Пожалуй некоторый интерес может представить следующий пассаж гражданки Юник:» [Мне] известно также, что Володя когда болел, как-то раз с отцом и сестрою ходил в Брюховичи [т.е. в Брюховичский лес – прим. А.Р]. Часто прогуливался в районе Погулянки.» О том, что Ивасюк ходил гулять в Брюховичский лес, мы знаем из показаний Татьяны Жуковой, так что в данном случае Юник лишь подтвердила справедливость её слов.
Интересно то, что отец композитора о прогулке с сыном в Брюховичи следствию ни единым словом не обмолвился. Это стремление родителей обходить молчанием детали, укрепляющие предположения о самоубийстве сына, выглядит как-то не очень красиво, если говорить точнее, то смахивает такое поведение на неумелые попытки манипулировать следствием. Неужели отец действительно забыл, что гулял с сыном в том самом лесу, где впоследствии его нашли повешенным? А ведь возможно даже, они проходили совсем неподалёку от того самого места! Нет, конечно же, ничего отец не забывал, он умолчал о прогулке с сыном умышленно…
После изложения показаний Юник, мы должны сказать несколько слов о допросе ещё одного свидетеля – Вишатицкого Ростислава Степановича. Фамилия эта прежде не упоминалась и понятно почему – Ростислав является персонажем совершенно проходным и как бы незначительным для сюжета, но… Во время допроса, проведенного 11 июля, Вишатицкий сообщил следователю ряд интересных деталей, которые по мнению автора, отлично дополнили складывавшийся Гнативом пазл. Эти детали имеют важное значение для понимания нами логики поведения Ивасюка в последней декаде апреля 1979 г.
Вишатицкий родился в г. Львове в 1953 г, т.е на момент описываемых событий это был сравнительно молодой мужчина и притом моложе Ивасюка. Ростислав Степанович делал успешную партийную карьеру, несмотря на молодость он уже являлся членом КПСС, трудился освобожденным работником Обкома комсомола, числился заведующим группой.
Существовала в Советскою пору категория таких вот молодых, да ранних партвыдвиженцев, начинавших свою карьеру как правило во время службы в Советской армии. Ходили эти ребятки в костюмах-«тройках», при галстуках, с аккуратными стрижками, с горящим взором, все такие из себя респектабельные и абсолютно фальшивые. Это как раз про таких молодых деятелей через несколько лет спел Виктор Цой: «У кого есть хороший жизненный план, Вряд ли станет думать о чём-то другом». По-моему, этих людей никто из сверстников не уважал и друзьями не считал. Впрочем, в дружбе такие ребятки и не нуждались. В своей основной массе учиться они не могли – от слова «совсем» – ввиду своей тупизны и лени, но дипломы о высшем образовании получали безо всяких проблем. Как это им удавалось, спросит автора наивный юноша из поколения ЕГЭ? Да очень просто – эта публика никогда не сдавал экзамены на общих с остальными студентами основаниях, для таких «передовых учащихся» устраивались особые «досрочные экзамены». Они приходили в аудиторию, брали экзаменационные билеты, после чего преподаватель из аудитории выходил, давая возможность «передовикам» списать ответы. Это не шутка! Преподаватели знали, что ответы будут списаны и устный экзамен вообще не проводили, просто забирали листки с ответами и молча ставили «пятёрки». Коммунистическая партия всегда и во всём внедряла подобный порядок вещей и все знали: коммунисты – не ровня остальным даже в такой мелочи, как сдача экзаменов! Это была официально признанная игра в поддавки: комсомольский актив делал вид, будто старательно учится, а преподаватели делали вид, будто верят этому. И не было бы в этом особой проблемы, если бы не один пустячок – высшее образование подобным образом получали будущие руководители. Этот административный разврат вызывал отвращение и презрение к системе, насаждавшей его.
Вернёмся, впрочем, к Вишатицкому. Ростислав входил в состав делегации от Львовского обкома ЛКСМУ, отправившейся на конкурс молодёжной песни в г. Хмельницкий. Делегация была большой, по словам свидетеля, «более 12 человек», в неё входили ансамбль «Арника» и двое солистов. В составе делегации был и Ивасюк, включенный, как мы помним, в жюри конкурса. Показания Вишатицкого касаются событий в Хмельницком, т.е. того, что происходило за считанные дни до исчезновения Ивасюка (конкурс проходил 20—22 апреля, а Владимир пропал без вести, как мы помним, во второй половине дня 24-го). Из Львова делегация отправилась автобусом 18 апреля, видимо, именно в тот день Стефания Юник и видела Владимира Ивасюка в последний раз (поскольку 19 числа его уже в городе не было). Допрашиваемый сообщил следователю с кем именно из членов делегации в те дни общался Ивасюк – Скорик, Бабич и он сам, Вишатицкий. Для чего-то уточнил: «Со Скориком разговоры велись чисто [об] их творческих планах, упоминали Львов.»
Владимир Ивасюк.
А вот дальше Вишатицкий говорит то, что превращает его показания в очень ценное свидетельство. А именно: «На конкурсном просмотре был секретарь ЦК ЛКСМУ Плохий, с ним был инструктор Лисенко и зав. отделом пропаганды ЦК ЛКСМ Черноус В. Г. Я думаю, что на протяжении просмотра Ивасюк мог с ними вести разговор [о том], что его волновало. Мне неизвестно, выяснял ли Ивасюк у кого-нибудь о прохождении его кандидатуры на конкурс им. Островского, может быть и выяснял.»
После общения с ответственными работниками ЦК ЛКСМ Украины Ивасюк неожиданно отклонил предложение Вишатицкого возвратиться во Львов автобусом вместе со всеми, т.е. тем же путём, каким делегация ехала в Хмельницкий. Как он обосновал отказ? Да очень просто, Вишатицкий передал слова Ивасюка так: «Он сказал, что очень много потратил времени и потому спешит. Из этого разговора я узнал, что его ждёт работа и потому он спешит.»
Прямо скажем, ответ Владимирав Ивасюка звучал грубовато, подтекст его выглядел дао некоторой степени уничижительным, дескать, я не такой бездельник, как вы, меня ждёт работа!
Допрашиваемый пояснил следователю, что был знаком с композитором совсем недолго, около 3 месяцев, поэтому судить об изменении его поведения не может. А потом рассказал о… как бы это помягче выразиться… неловком моменте, имевшем место между ними – т. е. Ивасюком и Вишатицким – перед самой поездкой. Слово Ростиславу Степановичу:» (…) перед поездкой в г. Хмельницкий я вручил Ивасюку почётную грамоту ЦК ВЛКСМ по [случаю] 60-летия комсомола. Когда мы приехали в Хмельницкий, Ивасюк увидел у Бабича значок на груди, который вручается вместе с грамотой. Такого значка я Ивасюку не вручал, потому что у меня его не было. Из-за этого Ивасюк меня в Хмельницком спросил, почему я отнимаю такой значок и сказал мне, что ему Бабич хвастался [значком], а он его не имеет. Из этого разговора я заключил, что Ивасюк очень хочет получить этот значок и потому я сказал, что по возвращении я ему достану такой значок.»
С одной стороны, история эта выглядит совершенно смехотворно, взрослые мужчины устроили разборку из-за какой-то дряни, железки на лацкане, которую адекватные люди вообще стыдились одевать… Сколько скабрезных анекдотов ходило в те годы про значки с профилем Ильича-Лукича (первый, приходящий на ум из этой серии – про старичка-крокодила, проглотившего комсомолку)!
Значок к Почётной грамоте ЦК ВЛКСМ по случаю 60-летия организации. Именно такой значок Владимир Ивасюк должен был получить из рук Вишатицого после вручения грамоты, но… не получил. А почему? А потому, что по словам Вишатицкого «значка у меня не было». Ай, врёт чертяка комсомольская, хотел значок заныкать!
Но с другой стороны, дело ведь не столько в значке, сколько в том неуважении и невнимании, что проявил Вишатицкий в отношении Ивасюка. Понятно, что грамота ЦК ВЛКСМ шла единым комплектом со значком, их нельзя было разделять, поскольку наличие значка на груди свидетельствовало о вручении соответствующей грамоты. Если Вишатицкий вручил Ивасюку одну только грамоту, стало быть, значок он куда-то заныкал… Сам носить стал или подарил кому-то? Непорядок. И непонятно, кстати, как на самом деле разговор между ними сложился, Ивасюк-то ведь не мог подтвердить Гнативу правдивость слов Вишатицкого! Нельзя исключить того, что имело место какое-то обострение и нелицеприятные выпады.
