— Я могу тебе горло перерезать, — лениво ответила Генерал.

«Я могу придушить тебя во сне».

Ничего не ответив, я отложила аптечку и легла на землю — смотреть, как розовеет закатное небо.

Наверное, я заснула, потому что, проснувшись, услышала голоса. Ночной ветер — какая-то часть меня знала это — спустился с неба, чтобы вымести Фактус начисто. Но сейчас, в моем изнеможении, каньон казался мне гигантской глоткой, из которой извергались голоса. Две тысячи голосов стонали, хрипели, исходили предсмертным хрипом.

Тамань.

А потом, за голосами, я расслышала, почуяла их. Они будто смотрели на меня с ленивым интересом, сытые, удовлетворенные, но все еще рассчитывающие на десерт. Я поглядела на Габриэллу. Она шевелила губами во сне.

— Вставай, — сказала я громко. — Нам надо идти.

— Дай еще шарик.

Я дала его ей, и взяла один себе, чтобы унять голодные спазмы и заставить себя идти. Это помогло, но голоса ветра стали еще громче. Стараясь не обращать на них внимания, я смотрела себе под ноги. Часы тянулись, и над нами проплыла луна Бровос, иссиня-белая, словно затянутый бельмом громадный глаз.

Внезапно я поняла, что голоса, которые слышу — это не ветер, а бормотание Генерала. Она разговаривала сама с собой, отдавала приказы, будто сидела в командном пункте. Я дотронулась до ее плеча.

Она взмахнула кулаком, но потеряла равновесие, иначе отправила бы меня в нокаут, как тех мужиков на ранчо. В неверном свете луны блестели ее невидящие глаза с огромными зрачками.

— Генерал? — позвала я.

Габриэлла заморгала и сдвинула брови.

— Лассаль?

Я секунду помедлила.

— Да.

— Лассаль. Свяжи меня с Генералом Теккереем из Северного Воздушного Звена. СО атаковали Тамань. Мы должны ударить.

— Так точно, Генерал.

— Отдай приказ.

— Конечно, — на этот раз она не отбивалась, когда я коснулась ее плеча. — Медики хотят проверить ваше состояние, генерал Ортис, — сказала я дрожащим голосом.

— Опять? — Она автоматическим движением выставила вперед руку, венами вверх. Ее невидящие глаза бегали по несуществующему командному пульту. — Ну? Давайте быстро.

Открыв аптечку, я достала монитор, вставив в него лишь одну батарейку — чтобы он показал мне только основные параметры. Осторожно расстегнув ворот рваного летного костюма, я приложила датчики к ее шее.

При виде шрамов я едва не отпрянула. В лунном свете проступали рубцы хирургических швов. Один толстый шрам вниз от ключицы, еще четыре по обе стороны шеи, явный признак имплантов. Я с трудом перевела взгляд на зеленый экран монитора.

Ее сердце работало в бешеном ритме, легкие хватали воздух, пытаясь угнаться за ним. Ее лихорадило, это было очевидно, и, что бы это ни было, лихорадило серьезно. Я достала пару ампул и шприц. «Доберись до Гавани. Получи плату. И тогда она станет их проблемой, а не твоей».

Когда лекарства попали в кровь, в глазах Габриэллы появилось осмысленное выражение.

— Что ты делаешь? — взвизгнула она.

— Ты больна, — ответила я как можно спокойнее. — Это лишь физраствор. И ноотроп, чтобы ты могла сосредоточиться.

Девочка посмотрела на меня с подозрением.

— Откуда я знаю, что ты не пытаешься меня отравить, ренегатка?

Я пожала плечами, закрывая аптечку.

— Ты ценнее для меня живая, чем мертвая. И ты можешь перестать называть меня ренегаткой, — добавила я, вставая.

Коктейль лекарств подействовал, и Габриэлла снова зашагала вперед. Мы продолжали путь, перелезая через валуны. Ветер подталкивал в спину. Стены каньона с обеих сторон становились все более пологими, и, наконец, когда луна зашла за горизонт и окружающий мир потерял краски, мы оказались на плато.

В полутьме Габриэлла выглядела осунувшейся, но взгляд у нее был ясный, живой. Чуть внизу, вдалеке, тускло поблескивала Аэрострада. Две серебряные полоски, прорезающие простор.

— Как на фронте, — пробормотала Генерал, передавая мне флягу. Когда я отпила воды и опустила флягу, то обнаружила на себе ее любопытный взгляд.

— Ты же воевала? Перед тем, как тебя приговорили.

— Сомневаюсь, что это можно так назвать.

Она сузила глаза.

— Ты была в СО.

— Какое-то время.

— Какая ячейка? Где? Возможно, мы встречались в бою.

— В Котах, сначала. И я не думаю, что мы встречались, — я не могла понять тон ее голоса.

— В Котах, значит, — мягко произнесла Габриэлла. — Как вы вообще могли подумать, что ваш маленький эксперимент удастся? Вы всерьез надеялись, что компании добровольно отдадут вам все, что они строили и за что сражались, после десятков лет работы?

Она вперила в меня неподвижный взгляд.

— Ты и сейчас так думаешь, ренегатка?

Я молча пошла дальше.

Мы дошли до станции Аэрострады уже после полудня. Я вошла на территорию первая, осторожно осматриваясь. Все же это была какая-никакая, а цивилизация, и станцию контролировало Согласие, вернее, Миротворцы, которым они платили. Не самое комфортное место для преступника, бывшего или нынешнего.

«Фелицитата» — гласила надпись. Кто-то подписал ниже: «мертва!»

К моему облегчению, парковка при станции оказалась пуста. По всей видимости, до ближайшего рейса оставалось еще несколько часов, и весь комплекс пустовал. Лишь солнце яростно накаляло рельсы, так что казалось, что воздух вокруг звенит от жара.

Даже внутри было пусто, если не считать одинокого начальника станции, и тот парил в бензольных фантазиях, не обращая внимания на происходящее. Он даже не моргнул при виде моего потрепанного пыльного одеяния. Его, очевидно, интересовали только две вещи: обсчитать меня, продав что-нибудь из буфета, и поскорее вновь погрузиться в дремоту. Мне удалось сторговаться и получить пару засохших кусков мяса, ведро воды и старое водонепроницаемое пончо — прикрыть летный костюм Генерала. Пока я шла к выходу, он уже вновь блаженно закрыл глаза и не видел, как я застыла перед объявлением на стене у двери.

Рисунок был грубый, эскиз углем на карбоновой бумаге, явно скопированный из телеграфного бюллетеня, но подпись не оставляла никаких сомнений:

Сорвав объявление, я смяла бумажку в кулаке. Мысли неслись вперед, пока я шагала по станции. Скорее всего, новости еще не разошлись, и без напоминания на стене никто здесь не будет меня искать.

«Не высовывайся. Еще один день — и все. Избавишься от нее и вернешься в Пустоши, где никто не спрашивает твоего имени, если у тебя есть то, что им надо».

Я молча поставила перед Габриэллой пищу и воду. Она энергично набросилась на еду, не замечая того, что я погружена в мрачные рассуждения. Мясо представляло собой прессованный протеин, обжаренный в старом жире. Во рту такое мясо превращалось в тягучую пасту и не имело почти никакого вкуса, но годилось, чтобы утолить голод. Даже Габриэлла не стала жаловаться. Судя по нездоровому блеску глаз и сжатому рту, у нее снова начались боли.

А что я? Я взглянула на свое полупрозрачное отражение в ведре воды на фоне белесого неба. В ведре двигала челюстью женщина с покрытым щетиной черепом и обгоревшим на солнце лицом, обрамленными двумя бугристыми шрамами. Я моргнула, и на мгновение из ведра на меня глянула другая женщина. У этой, другой, была более светлая кожа, ухоженные каштановые волосы, аккуратно убранные под медицинскую шапочку, под которой виднелась татуировка с двумя треугольниками. Она смотрела на меня горящими карими глазами. Эти глаза еще не видели смерти. Я опустила руку в воду, разбив отражение, и осторожно, чтобы не сдвинуть шарфы с шеи, смочила голову и лицо. Вода потекла ручейками вдоль позвоночника. Подняв глаза, я увидела, что Генерал держит что-то в руке. Смятое объявление со стены.