— Что? — растерянно спросил мужчина, наблюдая, как я срываю брезент и складываю его на мула.

— Ловцы, — коротко бросила я в ответ, сгребая медикаменты обратно в аптечку. — Стервятники, уже мчатся сюда.

— Ловцы? — просипел мужчина. — Это бандиты?

— Скорее секта.

В его глазах появился огонек надежды. Он, конечно, думал, что даже с сектантами можно как-то договориться, сторговаться.

— Забудь, — обрубила я. — Они отмороженные. Они вас обоих убьют, вытащат органы и очистят кости от мяса, и не ручаюсь за точный порядок действий.

Я нагнулась к нему, чтобы подобрать бинт, которым так и не воспользовалась. И на какое-то мгновение, показавшееся мне вечностью, встретилась с ним глазами и увидела в его зрачках свое отражение. На меня смотрело незнакомое лицо: впавшие прищуренные глаза, обветренная кожа в мелких порезах. Шум двигателей приближался, на горизонте появилось облако пыли.

— Тогда ступай, — прохрипел он. — И держи свое слово.

Я не спорила. Выбор несложен: двое живых и один труп или же три трупа, над которыми надругаются Ловцы. Кроме того, счет требовал продолжения. Кое-как подняв девочку, я уложила ее среди тюков на багажнике мула, чтобы не скатилась на ходу, надвинула шарф до уровня глаз и уселась за руль.

— Скажи ей, я умер ради нее, — донесся до меня голос раненого. — Скажи ей, она должна сражаться!

Я не ответила. Мул помчался к горизонту.

Мы ехали, пока двигатель мула не начал перегреваться, а запахи крови, топлива и жженого металла не остались далеко позади.

Я направлялась в Красный Лоб. Здесь больше некуда было ехать. При всей моей нелюбви к поселкам, требовалось где-то отдохнуть. По крайней мере, там не опаснее, чем везде, и есть хоть кто-то знакомый. Правда, с девочкой… Я оглянулась на неподвижно лежащую на багажнике фигуру.

«Сделаешь с ней что — они тебя найдут».

Несомненно, он имел в виду ее семью или телохранителей. Не мог же он иметь в виду их.

Или мог?

Холодок пробежал у меня по спине, несмотря на жару. Пот собирался под шляпой и стекал вниз, разъедая глаза. Я остановилась в узкой полоске тени у большого валуна. Девочка что-то пробормотала, когда я снимала ее с багажника. Глаза быстро двигались под закрытыми веками, будто она читала какую-то гигантскую книгу. Она была горячая и часто дышала. Грустно вздохнув, я нащупала мешочек с шариками кислорода. Не хотелось их расходовать, но необходимо получить ответы на вопросы.

Как только шарик раскрошился у нее в зубах, девочка открыла глаза. Ярко-карие, с покрасневшими из-за лопнувших сосудов белками. На секунду она зажмурилась от яркого света, потом сфокусировала взгляд на мне. Тень страха пронеслась по лицу, все еще покрытому спекшейся кровью. Открыв рот, моя пациентка попыталась закричать, но закашлялась.

Я достала из-за пояса флягу и приложила к ее губам. Она жадно глотала несвежую воду, пока я не отобрала флягу.

Отдышавшись, она спросила:

— Лассаль?

— Здоровенный рыжий мужик? Он не с нами.

— Не с нами?

— Умер. Ему сильно досталось при крушении. Ты помнишь, что случилось?

Девочка поморщилась, подняв руку к голове.

— Ты ранена. Но я зашила порез. Думаю, выживешь.

Девочка часто заморгала, будто сдерживая слезы. Я вздохнула. За годы одиночества совсем разучилась говорить с людьми, не говоря уже о детях. Дети на Фактусе — редкость.

— У тебя большой порез на голове, — я старалась подбирать слова попроще. — И ушиб мозга. Скорее всего, пару дней будет тошнить.

Она словно наконец впервые увидела и услышала меня, и стала рассматривать мою одежду, лицо, мула позади.

— И ты не убьешь меня? — ее голос звучал высоко и испуганно. — И не продашь на черном рынке?

— Нет, — я уселась поудобнее. — Я просто медик.

Она кивнула, фыркнув.

— Поможешь мне встать?

— Тебе надо поберечься, — посоветовала я. — Если у тебя действительно сотрясение…

В мгновение ока она вывернула мне руку и бросила меня на землю. Перекатившись на спину, я выхватила нож, но маленький кулачок выбил его у меня из руки. Я хотела крикнуть, что не собираюсь причинять ей вреда, но на горло мне опустилось что-то тяжелое.

Это был ботинок девочки. Она глядела на меня сверху вниз, хищно оскалившись.

— Тебе не удастся убить нас обоих, ты, стерва.

Когда желтые и голубые звездочки уже начали скакать перед глазами, налетевший порыв ветра бросил мне в лицо горсть песка, и на долю мгновения я почувствовала их.

Словно тысячеглазое чудовище, они жадно следили за всеми возможными исходами, и в кошмарном видении передо мной предстало множество вариантов реальности.

Мое мертвое тело лежит посреди пустыни, девочка уезжает на муле прочь. Я отбрасываю ее с такой силой, что она врезается головой в острый угол валуна. Я мертва, и ветер иссушает мои останки. Я закапываю ее в песок, я жива, а она мертва, или она жива, а я мертва, сотни возможностей, сотни вариантов.

Не знаю, кто управлял моей рукой — я сама или они. Я набрала полную ладонь песка и швырнула ей в глаза.

Девочка отпрянула. Мое тело, не забывшее сотни часов тренировок, воспользовалось этим движением и отбросило ее в сторону. Прежде, чем я успела встать на ноги, она снова накинулась на меня, на этот раз с ножом в руке. Я отползала назад, отбиваясь от хладнокровных ударов, нацеленных в бедра, живот, ребра.

Когда спина уперлась во что-то твердое, я поняла, что она загнала меня в угол. Это был мой мул. Я просунула руку в аптечку. Как только девчонка бросилась в атаку, я с размаху ударила ее в шею.

Нож застыл в двух сантиметрах от моего сердца. Детское лицо искривилось в ухмылке, но в этот момент по телу пробежала конвульсия, и девочка скосила глаза на торчащий из шеи шприц.

— Ты… — она рухнула ничком на землю, выпустив из ослабевших пальцев нож.

Я позволила себе отдышаться только связав пациентку, так крепко, как только могла. Она проспит несколько часов. В панике я вколола ей столько транквилизатора, что хватило бы на взрослого мужчину, еще не факт, что она выдержит.

В наркотическом сне лицо девочки подергивалось. Что с ней? Она душевнобольная, и ее транспортировали в какой-то приют? А мужчина — не телохранитель, а санитар? Поэтому и предупреждал ее не трогать? Но почему тогда «Скажи ей, я умер за нее…» Кто она, черт возьми, такая?!

Подойдя к мулу, я вытащила канистру с технической водой. Меня трясло от такого количества загадок и адреналина, от нехватки кислорода. Намочив тряпку, я начала стирать кровь с ее с лица.

На первый взгляд, ничем не примечательное лицо: загорелая кожа, круглые щеки, острый подбородок. Но, когда я стерла кровь, стало видно, что это не так. Девчонка выглядела совсем юной, но вокруг глаз и на лбу были глубокие линии. Морщины между бровей и вокруг рта, характерные для людей лет сорока. Для людей, которые прошли через многое. Телосложение тоже казалось необычным. Худая, но не от недоедания, болезней и тяжелого труда, как все обитатели окраинных планет. Наоборот — жилистая, с мышцами атлета под кожей двенадцатилетнего подростка.

Ужасная догадка забрезжила на краю сознания, и я поспешила оттереть виски, чтобы развеять сомнения и доказать себе, что передо мной просто несчастный больной ребенок.

Отнюдь. Татуировки говорили, кто она такая: два треугольника — эмблема Первого Согласия — и три жирные линии под ними.

Я выругалась и отползла на несколько метров назад. Кровь стучалась в мои собственные виски, будто давно зажившие шрамы на них вновь превратились в окровавленное мясо. Будто я только что выронила тот кусок раскаленного железа. Закрыв лицо ладонями, я пыталась взять себя в руки, пыталась отделить себя настоящую от себя двухлетней давности, от той, что жаждала мести и требовала пустить в дело нож.

Стиснув зубы, я вернула нож в ножны. Со Свободными Окраинами покончено. Женщина, которая за них сражалась, — женщина, которой я была, — ушла в небытие. Сейчас имел значение лишь счет, и во имя счета девочка должна остаться жива, кем бы и чем бы она ни была.