Покамест продолжим цитирование протокола допроса Леонтины Тимофеевны: «Я не помню такого, чтобы я у Ивасюка спрашивала, не уезжает ли он за границу. Такого разговора не было. Студент Ивасюк с другими студентами не поддерживал контакта, он ограничивался в выборе друзей. Известно, что он дружил с Жуковой Таней как бывшей студенткой консерватории. О Тане Жуковой я ничего плохого не могу сказать. В консерватории преподавательский состав говорил, что у Ивасюка наступила растерянность в той части, что песни он может сочинять, а большие музыкальные произведения он не мог написать и как бы наступил спад в его творчестве [выделено мной – А.Р.]. Мы рекомендовали кандидатуру Ивасюка на получение премии им. Островского по предложению Обкома комсомола. Ивасюку были созданы все условия для учёбы и творческой работы. Поэтому я не видела никаких препятствий по отношению к Ивасюку, которые бы могли быть в причинной связи с [его] смертью. О причинах смерти Ивасюка мне трудно [что-либо] сказать.»
Как видим, со стороны Партии и комсомола Ивасюку оказывалась всемерная поддержка. Львовский обком ЛКСМ Украины выдвигал его на республиканский конкурс, парторганизация консерватории никаких препон не чинила, всеобщее ожидание было таковым, что талантливый, широко известный и всеми любимый соискатель самой авторитетной молодёжной премии республиканского уровня что-нибудь на конкурсе да получит! В конце-концов, не так-то и много молодых и талантливых композиторов уровня Ивасюка проживало в то время не только на Украине, но и во всём Союзе!
Но проблема заключалась в том, что Владимир на конкурс не прошёл. В своём месте мы разберёмся в деталях этого фиаско. Но каковы бы они ни были, соль всей этой истории заключалась в том, что композитор не оправдал ожиданий всех тех, кто в него верил. И в собственных ожиданиях он тоже жестоко обманулся.
Помимо перечисленных выше допросов, нельзя, пожалуй, обойти молчанием ещё один документ. Речь идёт о допросе Стефании Юник, той самой соседки Владимира Ивасюка, упоминание которой мы встречали в показаниях Татьяны Жуковой. Ничего особенно ценного Стефания Ивановна следователю не сообщила, но если мы полностью проигнорируем этот документ, может сложиться впечатление, будто в нём есть нечто, что автор в силу неких подспудных причин желает скрыть.
Это не так, содержание протокола таково, что скрывать там решительно нечего, в чём читатели сейчас сами же и убедятся. Стефании Ивановне на момент допроса, проведенного 10 июля 1979 г, исполнилось 44 года, как видим, это была вполне ещё молодая женщина, родилась она в селе под Полтавой, образование имела среднее, то есть школу-семилетку закончила и тем ограничилась. Юник состояла в браке, нигде не работала, числилась домохозяйкой. Проживала в квартире №14 по ул. Маяковского, дом №106, Ивасюк являлся её соседом, что называется, за стенкой (он занимал квартиру №13).
Во время допроса Юник уточнила, что других соседей на лестничной площадке не имелось, а кроме того, сделала ещё одно любопытное уточнение: по её словам, Владимир из всех жильцов дома разговаривал только с нею, с остальными же – здоровался. Похоже, Стефания Ивановна очень гордилась как своим знаменитым соседом, так и возможностью общаться с ним накоротке. Подобную вежливость, судя по всему, она воспринимала почти как доверительные отношения.
Теперь по существу. Познакомилась Юник с Ивасюком в 1973 г, когда Владимир заехал в предоставленную ему горисполкомом квартиру. Проживал он там первоначально с сестрой Галей, учившейся во Львовском медицинском институте, затем в квартире поселилась пожилая женщина Лиля, бывшая некогда няней отца Владимира. Потом Лиля уехала жить к отцу в Черновцы, а вместо неё приехала мать Владимира.
По словам свидетельницы, композитор много работал над музыкальными произведениями, порой не ложился спать до 3 часов ночи. Юник поначалу не могла к этому привыкнуть, но потом пообвыклась. Узнав, что Владимир страдает от бессонницы, Стефания Ивановна принесла ему книгу с описанием гимнастики йогов, в ней содержалось изложение практики, которая могла помочь преодолеть проблемы с засыпанием. Как мы знаем, йога помогла Владимиру мало…
Некоторую иронию вызывает тот фрагмент протокола, в котором Стефания Юник простодушно рассказывает о том, как спрашивала Владимира, когда же тот женится? По словам свидетельницы, знаменитый сосед обычно отвечал, что ему надо найти «хорошую дивчину» или, что сначала он закончит «Сонату», а потом и женится… Женщина, похоже, не понимала неуместность и даже бестактность подобных вопросов, адресованных взрослому самостоятельному мужчине. По-видимому, Стефания Ивановна всерьёз считала эти идиотские вопросы и ответы на них чем-то важным для следствия, коли в кабинете прокурора принялась делиться подобными воспоминаниями. Вот уж, воистину, можно вывезти девушку из села, но невозможно вывезти село из девушки!
Безо всяких околичностей Юник рассказала следователю о том, как вела беседы с Владимиром Ивасюком о его отношениях с Жуковой. Во время этих бесед она заявляла Владимиру, что Татьяна ему «не подходит» и спрашивала, почему он не найдёт себе «хорошей девушки». Как несложно понять, Юник не считала Жукову «хорошей», ставя ей в вину «высокомерие». Другой её упрёк в адрес Жуковой сводился к тому, что та якобы вела себя «некрасиво с материальной стороны».
Вообще, конечно же, удивительно, почему Ивасюк терпел подобные закидоны со стороны какой-то непонятной дамочки, живущей за стенкой. Почему не остановил раз и навсегда пустопорожнюю бабскую болтовню на деликатные темы. Понятно, что брехливую соседку привечала мать Владимира, но окоротить дамочку, сующую нос в чужие дела и распускающую язык, следовало непременно.
Из этих показаний Юник видно, что Владимир, в общем-то, был мужчина мягкий, терпеливый, интеллигентный и не конфликтный. И наверное, даже бесхребетный – этот эпитет, конечно же, режет глаз и может показаться уничижительным, но основание написать так, у нас имеется. Стефания Ивановна даже после смерти Владимира не поняла, что вела себя с ним как самое обычное селюковское быдло. Быдлом обычно называют дурно воспитанных мужчин, но в данном случае это понятие с полным основанием можно отнести к соседушке композитора.
Вся по-настоящему содержательная часть допроса может уместиться в нескольких фразах: «Последний раз я видела Владимира 18—19 апреля 1979 года во дворе. Я торопилась и мне было не до разговоров. Он только сказал мне, что [отправляется на] работу. Потом я узнала, что Владимир приехал из Хмельницка и что он пропал.» Свидетельница даже точную дату не могла вспомнить, когда же именно видела своего знаменитого соседа в последний раз!
Фрагмент протокола допроса Стефании Юник: «Последний раз я видела Владимира 18—19 апреля 1979 года. (…) Потом я узнала, что Владимир приехал из Хмельницка и что он пропал.» Это всё, что Стефания Юник сказала дельного и по существу заданных ей вопросов. Кстати, допрос её вёлся на украинском языке, как, впрочем, и некоторых других свидетелей. Эта деталь красноречиво доказывает то, что в уголовном судопроизводстве и следственной практике на территориях национальных республик Советская власть никаких языковых ограничений не чинила.
Прочую болтовню, вроде того, что родители Владимира не верили в его самоубийство и считали, будто им не говорят всей правды, можно пропускать мимо ушей – это в чистом виде сплетни, разговор ни о чём. Следователь Гнатив задал Юник вопрос о финансовом положении Владимира Ивасюка, и велеречивая соседушка, распираемая осознанием собственной важности, пустилась в многословные рассуждения о том, что ей ничего неизвестно о сбережениях Владимира, но она думает, что деньги у него были, а давал ли он взаймы, она не знает, но думает, что кому-то давал, кому именно не знает, но думает, что кому-то из консерватории… Честное слово, читать такое – это просто кровь из глаз, удивительно, что Гнатив потратил время на запись всей этой чепушни…
