Момент очень интересный как минимум по двум причинам. Во-первых, потому, что подобный разговор до некоторой степени предвосхитил развязку всей этой истории (т.е. обнаружение тела композитора в петле). Во-вторых, не может не настораживать сам факт подобного разговора между весьма молодыми людьми. Ну в самом деле, много ли вы знаете 30-летних мужчин, рассказывавших своим возлюбленным о том, как они покончат с собою?

Но дальше становится только интереснее. Допрос опять сместился в сторону обсуждения отношения родителей композитора к его продолжительной связи с Татьяной Жуковой и тут Светлана выдала неожиданное: «Мне так показалось, что родители никогда не были его друзьями. Отец говорил, что Володя бедный был, а что все [заработанные им] деньги были в его руках [т.е. руках Михаила Григорьевича Ивасюка – прим. А.Р.]. Это дословно говорил так отец Володи. Примерно через несколько недель после исчезновения Володи отец его стал мне говорить, что он мне даст 15 000 руб., чтобы я сказала, где Володя. Я ему сказала, что если бы знала, где Володя, я бы свои деньги дала. Отец дал мне понять, что он сможет мне повредить по работе. Родители Володи очень тяжёлые в характере и я убеждена, что Володя мучился с ними, однако, он это скрывал».

Это очень важное сообщение. Его можно считать свидетельством того, что «теория заговора» зрела в головах самих родителей. Ранее мы коснулись проблемы активности разного рода неадекватов, кучковавшихся на могиле композитора и будораживших самое себя фантасмагорическими россказнями, страстными стихами и бесплодными обсуждениями. Теперь становится ясно, что вся эта забористая дурь цвела не только в головах кладбищенских активистов. Ещё до того, как тело Владимира Ивасюка было найдено в петле, его отец предлагал деньги Светлане Федорчук за… а за что собственно он ей предлагал 15 тыс. рублей? Это выкуп за сына, что ли? Понятно, что Михаил Григорьевич и София Ивановна считали Жукову и Федорченко причастными к похищению сына. Но какие имелись основания для таких, мягко говоря, причудливых умозаключений?

Федорчук: «Если бы я знала, где Володя, я бы свои деньги дала».

Родители были допрошены и их показания изложены нами очень подробно – мы видим, что никаких объективных данных для подозрений девушек в неблаговидных поступках родители не имели. Именно по этой причине отец композитора ничего не сказал о своём предложении заплатить Федорченко 15 тыс. рублей. Михаил Григорьевич, будучи человеком неглупым, прекрасно понимал каким чудовищным бредом будет выглядеть в прокурорском кабинете это предложение. Вся эта история вызывает лёгкую оторопь. Причём, сомнений в правдивости Федорчук нет – выдумывать ей такое незачем.

Однако, рассказ о поведении родителей композитора этим не ограничился, и позднее Светлана сделала следующую любопытную добавку: «Жукова не была на похоронах и я также по той причине, что его сестра или мать [Владимира Ивасюка – прим. А.Р.] позвонили моей начальнице и сказали, чтобы мы на похороны не ходили, т.к. будет нам плохо. Мы боялись и решили не идти, так как могли быть неприятности.» И в этой части никаких сомнений в правдивости свидетельницы не возникает: факт телефонного звонка третьему лицу проверялся безо всяких затруднений, так что врать подобным образом на месте Светланы было бы верхом глупости.

Нельзя не признать того, что родители Владимира проявили себя нетерпимыми и недобрыми людьми. Смерть обычно объединяет и примиряет, но не в этом случае. Тяжёлая, конечно, история. Интересно, думал ли Владимир Ивасюк, что его смерть подобным рикошетом ударит по Татьяне Жуковой? Вопрос, впрочем, риторический.

Предоставим слово Светлане Федорчук далее: «Когда Таня узнала, что наши мертвого Ивасюка, то она почти неделю болела, мы даже вызывали „скорую помощь“. Каковы причины смерти Ивасюка мне неизвестно. На второй день мы ходили на могилу с Таней и Басистюк, положили цветы.»

Значительная часть протокола допроса посвящена инциденту, произошедшему 15 апреля 1979 г., т.е. за 9 дней до исчезновения Владимира. Случившееся тогда представляется немаловажным, поэтому приведём посвященный ему фрагмент полностью: «Вышли мы в 17:30 из дома. Володя выпил бокал пива до этого. На ул. Институтской зашли в кафе, но вышли, т.к. было занято. Мы вышли. Впереди нас шло трое парней, двое было кавказцев, а один львовянин. Один нёс бутылку „шампанского“ и эту бутылку бросил об каменный выступ, т.к. были пьяны. Она разбилась, а там игрались дети и Таня сделала замечание, а затем Володя, что здесь дети. Тогда они стали ругаться и мы ушли в другую сторону. На остановке трамвая мы с ними встретились. Все они стали спрашивать, чего мы хотели, стали Володю таскать за куртку. Я сказала, что позову милицию. Один из них держал руку в кармане и говорил, что может зарезать. Затем все сели в трамвай. В трамвае они стали толкаться и затем мы разошлись. Володя говорил, что он увидит этого парня в городе и ему „врежет“.»

Итак, за несколько дней до исчезновения Владимира Ивасюка произошёл уличный конфликт с его участием. Конфликт очень неприятный, унизительный, случившийся на глазах девушек, в обществе которых находился Ивасюк. Вряд ли он мог такое быстро забыть! А стало быть, при следующей встрече с кем-то из пьяной троицы, конфликт мог получить продолжение. Не находилось ли исчезновение Владимира 24 апреля в причинно-следственной связи со случившимся 15 числа инцидентом?

Следствию надлежало это выяснить.

Однако имелось и кое-что ещё, на что правоохранительным органам следовало обратить внимание. 1 июня, т.е. на следующий после допросов Ивасюка-старшего, Федорченко и Заславской день, в кабинете Гнатива появился Мирон Петрович Фуртак.

Это был студент консерватории 1955 г рождения, обучавшийся вместе с Владимиром Ивасюком. Что немаловажно, жена свидетеля также училась в консерватории и хорошо знала Ивасюка. Показания, которые Михаил Петрович сообщил следователю, носили поначалу форму самого обыкновенного бытового доноса. Из серии «мой сосед что-то ест, мой сосед что-то пьёт»… Например, свидетель рассказал, что Ивасюк за пару месяцев до своего исчезновения купил у цыган, появившихся в консерватории, скрипку за 1,5 тыс.рублей. Сообщение это, конечно, было интересно, но единственно тем, что опровергало сообщение Федорчук о том, будто все деньги композитора контролировал отец.

Рассказал Мирон об употреблении Владимиром спиртного: «Я лично не видел, чтобы Ивасюк был пьяным, но ребята рассказывали, что он мог много выпить и любил выпивать.»

Потом Мирон Петрович посетовал на то, что администрация консерватории предоставляла Владимиру Ивасюку всевозможные преференции, в частности, позволяло прогуливать занятия. Фуртак, в частности, сказал: «Ивасюк пропускал много занятий, а ему прощали. За пропуск 12 часов занятий выключают с консерватории [так в оригинале – прим. А.Р.], а Ивасюк на занятиях бывал раз в месяц. У него, как композитора, был ещё недостаток профессионализму».

В принципе, это сообщение тоже можно было считать не лишенным интереса, поскольку оно напрочь разбивало любые утверждения о «гонениях» или «недооценке» таланта композитора. Понятно, что настоящие гонения выглядели бы совсем иначе! Всё, сказанное свидетелем, выглядит поначалу совершеннейшей чепухой и непонятно, почему тот вообще оказался в кабинете следователя. Но это недоумение моментально исчезает, едва Мирон Фуртак переходит к рассказу о событиях 25 апреля 1979 г. Напомним, что Владимир Ивасюк исчез во второй половине дня 24 апреля.

Итак, слово Мирону Петровичу: «Когда мы ехали с женой в автобусе „Львов-Винники“ в г. Львов и сидели мы с левой стороны на предпоследнем сидении, то не доезжая 30—40 метров остановки „Забава“ – это примерно метров 200 от Винниковской больницы – около таблицы „Винники“ и на иностранном языке „Винники“ написано, мы увидели, что навстречу нашему автобусу с левой стороны дороги по обочине шёл Ивасюк. Мы подумали, что он вышел с автобуса. Стали мы [с женой] говорить, чего он здесь появился и подумали, что он может идти в больницу или же здесь прохаживается, а может, шёл в Винники к знакомым».