И вдруг крутанулся. Раздался выстрел. Кто-то из собравшихся вскрикнул, а с одной из редких черепичных крыш съехал человек. Уильям усмехнулся: Макс Хэмильтон порой стрелял даже слишком метко.

Чувство слежки оборвалось так же, как и старая черепица, которую зацепило бездыханное тело теневого бандита. Теперь все сгрудились вокруг него, а Уильям, быстро отправив сообщение в местный корпус полиции, наконец вышел из укрытия на заднем сиденье.

— Ты всё это время был жив? — с претензией спросил его Макс, ощущая себя то ли преданным, то ли обманутым — и абсолютно точно дураком.

— Восстал из мёртвых, — ответил Уильям.

Они пробились через причитающую толпу и склонились над трупом. Высокий мужчина с щетиной на лице, одетый прилично, с дорогими цепями. Видимо, за такие дела платили весьма неплохо.

— Вы перестреливались с этим, не помнишь? — посмотрел Уильям на Макса.

Тот кивнул.

— С ним, с ним. Вот, как он от меня ускользал. Он тень. А теперь, видимо, расслабился… Я увидел его в окне. Он даже не успел ничего понять, наверно.

— Отправим его на осмотр и опознание в местный участок. Вдруг найдут что-то про него.

— Или на него, — усмехнулся Макс и поднялся. — Да всё, расходитесь, не на что тут смотреть!

Его не особо послушали, а те, кто решил отойти, всё равно то и дело в ужасе оглядывались на тело. Труп забрали, и Шкипер был вынужден остаться в Твин Шливе, чтобы продолжить следить за расследованием здесь: кто стоял за похищением карты, всё ещё оставалось загадкой.

Подстреленный день назад бандит пришёл в себя в больнице, но рассказал — после того, как ему сообщили о гибели второго подельника, — лишь о том, что именно этот человек, Теодор, ответственен за поджог в отеле. Теодор и сгоревший работали на одного человека, и второй передал карту лавочнику. Теодору нужно было от него избавиться, чтобы было меньше следов. Сам раненый бандит, по его словам, был лишь исполнителем. Он и бородач должны были добыть реликвию, каким-то образом разобравшись в карте. Они считали, что Теодор им поможет, потому что именно он карту в итоге и забрал.

Карту действительно нашли у теневика Теодора. Прямо в нагрудном кармане его дорогой кожаной куртки. Её отослали Уильяму в столицу спустя сутки после их отъезда, и он с тяжёлым вздохом убрал её в рамку под стекло. Смысла в ней больше не было, реликвию они нашли, и оставалось дождаться возвращения его величества из-за границы, чтобы презентовать результаты операции.

Лиз была рада вернуться домой. Там наконец не было ни стрельбы, ни взрывов, ни пытающихся её утопить пещер. Когда они, выехав из леса, увидели огненный шар взрыва, ей показалось, что сердце рухнуло и никогда больше не забьётся. Джордан, сидевшая с ней на заднем сиденье, схватила её за ледяные руки и что-то зашептала на непонятном Лиз языке. Макс выругался и нажал на газ.

— Вы сидите и не высовываетесь! — скомандовал он, прежде чем выйти, и они втроём послушно сидели, а Джок пытался их успокоить. Выходило паршиво.

Вернувшись за руль, Макс сказал: «Гловера подорвали», — и они в полной тишине доехали до гостиницы. Уильям никого не собирал — отправил на пейджеры сообщение, что они уезжают через два часа. Ужин подадут внизу в столовой. Никому нельзя никуда выходить. Читая это вслух, Роквуд усмехнулся (он, казалось, вообще единственный сохранил такую способность) и сказал:

— Ну что, теперь не погуляешь.

Лиз поняла, что он про неё, но ничего не сказала. Гулять ей и самой не хотелось. На душе было тяжело и пусто. Она, забравшись с ногами на постель, сложила руки на подоконнике и улеглась на них, глядя на медленно темнеющую улицу.

— Не понимаю, как так произошло, — тихо сказала она, когда Макс подошёл, чтобы убрать перегородку. — Я на такое не подписывалась. Ладно, какие-то бандиты. Но Гловер…

Она посмотрела на Макса, ища в его лице сочувствие и такую же потерянность, какую чувствовала сама, но тот лишь тяжело вздохнул.

— Такое случается, Лиз. Мы все на это подписались.

— Ты так спокойно об этом говоришь…

— Я не так близко знал Гловера, — нахмурился Макс, останавливаясь со свёрнутым брезентом в руках. — И, вероятно, это даже к лучшему, потому что потерять так близкого друга было бы хуже.

И отвернулся, хоть Лиз и успела заметить тень скорби на его лице.

— Это всё равно так… странно, — вздохнула она. — Он ведь буквально час назад был с нами. Кто теперь будет возить Уильяма?

— Уильяму бы новую машину заиметь для начала, а потом можно и о водителе подумать, — крикнул с другого конца комнаты Роквуд.

— А вам что, его совсем не жалко⁈ — воскликнула Лиз, оборачиваясь к нему.

— Мы тут военные, девочка. Я такие смерти через день видел. От пуль мерли как мухи и враги, и друзья. Скажи спасибо, что жива вообще.

От возмущения Лиз не нашла, что сказать, и, обиженно хмыкнув, снова отвернулась к окну. По дороге домой они тоже не перебросились ни словом.

Радио играло всю ночь, и Лиз едва могла задремать на своём личном заднем сиденье. Макс и Роквуд поменялись местами где-то на середине пути, и хлопками дверей потревожили и без того беспокойный, абсолютно неудобный сон. И Лиз так рада была вернуться в свою кровать! Она наконец приняла горячий душ (перед отъездом времени не было), наконец обняла Пэтти, которая с причитанием обработала её руки, наконец успокоила Агату, которая проснулась ни свет ни заря, потому что своим чутким слухом уловила и открытие двери, и тихие возгласы Лиз и Пэтти. За всем этим тёплым «наконец» Лиз абсолютно забыла о том, как Макс спросил её, смогут ли они увидеться ещё, раз уж всё кончилось, а она сказала, что сейчас просто хочет отдохнуть и забыть всё, что произошло

Осознание пришло к ней уже ранним вечером, когда, проснувшись и спустившись на чай, она внезапно вспомнила этот их короткий разговор на освещённой фонарями рассветной улице. То, что она сказала, можно было понять катастрофически не так. Даже думать не нужно было! Лиз хотела забыть бандитов, смерти, ледяную воду и темноту, хотела оставить позади эту неопределённость, в которой провела сутки. И работу на Уильяма, конечно. Но Макс мог подумать, что она хочет забыть и его…

Схватившись за голову, Лиз ойкнула.

— Что случилось? — удивилась Агата. Она помогла Пэтти принести тарелку с политыми тёмным шоколадом эклерами, заказанными из пекарни.

— Я, кажется, сказала что-то не то одному человеку… Помнишь, мы как-то долго стояли под дождём, ты потом заболела…

Агата округлила глаза и с повелительным «Рассказывай скорее!» выслушала историю о том, как Лиз снова встретилась с тем водителем, как он оказался сначала козлом, работающим на инспектора королевской полиции, а потом, внезапно, и не козлом вовсе, и вообще-то они вроде как сблизились за эти пару дней (не настолько, чтобы возвращать ему деньги за кофе, конечно), и Лиз была бы не против продолжить, но у неё не было ни телефона (если у него вообще был телефон), ни пейджера (если бы у неё самой этот пейджер был…), ни каких-то иных контактов Макса.

— Ох! — Агата блаженно потянулась на стуле и вскинула лицо к потолку. — Я представляю! Однажды он, соскучившись и поняв, что без тебя его жизнь не имеет смысла, приезжает на этой своей рабочей тачке сюда и гудит под окнами, пока ты не выйдешь!

Лиз хрюкнула.

— Да уж. Что бы он делал без меня! Ему б не облили брюки, — она разгибала пальцы, — не попытались бы пристрелить, у него бы не было проблем с начальником…

— Да, не жизнь, а скука, — согласилась Агата. — Только, пожалуйста, пусть настолько скучно будет только ему, окей? Я не люблю пачкать вещи.

Они рассмеялись, и никогда бы не подумали, что автомобиль действительно однажды подъедет.

Уильяму было совершенно не весело, и он буквально видел, как его до последних событий блестящая карьера даёт трещины. Гибель человека коллегии не понравилась, что было не удивительно, но её бы спустили ему с рук, если бы не другая деталь. Его величество осмотрел привезённую Уильямом трубку и, покрутив золотые набалдашники на ней, вдруг изрёк: «Это ведь не она».