжимает ладонь сочувственно. – Вика, отдохни пока, сходи в кафе, прогуляйся в сквере. Здесь тебе нечего делать, в ближайшие пару часов к Тимуру Давидовичу тебя точно не пустят.

Какое кафе?

Какая прогулка в сквере?

Будто я смогу наслаждаться поздней весной, зная, что Тимур в реанимации.

– Я позабочусь о своей… мачехе, – произносит Ратмир первые за этот час слова, и почти силой отрывает меня от Яна. – А ты езжай.

Прикрываю глаза, пытаясь заставить себя не стряхнуть руки Ратмира, нагло обнимающие меня – это выглядело бы странно. Но объятия его болезненные для меня – невыносимо рядом находиться после всего того, что случилось.

– Вика? – с нажимом спрашивает Ян, но взглядом обменивается с Ратмиром.

И взгляды у обоих мужчин странные, непонятные мне. Будто они без слов общаются о чем-то неведомом женскому уму.

Мужчины…

– Все в порядке, – отпускаю я Яна. – Не забудь взять халат Тимура – тот, коричневый в полоску.

– И тапочки с ночным колпаком и кальсонами, – едко добавляет Ратмир, но Ян оказывается умным человеком, и пропускает подначку мимо ушей.

– Убери руки, – шиплю я, и сбрасываю с себя мужские ладони, едва Ян скрывается за поворотом больничного коридора. – И вообще… проваливай отсюда!

– И оставить тебя одну? Мы ведь семья, Вика, – улыбается парень. – А в такие моменты семья рядом должна быть, поддерживать друг друга.

– Ты уже натворил дел!

– Вика-Вика, – качает он головой, и подталкивает за плечи в сторону лестницы, – отец сам двинулся на теме наследства. Я здесь при чем? Драться полез на старости лет, распереживался вот. Этого следовало ожидать, что жадность рано или поздно долбанет его по мозгам. Но ничего, – хмыкает Ратмир невесело, – сейчас этот твой поклонник привезет любимый папочкин стариковский халат с тапочками, и ему полегчает.