8 апреля стали известны окончательные условия, выдвинутые японцами. Помимо астрономической контрибуции они потребовали уступки Тайваня, известного как «украшение» Китайской империи, который, как наместник Чжан напомнил двору, «ежегодно приносит в государственную казну 2 миллиона лянов серебром, а также в десятки раз больше купцам и населению в целом». Кроме Тайваня японцы хотели прибрать к рукам расположенные рядом Пескадорские острова и Ляодунский полуостров на юге Маньчжурии. Уязвленная Цыси потребовала от императора Гуансюя: «Ни пяди земли не отдавать, отозвать посла и продолжать войну!»

Понятно, что никакого туза в рукаве у Цыси не оказалось. У нее оставалась одна только решимость не уступать и сохранялась готовность рискнуть. Упомянутые выше мужчины, не склонные даже к малейшим рискам, старались не обращать на нее внимания. С получением ультиматума от японского премьер-министра Ито, предупреждавшего о том, что на Пекин направляется 100-тысячное войско, император Гуансюй 14 апреля приказал боцзюэ Ли принять условия, продиктованные из Токио. 17-го числа Ли Хунчжан с Ито Хиробуми подписали пресловутый Симоносекский договор. Японии отошли территории, которых домогались из Токио, плюс с китайцев полагалось 200 миллионов лянов серебром в качестве контрибуции.

На протяжении всего описываемого периода Цыси пребывала в состоянии ярости и отчаяния, усугублявшегося ее бессилием. Она испытывала такие мучения, что частенько теряла сознание. Один евнух «нередко замечал Цыси плачущей, когда она думала, что ее никто не видит». Он сказал, что «слезы Цыси вдали ото всех раскрывали ее невысказанную муку, поселившуюся в сердце… Если бы меня спросили сказать что-то главное о Цыси, я должен назвать ее самым измученным человеком на Земле».

При сравнении с двумя предыдущими навязанными контрибуциями – Британии в 1842 году и Британии с Францией в 1860-м – сумма, которую японцы потребовали у Китая в 1895 году, служит показателем непревзойденной алчности и беспощадности властей этой восходящей азиатской державы. Европейские требования – 16 миллионов лянов серебром в первом случае и по 8 миллионов во втором – как-то более или менее соотносятся с суммами их военных затрат и ущерба, нанесенного мирным гражданам из этих стран. Те 200 миллионов имеют весьма опосредованное отношение к появившимся у Японии затратам. Смотрите сами: в начале войны в государственной казне этой страны в общей сложности было всего лишь 30 миллионов лянов серебром, потом продали военных облигаций на 8 миллионов, причем не все они принесли денежный доход. Когда Ли Хунчжан приводил такие цифры, премьер-министр Ито спорить не стал.

Этот договор возмутил всю китайскую правящую верхушку. Многие сотни чиновников в столице подписали обращение с призывом к его отмене. К ним присоединилось больше тысячи образованных людей, прибывших в Пекин из провинций для прохождения императорских испытаний. Масштаб кампании против договора достиг невиданного размаха. Даже притом, что содержание этого договора никто официально до публики не довел, о нем судачил весь народ. Все челобитчики умоляли императора отказаться от ратификации Симоносекского договора. Кое-кто даже предлагал ему переместить столицу империи в глубь страны и готовиться к затяжной войне. Однако от их страстных речей отмахнулись как от «пустого звука, и ничего больше» (по словам Роберта Харта). Общественное мнение значило очень мало для императора Гуансюя, для которого единственной внутренней угрозой был вооруженный народный мятеж, а единственной внешней угрозой он видел Японию, способную свергнуть Великих Цинов.

И тут совсем неожиданно на помощь Пекину пришли некоторые европейские державы. В дело вступили Россия, Германия с Францией, и их представители потребовали от правительства Японии вернуть Ляодунский полуостров на том основании, что оккупация его японцами послужит «источником постоянной опасности для китайской столицы». В Европе опасались захвата японцами всего Китая. Роберт Харт отмечал: «Если японцы победят в войне и возьмут Китай, в XIX веке… ждите появления крупнейшей за все времена империи в мире – устремленной в будущее и самой мощной!» Кайзер Германии Вильгельм II сформулировал выражение «желтая угроза» для обозначения того, что он видел ночным кошмаром Европы: Японии «во главе объединенной и сплоченной Азии, владычество Японии над Китаем».

Видя наглядные доказательства обеспокоенности Европы, Цыси считала весьма маловероятным нападение японцев на Пекин и свержение ими Цинской династии. Японцы находились еще не в том положении, чтобы бросить вызов Западу. (Так случилось, что японцы в конечном счете согласились с требованием трех европейских держав и ушли с Ляодунского полуострова, пусть даже взяв свое.) Она надеялась, что император Гуансюй со своими вельможами смогут осознать простую вещь: столица и династия вне опасности. А потом они проявят твердость и откажутся выполнять японские условия. Разумеется, японцы все равно могли двинуться вперед и захватить Пекин, но Цыси считала такой риск стоящим. Условия договора выглядели слишком пагубными для империи, чтобы ее руководители не взяли на себя этот риск. По ее подсчетам получалось так, что под напором западных держав и столкнувшись с китайцами, демонстрирующими решимость вести затяжную войну, японцы могут пойти на заключение мирного соглашения, совсем не такого ужасного, как Симоносекский договор.

Уповая на то, что при дворе думают точно так же, как она сама, 26 апреля Цыси попросила членов Верховного совета в корне пересмотреть условия мирного договора с японцами и представить ей свои соображения. Однако все эти чиновники согласились с императором в том плане, что следует убедиться в совершенно определенной готовности Европы вмешаться от их имени и только потом решаться на продолжение войны. Император распорядился направить телеграммы руководству трех упомянутых выше стран с просьбой подтвердить свои конкретные намерения. Естественно, что ответа пришлось подождать. Томясь в ожидании, император Гуансюй зациклился на выполнении крайнего срока ратификации договора, столбенея от одной только мысли, что после него японцы сразу же двинутся маршем на Пекин. Измотанный до последней степени двадцатитрехлетний монарх выглядел осунувшимся и старше своих лет. Ни один вельможа не возвысил голоса против ратификации: никто не хотел брать на себя ответственность за свержение династии. Императорский наставник Вэн уверял, что готов разбить себе голову вдребезги, если это как-то поможет делу. Внимание всех было приковано к великому князю Гуну, хотя его вклад на самом деле оценивался как незначительный, и к тому же он тяжело заболел. Характерно то, что этот великий князь выступал за одобрение договора. При всех достоинствах, по сути, его можно назвать человеком слабым, склонным к отступлению в трудной ситуации.

Так как ни император, ни вельможи не проявляли готовности к борьбе, Цыси оставила свои попытки убедить их. Но она отказалась принимать участие и в одобрении Симоносекского договора. 2 мая в присутствии великого князя Гуна и Верховного совета император Гуансюй подтвердил ратификацию. Это событие сопровождалось большим «трепетом» и «плачем». Потом император Гуансюй связался по телеграфу с Лу Хунчжаном и приказал ему без промедления произвести обмен ратификационными грамотами. Это было сделано 8 мая. Император даже подгонял боцзюэ, так как молодой человек не мог дождаться, пока все это дело закончится.

Он выбрал «самый надежный путь», отмечал Роберт Харт, ведь «на кону стояла судьба империи!». Но для Цыси такая цена «мира» представлялась слишком высокой, и он скорее послужит окончательному разрушению империи, чем ее спасению. Ведь ее отличали дар предвидения, непокорность и беспримерная храбрость. Ей не хватало только полномочий.

Симоносекский договор погубил Китай. Американский посол Чарльз Денби, выступавший посредником в этом деле, который служил свидетелем относительно благополучных времен перед войной и ужасных лет после нее, написал: «Японская война послужила началом конца Китая». Сверх 200 миллионов лянов серебром в виде контрибуции китайцев заставили заплатить японцам еще 30 миллионов за возвращение Ляодунского полуострова. С учетом прочих «затрат» общая сумма достигла 231,5 миллиона лянов серебром, что в четыре с лишним раза больше годового дохода Японии. Японцам к тому же досталась военная добыча в виде вооружений и канонерских лодок.