Единственная историческая фигура в списке тартессийских царей — Аргантоний. Именно этот царь дружелюбно принял греков из Фокеи (Her. 1, 163). По словам Геродота, Аргантоний жил 120 лет и правил 80. Столь долгое правление хотя и удивительно, но в принципе возможно. Почти 100 лет правил в Египте Пиопи II и 66 лет — Рамсес II. Дай в Новое время Виктория находилась на британском престоле 67 лет. Труднее обстоит дело с долгожительством царя, тем более что существовала версия и о 150 годах его жизни, а то и царствования (Анакреонт у Strabo III, 2, 14). Но подобное преувеличение могло возникнуть уже в головах греков, пораженных долгим правлением этого царя.

Геродот (1, 163), рассказывая об Аргантоний, называет его царем, но в то же время указывает, что он xupavvise, на основании этого был сделан вывод, что Аргантоний был кем-то, напоминающим греческого тирана, что власть он захватил, опираясь на силу[197]. Однако этот глагол с генетивом часто означает просто «господствовать», «властвовать». Так, говоря о мидийском царе Киаксаре, Геродот (I, 73) употребляет ту же формулу. Между тем Киаксар был законным царем, сыном, как отмечает тот же Геродот, Фраорта и внуком Дейока[198]. Конечно, было бы очень соблазнительно рассматривать Аргантония как основателя новой династии и видеть в его филэллинстве стремление найти внешних союзников ради поддержки своей власти. Но текст Геродота не дает для этого оснований.

По словам Геродота, Аргантоний дал фокейцам деньги на строительство городской стены, и дал щедро. Огромность суммы явно поразила и самих фокейцев, и историка. Это свидетельствуете богатстве царской казны. Каким образом царь ее пополнял? Ничего не известно ни о собственных владениях царя, ни о системе налогов, ни о царском контроле над хозяйственной жизнью страны. Только из раскопок комплекса Канчо Роано и подобных ему можно сделать некоторые выводы. Комплекс Канчо Роано, как уже говорилось, представлял собой соединение дворца, святилища и хозяйственного центра. Поскольку этот комплекс, как считают археологи, не имел местных корней, а возник в результате южного (и ближневосточного) воздействия и свидетельствует об активном включении этого региона в тартессийский круг[199], то возможно, что и создан он был по тартессийской модели. Если бы это было так, то можно было бы сказать, что дворец тартессийских царей тоже (хотя и в большем масштабе, чем окраинный Канчо Роано) соединял черты царского жилища, храма и экономического центра. Возможно, такое положение царского дворца напоминало дворцы критских царей[200].

К сожалению, нет никаких данных о характере царской власти. Можно лишь говорить, что царь мог распоряжаться землей своего государства, в том числе землями подчиненных племен, как это видно из предложения фокейцам поселиться в его государстве там, где они пожелают (Her. I, 163). Если судить по рассказу Геродота, царь при этом не спрашивал ничьего совета, а тем более согласия. Но делать из этого далеко идущие выводы невозможно, так как конечным источником Геродота были рассказы самих фокейцев, а их совершенно не интересовал механизм принятия царского решения, но только сам факт приглашения и выдачи денег.

Много споров вызывает вопрос о божественности царской власти[201]. Важным доводом в пользу обожествления если не живого, то мертвого царя является погребальный монумент Посо Моро, свидетельствующий, по мнению X. М. Бласкеса, о посмертной героизации выдающихся личностей в Тартессиде[202], к которым царь, несомненно, относился. Если тартессийская монархия действительно похожа на минойскую, то доводы в пользу ее сакрального характера можно увеличить, так как на Крите царь возглавлял и религиозную систему государства. Впрочем, этот довод настолько гипотетичен и основан не на реальных фактах, а на логических рассуждениях, что от какого-либо суждения по этому поводу надо отказаться.

Таким образом, можно говорить, что в тартессийском обществе выделяются, по крайней мере, три социальных слоя: аристократия, «плебс» и зависимые исполнители «рабских служб». Первая сосредоточила в своих руках огромные богатства. Комплекс Канчо Роано показывает, что знать контролировала экономическую и в известной степени религиозную жизнь населения, а погребения свидетельствуют, что и после смерти аристократы стремились резко отличаться от остальных. Диодор (V, 36, 3) утверждал, что до прихода римлян рудники Южной Испании разрабатывали частные лица. Весь контекст диодоровского рассказа и его сравнение со страбоновским (III, 2, 9) показывает, что речь идет о турдетанах. Является ли разработка рудников частными лицами наследством тартессийской эпохи? Ни утверждать, ни отрицать это невозможно. Если же, по крайней мере, часть рудников и в тартессийскую эпоху находилась в частных руках, то владельцами могли быть только аристократы. Обладание рудниками могло бы легче объяснить богатства тартессийской знати.

«Плебсом» явно было свободное население, включая мелких производителей. Домашняя металлургия, какая обнаружена в поселении Серро Саломон[203], и небольшие, но уже специализированные мастерские, найденные в Онобе[204], свидетельствуют о существовании таких производителей. Если города, по которым Габис распределил «плебс», были действительно центрами «фил», то в состав «плебса» входили и подчиненные племена. А их знать могла включаться в состав аристократии.

Археологические раскопки подтверждают существование исполнителей «рабских служб». К ним могли относиться люди, работавшие в каменном карьере около Кармоны, или те, кто был похоронен в самой бедной зоне некрополей Тутуги и Тойа, обитатели хижин, расположенных около жилых домов[205]. Были ли они именно рабами, неизвестно. Однако само по себе наличие зависимого населения несомненно.

Все это говорит о далеко зашедшей имущественной и социальной дифференциации общества, перешедшего уже грань классообразования. Этому соответствует и политический строй, каковым была наследственная монархия. Местные аристократы, по крайней мере некоторые из них, могли быть представителями царской власти на местах. Думается, что таким представителем был хозяин Канчо Роано. На конгломерат племен, входивших в державу, была, видимо, наброшена сеть территориального деления, основанная все же на племенной базе. Значение местного центра было, однако, столь велико, что, по-видимому, от него происходило название племени. После падения Тартесса такое положение уже не наблюдается. Степень подчиненности племен была, вероятно, столь велика, что греческому автору они могли казаться простыми подразделениями государства.

Через всю античную и библейскую традицию красной нитью проходит представление о богатстве Тартесса. Благодаря связям Палестины с Тартессом, в царствование Соломона «серебро в Иерусалиме стало подобно камням» (I Reg. X, 27) и «его считали при Соломоне ничем» (I Reg. X, 31). Для Стесихора (у Strabo III, 2, 11) струи реки Тартесс, т. е. Бетиса, «серебронесущие», а в представлении Анакреонта (у Strabo III, 2,14) Тартесс — такой же символ богатства, как и рог Амалфии, рог изобилия. Самосцы, плававшие в Тартесс, привезли оттуда товаров на неслыханную сумму в 60 талантов (Her. IV, 152). Позже ходили рассказы о финикийцах, которые в обмен на оливковое масло и всякий мелкий морской товар получили столько серебра, что покрыли ими якоря (Ps.-Arist. De mirab. ausc. 135) или даже вовсе отрубили у якорей свинец и заменили его серебром (Diod. V, 35).