Ибн-Иван перехватил брезентовый свёрток в левую руку, а правой полез под одежду:

— Неудобно, — пожаловался он через мгновение. — Дорогая, пожалуйста, подойди и подержи? — попросил он менталистку по-русски.

Мадина тут же приблизилась и приняла обеими руками тяжёлый брезент.

— На тему клинков армий… — Ржевский, кряхтя, задрал рубаху и потащил с тела полотнище, обматывавшее под одеждой его торс. — Видали такое? Ну, может, не вы, а предки ваши? Они точно должны были.

«ПЕРВАЯ КАВАЛЕРИЙСКАЯ…» — в следующую секунду он развернул потёртое, не раз пробитое, лишенное неведомым клинком нижнего уголка боевое знамя, очень широко известное в узких кругах.

— Когда с участка на небоскрёб шёл, как чувствовал — самое дорогое с собой прихватил, — прошептал ибн-Иван, пользуясь всеобщим временным ступором, Мадине по-русски. — Как знал, что пригодится.

— Я думала, золото ювелиров в подвале — самое дорогое на участке, — неудачно сострила она в ответ, тоже наплевав на приличия и отвечая на его наречии, которого никто не понимал.

Если не считать аль-Футаим, но ту сейчас хоть гвоздями прибивай — она до сих пор в нирване.

— Не-а. Золото заново заработать можно, — пояснил потомок гусара. — Много тысяч раз любое потерянное золото можно заработать! А второго честного имени, шляпы предка, его карабина да этого знамени, если хоть раз прое*ёшь, в твоей жизни уже никогда не будет.

Последнее он из вежливости сказал на языке Залива.

— Логично, — Наджиб впечатлилась.

— Мужик, я могу продолжить и развить мысль, — блондин взмахнул знамением перед носом старика. — Развить свою мысль я могу даже вручную. А можем разойтись мирно, — он молниеносно свернул реликвию и убрал обратно под рубаху. — Кто б мог подумать, что пригодится. Как что-то пошептало, — повторно поделился он бурными переживаниями на родном языке. — Куда бы это золото сейчас засовывать, тем более два десятка ящиков? А знамя — вон, даже ваши помнят и чтят. Судя по рожам.

— А-ГА-ГА-ГА-ГА! — аль-Футаим, старательно начавшая учить языки всех новых знакомых (от нечего делать), сказанное поняла.

Решив не эпатировать народ видом вытирающей полы принцессы (то есть собой), она с третьего раза вернулась в кресло на колёсиках.

Откатившись спинкой до самой стены, Далия весело в данный момент заливалась слезами и соплями, тыкала пальцами по очереди то в «супруга», то в аль-Мактума и то и дело целенаправленно билась затылком об стену.

Долгую минуту все смотрели на неё. Никто не мешал и не перебивал.

Маги откровенно не горели желанием связываться с любым из Ржевских — имя в регионе ещё помнили. Тем более, данный Ржевский был в своём праве — получается, протест не только против законного монарха, а и против самого Канона.

Незаконно.

Соратники-старпёры же, оговаривая с учителем отца условия мятежа, на подобный поворот событий наверняка не рассчитывали: ибн-Иван, возвращая знамя-реликвию под одежду, вольно или невольно продемонстрировал присутствующим и две пистолетные рукояти за поясом.

Сейчас, непринуждённо общаясь, он принял брезентовый свёрток из рук подопечной обратно и развернул его.

Грубая зелёная ткань упала на пол.

Человек с фамилией Ржевский буднично передёрнул затвор кавалерийского карабина:

— Два десятка патронов в магазине плюс короткие стволы за поясом, там ещё несколько раз по столько: запасные магазины и к пистолетам взял, — пояснил он на невысказанный вопрос.

— Ты — не Первая Кавалерийская! — аль-Мактум напустил на себя донельзя серьёзный вид и драматично покачал головой.

Хотя сердце старого козла уже укатилось в пятки — менталистка с высоты нового ранга это хорошо видела.

— Дурак ты, хотя и в возрасте, — беззлобно парировал потомок гусара.

Не пытаясь уязвить, не желая оскорбить — именно что констатировал.

— «Если есть хотя бы один исправный карабин, Первая Кавалерийская всегда рядом!» — Ржевский снисходительно смотрел на визави. — Одно из пяти базовых правил внутреннего распорядка, которые пращур завещал. Можно сказать, самое первое. Продемонстрировать тебе на практике персонально?

— А второе правило какое? — жизнерадостно напомнила о себе аль-Футаим.

— «Для точного выстрела достаточно одной руки и одного глаза».¹

— Пха-ха-ха-ха-ха! — Далия с нескрываемым наслаждением любовалась лицами аль-Мактума и его ближайших соратников.

— Не советую, — ибн-Иван покачал головой, наблюдая магический каст на ладони одного из боевиков.

Тот не послушал.

Оглушительно бахнул сдвоенный выстрел. Стихийник упал с простреленными ногой и плечом.

— Пожалуйста, давайте не будем ссориться? — мягко-мягко и вежливо-вежливо предложил потомок гусара, проникновенно наклоняя голову к плечу. — Я ж вас всех из шести секунд успею положить, можем даже поспорить.

Он сменил карабин на пистолеты и добавил:

— Только если я выиграю, то кто мне потом проигрыш заплатит? М-да уж.

— А-ха-ха-ха-ха! — аль-Футаим никак не могла уняться. — Слушай, а как ты догадался с оружием сюда прийти⁈

Против техно, да в умелых руках и на короткой дистанции, магическая школа Залива была по большей части бессильна: здесь испокон практиковались принципиально иные направления, не примитивный бой лоб в лоб.

— Третье правило же, — удивился «супруг». — «Добрым словом и пистолетом можно сделать намного больше, чем одним лишь добрым словом».

— Пха-ха-ха-ха-ха, щ-щас обоссусь… — «супруга» явно утратила интерес к приличиям в отношении скомпрометировавших себя недостойных подданных.

Аль-Мактума в итоге вынесли на пинках свои же: двое записных маргиналов (одна из которых работала здесь ещё и монархом) великодушно предложили «…начать заседание Регентского Совета с чистого листа».

Пенсионеры (как их почему-то зовёт Ржевский) с энтузиазмом согласились.

— Как вы себе видите слияние двух высоких домов? — один из соратников учителя отца задал вопрос, волновавший всех без исключения присутствующих, включая Мадину.

С одной стороны — да. Удачная выдумка, использованный момент, реализованный шанс.

Но теперь для всего мира, в Заливе по крайней мере, Мадина бинт Хамад Наджиб, Дмитрий ибн-Иван Ржевский и Далия бинт Файяд аль-Футаим — свежая официальная семья.

Да, молодые и горячие (старики думают, что просто тупые и трахаться хотят); брак заключали где-то на чужбине (принцессы вон, сколько не было ни во Дворце, ни в стране) — но тем не менее.

— Теперь же актуальны вопросы и вашего вступления на Трон Эмирата? — соратник учителя отца даже посерел, лихорадочно просчитывая варианты. — И ваш Император в этом случае…

Далия жизнерадостно впилась взглядом в «мужа», с любопытством ожидая, что ответит.

— Никаких перемен! — потомок гусара покачал в воздухе пальцем. — Я к вашему Эмирату никаким местом, у меня есть своя родина. Я ею не торгую, я её ни на что не размениваю, я её ни с какими альянсами ни во что не трансформирую. Точка.

Регентский Совет принялся оптимистично переглядываться.

— Правильно ли я понимаю? Вы отказываетесь и не претендуете на…? — начал было один с правого края.

— Решительно и бесповоротно, — твёрдо перебил блондин. — Мои женщины и моя семья — это одно. Это вопросы моего дома, он находится не здесь. Здесь же — ваша жизнь, мне до неё нет никакого дела.

— Точно? — просипел дед слева.

В его глазах горели тоска и надежда.

— Не было и не будет, слово Ржевского. — Все выдохнули, аль-Футаим ещё больше заинтересовалась. — Решайте свои проблемы с вашим монархом сами, — добавил кое-кто, незаметно запуская обе ладони сразу под две женские попы, сидящие по соседству.

Незаметно, как ему казалось.

Вопиющее нарушение приличий предсказуемо сошло с рук, поскольку сейчас решались вопросы гораздо большего масштаба и до кое-чьего гормонального веселья старым импотентам дела не было.

Далька на чужую пятерню, лапающую её задницу, даже внимания не обратила: опустила на мгновение взгляд, но тут же вернулась в беседу и продолжила торговаться, азартно отодвигая линию обороны Регентского Совета сразу по нескольким пунктам.