Лицо казалось холодным, но прощупывался слабый пульс. У второго шлем был чуть приподнят, и я протиснула пальцы в щель к горлу. Кожа теплее, и пульс сильнее. Объятия напарника смогли его защитить.

Я стряхнула с костюмов песок в поисках каких-нибудь знаков отличия, но их не обнаружилось. И выругала себя за то, что оставила мула со скудной аптечкой на другой стороне кратера. Без нее здесь делать нечего.

Большой был массивный, мускулистый, не меньше двух метров. Мне с трудом удалось оттащить его от маленького. Из-под разбитого шлема раздался вздох. Не обращая внимания, я ворочала второго, чтобы тому стало легче дышать.

Коснувшись костюма, я поняла, что внутри кто-то совсем маленький и хрупкий. Большой, несомненно, взрослый, неужели это ребенок?

Проклиная все на свете, стала снимать шлем. Ребенок — даст ли мне это что-то для пополнения счета? Отогнав эти мысли, я стянула с него шлем.

Спутанные черные волосы и маленькое личико, серое от кровопотери и покрытое коркой запекшейся крови и песка. Судорожно ощупав голову в поисках ран, я нашла слабо кровоточащий порез несколько сантиметров длиной и выдохнула. Если это единственное ранение, то жизнь вне опасности, если ребенок придет в сознание.

Наклонившись, я взяла ребенка подмышки, но внезапный удар по ребрам опрокинул меня на землю. Отплевываясь, я покатилась по земле, судорожно пытаясь достать нож и проклиная себя за беспечность, но новых ударов не последовало.

Ни ударов, ни выскакивающих из нор охотников, ни приближающейся техники. На меня смотрела только пара красных глаз. Мужчина очнулся.

Он попытался что-то сказать, глядя на мой нож, перевел взгляд на ребенка… Попытался встать, но снова рухнул, захрипев от боли.

— Спокойно, — произнесла я. — Спокойно, я медик.

Он обжег меня взглядом.

— Тронешь ее, — прошипел он, — ты труп.

Он сейчас был не в том состоянии, чтобы угрожать, но я медленно кивнула.

— Мне нужно принести аптечку, — объяснила я. — Медикаменты в багажнике на муле. Я могу обработать вас обоих.

— Где? — спросил он, когда я стала уходить. — Где мы?

Я повернула голову:

— Пустоши. К северу от Красного Лба.

Он нахмурился и посмотрел вверх, на небо, где утреннее буйство красок почти сменилось ровным белым жаром.

— Где это? — переспросил он.

Я проследила за его взглядом. Он потерпел крушение настолько далеко, что даже не знает, на какой планете находится? Вверху я почувствовала их — незримое присутствие на фоне дальних звезд.

— Фактус, — ответила я. — Мы на Фактусе.

Когда я вернулась на муле, разбрасывая вокруг песок, солнце уже вставало из-за горизонта. Через пару часов станет уже слишком жарко, чтобы куда-то ехать. С этим ничего не поделаешь, это игра случайностей: надо обработать раны, сделать перевязку, спасти жизни. Счет требует своего.

Мужчина следил за тем, как я снимаю брезент с багажника мула. Он пришел в сознание, но это еще не означало, что он выживет. Ко многим ясность ума возвращается перед самым концом. Когда-то, много лет назад, я читала про леса на Земле, где деревья, почувствовав близость смерти, отдают все свои жизненные соки через корневую систему другим деревьям. Так же, видимо, поступил и этот незнакомец, спасая жизнь ребенка. Так тому и быть. Одна спасенная жизнь — лучше, чем ни одной.

Я торопливо растянула брезент между мулом и обломками, не спуская глаз с ребенка, который так и не приходил в сознание.

— Ты, — прохрипел мужчина. — Женщина. Как зовут?

— Хафса Геллам, — соврала я, привязывая брезент.

Я чувствовала, как он внимательно рассматривает мое сожженное солнцем лицо, полускрытое шарфом, короткую стрижку, старую куртку, обветренные руки.

— На чьей стороне?

Я открыла аптечку и удрученно взглянула на плачевное состояние своих запасов. Все никак не могла заставить себя заехать на торговый пост, и вот результат: два помятых рулона бинта, бутылка обеззараживающей жидкости, несколько ампул с анальгетиком и транквилизатором, да всякая мелочь типа шприцов, игл и хирургической нити.

— Какая разница? — поинтересовалась я. — Война давно окончена.

— Чья сторона?

— Я не воевала.

— Все воевали.

— Не здесь.

Он хмыкнул, будто говоря: «Не удивительно». Когда я достала из аптечки бинт, он снова напрягся. Бинты были с черного рынка, украденные из партии медикаментов для Южной Армии Первого Согласия. Незнакомец разглядел сдвоенные желтые треугольники на упаковке и немного расслабился.

Этим он себя выдал. Конечно, надо проверить наверняка, и это можно сделать очень просто. Я расстегнула и стянула с него разбитый шлем.

Мужчина вздохнул с облегчением, а на виске оказалась такая же пиктограмма, что и на бинтах: выцветшая татуировка со сдвоенными треугольниками и толстая черта под ними. Лейтенант, значит. Или же — я бросила взгляд в сторону остатков корабля, пока расстегивала его костюм, — перебежчик?

— Нет, — он отбросил мои руки. — Ее.

— У тебя тяжелее ранения.

Его лицо уже приобрело землистый оттенок, но он выставил ладонь и твердо сказал:

— Сначала она.

Я пожала плечами. Кем бы он ни был и что бы тут ни делал, скорее всего, мне ничем ему не помочь, разве что немного облегчить последние часы. Так или иначе, надо спешить. Даже в таких пустынных с виду местах у Ловцов есть дозорные, и скоро они здесь появятся, невзирая на жару.

Без костюма девочка выглядела гораздо меньше — лет на двенадцать или тринадцать. В бежевом термобелье, вроде пижамы, пропитавшемся кровью у воротника, с дырой на локте и пятнами машинного масла. Может быть, она спала, когда подали сигнал тревоги, и этот человек затащил ее в эвакомодуль?

Возможно, он ее отец, хотя и не похоже. Кто же тогда, телохранитель? Похититель? Так или иначе, они не с пограничных лун и не с Делоса. Они выглядят слишком здоровыми для этого. Современный эвакомодуль и новехонькие костюмы сами по себе уже говорят о богатстве.

Прощупав конечности девочки через пижаму, я убедилась, что все цело, ни одного перелома. Корка крови на лице, по всей видимости, образовалась лишь из-за раны на черепе, рваной, но довольно неглубокой. Я быстро промыла порез и начала его зашивать, насколько это возможно без бритья головы, надеясь успеть, пока она не пришла в сознание. Когда я наложила последний шов, она пошевелилась и стиснула зубы, но не открыла глаз.

Мужчина все это время не проронил ни слова, лишь внимательно глядел на лицо девочки. Вернувшись к нему, я поняла, какой ценой далась ему эта сосредоточенность. Последние следы румянца исчезли, и лицо стало абсолютно белым, бескровным. Расстегнув его костюм, я поняла, что он умирает.

Его белый воинский тельник пропитался кровью. Рубиновая струйка пульсировала между ребер. Там, глубоко закопавшись в плоть, застрял металлический осколок. Наверное, в момент удара он повернулся на бок и закрыл собой ребенка.

— Брось, — прохрипел он, когда я коснулась кончика торчащего из него осколка. В горле у него булькало. — Знаю, что все плохо.

Я кивнула. Глупо врать в такой ситуации.

Он нашел глазами мои глаза.

— Она выживет?

— Если придет в сознание, если не поврежден мозг и если в рану не попала инфекция…

Он схватил меня за рукав окровавленными пальцами:

— Она не должна умереть, — он из последних сил приподнялся. — Сделаешь с ней что — они тебя найдут. Поплатишься жизнью.

— Ничего я ей не сделаю. — Я разжала его пальцы и высвободила рукав. — Говорю же, я медик. Слово даю.

Минуту он собирался с силами, тяжело дыша. Пахло спекшейся кровью и обгорелой плотью.

— Ближайший город?

— Красный Лоб. День пути. Шахтерский городок.

— Согласие… контролирует его?

Я грустно рассмеялась.

— Им так кажется.

Он откинулся на спину.

— Вези ее туда. Найди связь. Она знает, что делать. Она должна…

Я услыхала неясный шум и остановила его движением руки. Издалека, будто приближаясь, доносилось гудение. Едва различимый рев перегруженного двигателя. Я выругалась и вскочила на ноги.