Экономическое значение города снизилось. Одни виды ремесла, в первую очередь те, которые обслуживали городскую элиту, как, например, производство портретов, так и не возродились. Другие вновь набрали силу. К ним относится изготовление керамики, происходившей от более ранних форм, но более низкого качества[1354]. Некоторые города сохраняли роль торговых центров[1355].
Города этой зоны продолжали основываться на мелкой и средней собственности античного типа. Ремесленники объединялись в коллегии, как fabri Subidiani (Vives, 5822). На земледельческой территории существовали средние имения куриалов, как теперь стали называть членов высшего сословия горожан (раньше их именовали декурионами), и мелкие владения «сельского плебса», т. е. крестьян, являвшихся частью муниципального коллектива[1356]. На муниципальной территории сохранился паг (CIL II, 1082). В таких имениях натуральное хозяйство развиваться не могло, и муниципальные землевладельцы, как и горожане в целом, нуждались в торговле. Недаром наибольшее количество обычного импорта (не произведений искусства) найдено именно на юге и востоке Пиренейского полуострова[1357].
Таким образом, в романизованной зоне на востоке и юге Испании отмечается сосуществование античного городского и латифундиального секторов социально-экономической и политической жизни. Удельный вес каждого из них установить трудно. Но важно то, что город не исчез, не феодализировался. Однако важен и другой аспект: в IV в. эта зона уже видной роли не играла. Центр тяжести экономического и социального развития передвигается в менее романизованную зону, в ту, которая раньше была названа романизующейся. Характерный признак этого: Траян и Адриан, первые римские императоры-провинциалы, правившие в 98—138 гг., происходили из Бетики, а еще один испанец на римском троне, Феодосии (378—395), — из внутренних районов Испании.
В этой второй зоне городов и раньше было намного меньше, а после кризиса они за немногими исключениями переживали полный упадок[1358]. В экономике этой зоны ведущую роль играли латифундии. В них разводили коней, овец и свиней, выращивали хлеб, т. е. именно они давали те продукты, которые шли из Испании в Италию в IV в.[1359] Золото давали рудники, бывшие собственностью императора. Крупная внегородская собственность здесь первенствовала. Именно хозяева латифундий включались в правящую элиту Поздней империи[1360]. И это главным образом «новые люди». Так, происхождение Феодосия можно проследить только до его деда Гонория, жившего при Константине. Происхождение других еще темнее. Некоторые homines novi выдвинулись в период кризиса или последовавших за ним гражданских войн, как Ацилий Север, происходивший из всадников; встав на сторону Константина, он поднялся до самых верхов аристократии[1361].
Из 200 испанцев, известных по литературным источникам и игравших роль в политике и культуре IV—V вв., 40% имеют латинские имена, 30% — греческие и 30% — туземные[1362]. Если учесть, что многие греческие имена пришли в Испанию с христианством, как имя Феодосии, и что латинская культура еще сохраняла свое влияние, можно прийти к выводу, что большое количество местных имен говорит о туземном, а не римско-италийском происхождении если не всего, то значительной части правящего слоя позднеримской Испании. Родовое имя Феодосия и некоторых других представителей испано-римской аристократии этого времени было Флавий. Поэтому можно думать, что перед нами потомки местной знати, получившие гражданство во времена Флавиев[1363], скорее всего — в годы правления Веспасиана. Они и были хозяевами латифундий.
Исследование топонимики этой зоны показало, что многие современные названия, связанные с именами древних вилл, происходят не от антропонимов латинского происхождения, как на юге и востоке, а от долатинских нарицательных имен и названий родоплеменных объединений[1364]. Как уже говорилось, такие объединения в Испании еще сохранялись в III в., и часть их могла трансформироваться в латифундии. Одновременно другая часть продолжала превращаться в территориальные сельские общины. Недаром названия некоторых местностей в III—IV вв. имели форму латинского или кельтского genetivus pluralis (Vives, 851; Itin. Ant. 424; Hydat. 128).
Можно говорить, что кризис III в. нанес удар по элементам римского мира, существовавшим в этой зоне, и способствовал развитию мира туземного. Это заключалось в первую очередь в трансформации местных социальных структур, причем шла она в двух направлениях: преобразование родовых общин в территориальные и образование латифундий. Это вызвало и «кельтское возрождение» в культуре. Расширяется и в ряде случаев возрождается почитание местных богов, казалось бы, давно забытых или полузабытых. Одни из них в той или иной степени ассимилируются с римскими, а другие выступают в чистом виде. Именно в это время ставятся стелы с изображением знатных мертвецов, героизированных в виде всадников или коней. Возрождаются местные погребальные культы. Это возрождение проявляется также в архитектуре вилл, в формах и росписи сосудов, в изготовлении кинжалов[1365]. Подобные явления отмечаются и за Пиренеями[1366]. Испания включается в общий процесс возрождения доримских форм жизни и культуры, которые были оттеснены романизацией, а теперь вновь выступают на авансцену.
Однако надо иметь в виду, что возрождение местной культуры и развитие местных порядков были относительны. Все эти территории оставались в рамках Римской империи и ее провинций, подчинялись римским властям. Здесь стояли римские войска, которые, хотя уже и были частично варваризованы, все-таки оставались существенным элементом римского общества и государства. На всех этих территориях действовало римское право, по которому жило все население, и никаких следов местного права к тому времени не осталось. Экономические связи с другими частями империи, хотя и ослабли, но не прервались полностью. Вплоть до полного вытеснения язычества христианством сохранялись элементы официальной римской религии, а некоторые владельцы вилл знали и любили греко-римскую мифологию. Латинский язык здесь оставался единственным, хотя во многих случаях, особенно в сельской местности, может быть, уже не обладал чистотой литературного. Местные латифундисты включались в элиту именно римского государства. Туземный мир входит в структуру римского, принимая в то же время многие его элементы. Так что надо говорить не столько о победе туземного мира над римским, сколько о слиянии ослабевшего римского и усилившегося туземного в один, обладавший новыми качествами, отличный и от кельтского (включая кельтиберский), и от античного римского. Видимо, на обширных пространствах менее романизованной зоны Испании в результате кризиса III в. и под его воздействием возникает общество романо-кельтского синтеза.
Таким образом, в ходе и в результате кризиса античного общества на территории Испании появляется система вилл, являвшихся центрами внегородских латифундий, которые наряду с императорской, а позже и церковной собственностью представляли собой социально-экономический сектор, противоположный античному, основанному на городе как основной социальной единице с его мелкой и средней собственностью. Но здесь проявляются различия по зонам. В одной оба сектора сосуществуют, и город, хотя уменьшившийся и обедневший, продолжает играть важную социальную, экономическую и даже политическую, а тем более культурную роль. А другой город теряет свое значение, и бесспорное превосходство переходит к внегородскому сектору, вышедшему из туземного мира. Во всей Испании происходит разрыв в господствующем классе. За немногими исключениями общественная, политическая и культурная элита Испании не имеет ничего общего с прежними верхами общества. Но в одной зоне это были поднявшиеся наверх элементы римско-испанского населения, а в другой — представители туземного мира. В одной зоне латифундии возникли в результате слияния мелких и средних имений под властью одного собственника, в другой, по крайней мере частично, — путем трансформации родовых общин. В одной зоне новое позднеримское общество появляется в результате преобразования старого античного, в другой — в ходе синтеза античного и местного, кельтского.
