Да что ж такое, возмущённо подумала Мадина. Ржевский, гад, у тебя совесть есть⁈

— Увы, — клоун развёл руками. — К моему прискорбнейшему сожалению вынужден констатировать: по прозрачным причинам моя страсть в ваш адрес останется неудовлетворенной. Сами ж понимаете, — он шмыгнул носом и повторно развёл руками.

На сердце потеплело и слегка отлегло, сердито отметила менталистка.

— Я рада, что вижу твои настоящие границы личности. — Эти слова Шамса бинт Тани сказала неожиданно серьёзно, настолько, что почти резко. — В любом другом случае я была бы крайне неспокойна в адрес своей дочери с тобой.

— Сберегу, защищу, взлелею, — белобрысое недоразумение на мгновение стало взрослым, мудрым и нездешним. Ещё приложило правую руку к левой половине груди. — Слово Ржевского. Кстати, вы — первая в моей жизни женщина…!

Сердце нагло подслушивающей дочери без предупреждения на рефлексе ухнуло в пятки.

—… с которой я НАСТОЛЬКО искренне сожалею, что никогда ничего не будет! — твёрдо завершил потомок гусара. — Извините, если разочаровал.

— Разочаровал как женщину, — весело фыркнула маман. — А как мать — успокоил, порадовал и обнадёжил. А то о вашей семье слухи сам знаешь какие.

— Мадина же ребёнок, — опять по-взрослому пожал плечами потомок гусара. — Маленькая, беззащитная, ранимая очень. Её же беречь надо: она как цветочек, хрупкая и чуть что, сразу сворачивается.

Менталистка с удивлением почувствовала, что в углу глаза появилась непредусмотренная программой влага.

— Она мне и так столько свободы отвалила в отношениях, что не унести, — продолжил философствовать малолетний сексуальный маньяк с магрибским акцентом. — Но если с кем-то из близкого круга — вы же понимаете. Ей было бы очень больно. Потому я пас.

— Знаешь, мне очень импонирует твоя откровенность, — мама вдруг тоже стала взрослой. — Я приятно удивлена, чуть ли не сильнее, чем за всю предыдущую жизнь.

— Ржевские всегда были рас**здяями, но среди нас никогда не было п**доболов, — пожал плечами блондин, делая быстрый шаг вперёд и распахивая двери перед спутницей. — О, Анатолий Михайлович! Здравствуйте.

Навстречу странной паре из кресла поднялся Самбур.

— Хотите поговорить сами, без меня? Или я не буду вам мешать, если займусь тут по хозяйству? — Шамса, оказавшись на кухне, сбрасывает с себя национальный чёрный балахон-абайю.

И остаётся в ну очень плотно облегающих брюках и расстёгнутой мало не до пупа рубашке.

Вот это да. Вот это ого-го.

Сквозь одежду, конечно, лично я её коэффициенты и так видел, как и контур геометрии, но живой взгляд есть живой взгляд.

Даже челюсти свело: классная тёлка, хотя и в возрасте — тридцать один плюс-минус год (если правильно вычислил). Она замуж ещё моложе дочери вышла.

Попутно: что это у них за мода тупая, настолько рано семью создавать? Или у баб без одного дела трубы тоже горят?

А без женитьбы в этих краях не то что об интиме речи нет, а даже за руку не подержаться. Далия просветила на досуге.

— Двойственная ситуация, — начинает шептать мне по-русски Самбур, словно видит каким-то образом, что я не ориентируюсь в каждом подряд территориальном этикете. — С одной стороны, женщина при разговорах мужчин находиться не должна. Особенно в нашем случае…

—… А с другой — это её дворец, а-га-га! — дальше я могу продолжить и сам. — И она тут вроде как хозяйка. Не она одна, но и она тоже.

— Есть ещё и третья сторона, — хмуро замечает ювелир. — Вы, как супруг её дочери, наверняка вошли в круг интересов. Как всякая мать, госпожа бинт Тани хочет понимать, как движутся ваши дела.

— Вот не надо инсинуаций! — возмущается Шамса языком Залива, хотя мы сейчас говорили совсем иной речью. — Я не у вас спрашивала, а у Ржевского! Если при мне общаться некомфортно, он, в отличие от вас, запросто в лоб это скажет! Он не стеснительный, если уже даже к моему заду примеривался в Регентском Зале… — последние слова она договаривает тише и себе под нос.

Очки Самбура устремляются на его лоб вслед за бровями.

— Я доверяю всем здесь присутствующим, — мама Мадины словно поясняет моему собеседнику некий контекст, понятный лишь им обоим. — Расслабьтесь, чувствуйте себя как дома. Тебе не предлагаю, — она бросает на меня нечитаемый взгляд. — Ты и так везде как дома. Пха-ха-ха-ха-ха, завидую: нигде не иметь даже малейшего намёка на психологический дискомфорт, хи-хи-хи.

— Это у меня семейное, — констатирую задумчиво. — Всё-таки фамилии надо соответствовать: имидж — наше всё. — Дальше меняю наречие. — Анатолий Михайлович, если есть какие-то конфиденциальные моменты, только для нас двоих, вы всегда можете сказать их другим языком. Я не думаю, что в этом дворце полно знатоков русского.

— Уважаемая Шамса бинт Тани отлично читает из моей головы! — сумрачно роняет Самбур. — При желании. Смена языка с менталистом — ни разу не панацея.

— Так а что ей помешает прочесть вас после разговора? — удивляюсь. — Если она захочет? И времени не нужно тратить возле нас полчаса, отираться рядом и как служанка прислуживать. Взять вас за пуговку в коридоре, посмотреть в глазки — и ага! Вы — растение, а информация перекочевала к менталисту.

Женщина в этот момент как раз ставит между нами большую турку с кофе, поднос со сладостями и тарелку с мелко нарезанным вяленым мясом.

— Логично, — признаёт ювелир. — Хотя я попросил бы вас в подобном тоне о ней не выражаться, как минимум в моём присутствии. Боюсь, вы до конца не понимаете, с кем имеете дело. — Он задумчиво и грустно смотрит мне в переносицу.

— Ай, чё там понимать! — отмахиваюсь. — Напор и манёвр, все люди одинаковы! Тем более что и женщина в самом соку. Упс, занесло на повороте, — скромно опускаю взгляд и прикусываю язык.

— Агр-р-кх-м! — Михалыч давится первым же глотком кофе.

— Учитесь, дорогой гость, — весело говорит ему мама Мадины на своём языке. — Вот это я понимаю, отсутствие двойного дна. Вот это я понимаю, искренность. Отгадайте с трёх раз: такого, как Ржевский, хоть при одном дворе мира могут заподозрить в подковёрной игре⁈ Или вообще — заподозрить хоть в чём-то⁈

— А чего их подозревать? — сварливо огрызается ювелир. — Они ничего подковёрного в жизни не практиковали, потому что открыто на три буквы самого царя при всех посылают! Вот уж кто никогда слов не выбирал, всегда в лоб резали. В русском языке три буквы — это… — спохватывается он.

— Я знаю! Я просто хотела сказать, что иногда отсутствие внутренних тормозов — в долгую не минус, а плюс, — Наджиб-старшая многозначительно сверлит взглядом моего бизнес-партнёра по транспортному порталу. — Намёк ясен?

— ДА! — Михалыч порывается вскочить по стойке смирно.

Зачем?

Мама Мадины останавливает его взмахом ладошки.

— Соглашусь, что взлелеенная поколениями его предков прямота утюга, в любых ситуациях и со всеми, имеет свои определённые плюсы, — ну очень смешно вздыхает Самбур, оставаясь в итоге на месте.

— А-га-га-га-га! — я и смеюсь (прикольная у него физиономия).

А чё стесняться, все свои, мясо вкусное, кофе тоже.

И коэффициенты Шамсы внушают. Хотя я не могу их даже потрогать (из соображений высокой нравственности и высочайшей личной принципиальности), но в разрезе рубашки они так и качаются туда-сюда, так и покачиваются. От её движений. Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.

Вместе со всей своей геометрией, а она немаленькая. Притом — весьма пропорциональная и изысканная.

Вот это да, вздохнуть ещё раз. Вот это ого-го. Видимо, целители имеют возможность не только второе лицо одинаковым с принцессой сделать, но и тело — идеальным, доходит до меня с неким опозданием.

Или это она от природы идеальная? А что, улучу момент и спрошу: это сиси сами до такого размера выросли? Или какие-то целительские техники?

Интересно же, да и знаний много не бывает.

— Дмитрий, я могу позволить себе одну просьбу в твой адрес? — Наджиб-старшая продолжает улыбаться и наклоняет голову к плечу.