— Двигайся и переворачивайся, — сказал он. — Кофе к твоей новой гравитации не приспособлен.
— Это она у тебя новая, — капризно ответила Лиз и резко села, взмахнув распущенными волосами. Они упали на лицо лохматыми шторами, и Макс покачал головой.
Он сел рядом и, вручив Лиз её стакан, развалился, закидывая руку на спинку дивана.
— Он какой-то сладкий и кучей льда, — объяснил он, когда Лиз, отпив немного, удивлённо захлопала глазами. — Мне сказали, что для жары идеально, но, может, обманули и это дрянь, конечно.
— Нормально, — мотнула головой Лиз и снова вцепилась губами в трубочку.
К началу второго летнего месяца солнце наконец решило удостоить Эмеральдские острова своим вниманием и, похоже, немного переусердствовало. Везде царила духота. Распахнутые настежь окна не спасали, потому что не было ветра, и оставалось обмахиваться сложенными веером бумажками (библиотекари очень ругались, когда Лиз использовала как веер какую-то тонкую брошюрку, снятую с ближайших полок), пить кофе со льдом и объедаться мороженым. По вечерам в парках играла живая музыка, светили гирлянды, а у реки собиралось множество людей, чтобы смотреть на парусную регату и корабли-рестораны. Прошлым летом Лиз с Агатой даже плавали на таком, и это был первый раз с момента побега от родителей, когда Лиз надела праздничное платье и туфли на небольшом каблуке, по-настоящему накрасилась и убрала волосы в высокую объёмную причёску, которую Агата назвала ультрамодной.
В тот день они чуть не натолкнулись на родителей Лиз и потом весь вечер прятались от них по палубам. Сначала Лиз в панике металась по палубе, хотела сбежать, чуть ли не выпрыгнуть с парохода и уплыть на берег, но Агата превратила это в весёлую игру, в которой они бегали по всему судну, заигрывали с официантами и прятались за сбитыми с толку юношами, чтобы только мистер и миссис Уэлфри прошли мимо, ничего не заметив.
Как Лиз могла забыть, что лодочный сезон — любимое время матери! Это была семейная традиция: каждый год они приезжали из загородного поместья в столицу, только чтобы прокатиться на катере. В детстве Лиз много времени проводила на нижних палубах, играя в специальных комнатах или снуя по лабиринтам кают персонала, пока кто-то из команды не делал ей замечание. Она могла кружить по банкетному залу часами, выбирая самую красивую на вид еду. Ей нравились канопе на разноцветных шпажках, кексы с кремовыми шапками и бесконечное мороженое! Но, чем старше Лиз становилась, тем меньше находила она возможностей себя занять, а мать лет с шестнадцати знакомила её с кавалерами, пока отец наконец не выбрал того самого, которого Лиз возненавидела до глубины души. Впрочем, у этого тоже был плюс: она стала ещё усерднее работать, чтобы попасть в исследовательский институт если не на стипендию, то хотя бы на бесплатное отделение, потому что иначе её жизнь превратилась бы в ад. Богатые мужья не любят умных жен, они увозят их в свои поместья у чёрта на куличиках и запирают там (пусть и метафорически) наедине с управлением домом и выращиванием детей. Лиз с самого начала знала, что ей нужно другое.
— О чем задумалась? — спросил Макс.
— Да так. Вспоминаю родителей… Постоянно лезут в голову после того пруда.
Макс понимающе кивнул и прижался губами к её волосам. Лиз тяжело вздохнула и сползла ему на грудь. С ним было хорошо. Наверно, Макс вообще был первым мужчиной, с которым ей было приятно находиться рядом. С ним можно было посмеяться, он всегда казался расслабленным и спокойным, даже безобидным, если не знать, что у него всегда с собой пистолет. Он уже вступался за неё — перед Уильямом и перед родителями в том видении, он её спасал и заботился, принося кофе, хотя она никогда не просила этого делать. Он даже спокойно относился к тому, что её постоянно несло в неприятности, а когда не несло, она становилась скучным книжным червём, которому интересны черепки от древних ваз и письмена на картах.
— Знаешь, как я ушёл из своего видения? — спросил вдруг Макс. Лиз покачала головой. — Я с ним поговорил. С Колином. Как если бы у нас был шанс обсудить всё по-настоящему. Жаль, что это был всего лишь лимб, но помогло ведь. И в жизни помогло.
— Предлагаешь поговорить с моими родителями⁈ — Лиз подскочила и вытаращилась на него.
— Предполагаю, что там это могло помочь тебе выбраться и без меня. Не то чтобы я жалел о том, как помог тебе…
— Я не буду говорить с ними! Они никогда не искали связи со мной, и я тоже не стану. Мы прекрасно живём порознь, и никто никому не портит жизнь.
— Как скажешь, Лиззи, — с сожалением улыбнулся Макс и притянул Лиз обратно к себе. Она, надувшись, положила голову ему на плечо и снова вцепилась в трубочку, пытаясь показать, что говорить не собирается теперь даже с Максом.
И она сидели так несколько минут. Мимо сновали работники коллегии, некоторые кидали на них мимолётные взгляды, кто-то криво улыбался, будто не одобряя, и Лиз провожала их ещё более неодобрительными взглядами. А потом она почувствовала дыхание у себя на ухе, и Макс едва слышно прошептал:
— Хочешь, я научу тебя стрелять из пистолета?
Лиз поднялась на него глаза, шумно втянула остатки кофе, снова раздражая работников коллегии, и кивнула:
— Хочу. Только… — Макс поднял брови, и Лиз, прикусив губу, всё же закончила: — Можешь сначала кое-куда меня отвезти на днях?
Просить его дважды не пришлось, и уже через два дня поздним вечером они ехали по пустой автостраде по адресу, который Макс впервые слышал. Лиз пыталась ему помогать, выуживая из памяти все повороты и съезды. По этой дороге, ведущей на северо-запад от города, она не ездила уже два года, но удивительный этот дар — память! Работал он, будто в руках была карта, которую нужно было читать. Настоящую Лиз взять не подумала.
Автострада была прямой и понятной. Она пролегала между огромным парком и всё менее привлекательными районами города, где к небу стремились чёрные трубы заводов, а перед ними выходили окнами на дорогу кирпичные прямоугольники, завешанные стираными простынями и цветными полотенцами.
Но, стоило съехать по кольцу и взять левее, как за парком в нескольких километрах открывалось нечто, что представить в таком соседстве было сложно: настоящее царство низеньких разноцветных особняков с колоннами, высокими фронтонами и лепниной, окружённых садами и брусчаткой. Сейчас все дома подсвечивали фонари, золотые арки окон горели на фоне окрашенных ночью стен.
Макс огонькам особо не радовался, матерясь сквозь зубы, пока автомобиль трясло на каждой чёртовой кочке. А вот Лиз смотрела на них и нервно заламывала пальцы. Холмы, на которых располагались особняки и их фруктовые сады, спускающиеся настоящими лесами к высокими кованым заборам, казались огромными, а они катились между ними будто в игрушечной машинке.
— Что такое, Лиззи? — спросил Макс, заметив её нервозность.
Лиз дёрнула плечами.
— Ничего. Я просто… Останови за поворотом.
И, когда они повернули, Макс понял, что было не так: перед ними на холме стоял особняк, который, казалось бы, не отличался от других. Такой же двухэтажный, с таким же садом, с разбитыми клумбами, но, в отличие от других, этот Макс видел. Он помнил, какими серыми были его стены, когда он бежал к нему из окопа, помнил светлый потускневший камень, обрамляющий окна и дверной проём. Помнил даже каменные ступени порога, по которым взлетел, едва чувствуя ноги.
Сейчас дом казался скорее бурым и точно не таким заброшенным. Они подъехали к нему с угла, и отсюда было видно разбитое спереди (или наоборот, сзади?) празднество. Горели фонарики и ленты гирлянд, горели окна, хотя в остальном доме царил мрак, и, когда Макс заглушил мотор, стали слышны и музыка, и удивительно громкие голоса, будто все, кто жил в этом элитном посёлке собрались на веранде. Потянуло запахом мяса на гриле.
— Твой дом? — спросил Макс, уже зная ответ.
— Родительский, — сухо поправила Лиз и отстегнула ремень.
— И зачем тебе сюда?
— Хочу кое-что проверить. Это для расследования.
