Фрагменты протокола допроса Прымачок С. А. от 21 мая 1979 г: " Он шёл в направлении автобусной станции (…)»

Происходило всё это в городе Ровно, удаленном от Львова на 210 км. В тот момент Светлана ещё не знала, что Ивасюк находится в розыске. Приехав на следующий день во Львов – ибо Первомай закончился и следовало возвращаться к учёбе – Светлана простодушно рассказала знакомым о том, что повстречала в Ровно местную знаменитость – Владимира Ивасюка. Эта деталь, кстати, прекрасно иллюстрирует ту всеобщую любовь, что был окружен композитор, и всеобщий интерес, который он к себе возбуждал. Можно даже представить себе, как всё это происходило, как Светлана восторженно рассказывала подругам: «Представляете, девочки, стою я у дверей автовокзала, а мне навстречу Владимир Ивасюк идёт! Красивый такой, костюм джинсовый, портфель в руке! Я прям обомлела, девочки!»

Рассказ Светланы, однако, вызвал совсем не ту реакцию, на которую она рассчитывала. Дело в том, что Ивасюка уже вовсю искали во Львове и в мединститут наведывались милицейские оперативники. А может быть, кстати, и оперативники КГБ, прикрывавшиеся удостоверениями сотрудников МВД – это совершенно нормальная практика для Комитета того времени[1]. Знакомые Светланы, услыхав её рассказ о случайной встрече с Ивасюком в Ровно, тут же сообщили об этом сотрудникам милиции, которые, как оказалось, находились совсем неподалёку. В общем, Светлану моментально взяли в работу и известную ей информацию надлежащим образом задокументировали. Так её рассказ уже в начале мая попал в розыскное дело. Потому для следователя Гнатива эти сведения к 21 мая тайной уже не являлись.

Могла ли Светлана ошибаться? Могла ли она принять за Ивасюка кого-то очень похожего на композитора внешне? Разумеется, могла, похожих людей много, а время от времени имеют место случаи поразительного сходства. Следователь Гнатив, разумеется, уточнил, на чём же именно основывается уверенность Светланы в том, что на автовокзале в Ровно она увидела именно Ивасюка. Ответ имеет смысл процитировать максимально полно: «Когда я видела Ивасюка 3 мая, то он был одет в костюм тёмного цвета и светлую рубашку, без галстука. Этот день был тёплым и можно было идти без плаща. На причёску я не обратила внимания, т.к. был ветер и раскидывал волосы. В руках, в правой руке, он нёс портфель тёмно-коричневый с одной ручкой, который, по-моему, закрывался перекидным ремнём на один замок. Портфель не был тяжёлым и выглядел, что как будто он пустой (так в оригинале – прим. А.Р.).»

Интересно, да? Внимательно перечитаем показания Прымачок. «Костюм тёмного цвета» вполне может быть тёмно-синим джинсовым костюмом… про плащ ничего не сказано, поскольку было тепло и плащ можно было спрятать в портфель… А каким, кстати, был портфель? «тёмно-коричневый с одной ручкой, который, по-моему, закрывался перекидным ремнём на один замок» – так в показаниях Прымачок описан портфель встреченного ею мужчины, похожего на Ивасюка. А вот как описан портфель, с которым Ивасюк ушёл из дома, в показаниях матери: «чёрный портфель с одной ручкой с перекидным ремнём на один замок». Описания практически одинаковы! Имеется небольшое разночтение в цвете портфеля – «тёмно-коричневый» или «чёрный» – но суждения на сей счёт являются во многом субъективными и могут быть объяснены, скажем, различными условиями освещенности. Или дальтонизмом свидетеля (есть разновидность дальтонизма, не позволяющая различать зелёный и коричневые цвета). Существуют объективные и субъективные особенности запоминания и припоминания… В общем, различия в оценке цвета в данном случае не являются непримиримо противоречивыми.

Похоже ли на то, что Светлана Прымачок видела именно Владимира Ивасюка? Да, очень даже! Но если это действительно было так, значит, Владимир Ивасюк, пропавший 24 апреля 1979 г во Львове, оставался жив ещё более недели и, каким-то образом преодолев более 200 км, 3 мая оказался на автовокзале в Ровно.

Допрос отца умершего композитора – Михаила Григорьевича Ивасюка – состоялся 31 мая 1979 г и оказался он намного короче допроса матери. Продлился допрос с 11:30 до 13 часов и причину подобной краткости понять несложно – Михаил Григорьевич проживал в Черновцах, областном центре в двухстах километрах от Льва, виделся с сыном довольно редко, а потому о событиях последних дней его жизни мог знать в основном с чужих слов (что до некоторой степени снижало его ценность как свидетеля).

Родившийся в 1917 г Михаил Григорьевич на момент описываемых событий являлся доцентом Черновицкого университета и членом Союза писателей СССР. Интересно, что отвечая на вопрос следователя Гнатива о наличии судимости, Михаил Григорьевич ответил «не судимый». Это означает, что его высылка из Украины в конце Великой Отечественной войны осуществлялась либо внесудебным порядком, либо вообще выдумана уже после распада Союза, когда стало модно сетовать на всяческие притеснения со стороны Советской власти. Нам детали эти сейчас не очень интересны, важно лишь отметить, что из анкетных данных Михаила Григорьевича можно заключить – человеком он был уважаемым, образованным, вполне советским по своим воззрениям и поведению. Ибо иных в Союзе писателей СССР не терпели и к педагогической работе в университетах не допускали. Если уж мы заговорили сейчас о личности Михаила Григорьевича, то нельзя не сказать нескольких слов о его почерке. В конце протокола допроса имеется собственноручная приписка допрошенного: «Протокол записан с моих слов верно и мной прочитан. М. Ивасюк».

Почерк интересный – выработанный, с малым разгоном и большой связностью. Очень любопытен провал края подписи вниз. Люди с почерком, подобным этому, склонны к порядку, систематичности в делах, часто демонстрируют элементы поведения «правого человека» – они всегда знают, что хорошо, а что плохо, прямолинейны и неуступчивы. Их даже можно назвать догматичными. Провал вниз последнего слова строки часто присутствует в почерках людей пессимистичных, недоверчивых и склонных к мизантропии. Разумеется, определение черт личности по почерку является процессом во многом субъективным и не претендует на абсолютную точность, но здравое зерно в такого рода оценках есть, поскольку они основываются на статистических исследованиях и жизненном опыте.

На последнем листе протокола М.Г.Ивасюк оставил расписку, подтверждавшую соответствие сказанному записанного следователем текста: «Протокол записан с моих слов верно и мной прочитан. М. Ивасюк».

А жизненный опыт нас учит, что между мелкой моторикой пишущей руки и работой мозга существует несомненная корреляция, поэтому-то почерка разных людей различны. Если считать, что перед нами образец свободного почерка, то автор охарактеризовал бы написавшего так: этот человек много пишет, он методичен, настойчив, за словом в карман не лезет, мнения своего не скрывает и даже склонен его навязывать, знает цену людям, недоверчив, не лишен изящества манер.

Вот таким человеком показался автору Михаил Григорьевич Ивасюк. Итак, перейдём теперь к содержательной части его показаний следствию. Что мы можем почерпнуть из протокола допроса Михаила Григорьевича?

Прежде всего, заслуживает внимания начало протокола: «Последний раз я видел и разговаривал со своим сыном 4 марта 1979 года. У меня дома Володя отмечал свой день рождения. (…) Я с сыном всегда при встречах имел личные беседы. Он рассказывал о своих творческих планах. (…) На дне рождения сын рассказывал, что он в этом году закончит 4 курс и останется [только – прим. А.Р.] написать дипломную работу. Он говорил, что после окончания консерватории он женится. На дне рождения была его любимая девушка Шкуркина Людмила Александровна. Она работает в Днепропетровском русском театре драмы.»