Постоянно в свите Цыси присутствовала императрица Лунъюй. Император не проявлял к ней ни малейшего интереса, даже когда они случайно сталкивались друг с другом и она опускалась на колени, чтобы поприветствовать своего мужа. Народ считал ее «прелестной», «очаровательной» и «заслуживающей любви женщиной», «но иногда в ее глазах появлялось выражение снисходительного смирения, казавшегося чуть ли не душераздирающим». В ее жизни отсутствовало что-либо стоящее, и она очень скучала. Кое-кто говорил, будто она изливает свою безысходность и скорбь на слуг и домашних животных и что кошки сбегают от императрицы через считаные месяцы. Все дамы из окружения Цыси старались казаться довольными жизнью, но поводов для настоящей радости у них находилось мало. Цыси вела упорядоченную жизнь. По утрам она сама решала, когда подниматься с постели, ведь больше ей не надо было заставлять себя просыпаться в пять или шесть часов утра. Так что иногда она залеживалась часов до восьми и дольше. Когда она принимала решение начать новый день, а сигналом к этому служили открытые окна ее палат, весь дворец приходил в движение. Посыльные евнухи разбегались по дворцу с «известиями», а старшие евнухи собирались перед дверями ее апартаментов в ожидании распоряжений.
В своей опочивальне вдовствующая императрица надевала шелковый пеньюар, а служанка спешила на кухню за горячей водой. Эту воду выливали в серебряный таз, который держал над головой стоящий на коленях младший евнух. Рядом стояли служанки с мыльницами и полотенцами. Цыси ухаживала за своим лицом, прикладывая к нему на несколько минут горячее полотенце, а потом промокала лицо насухо. Затем она заворачивала руки в другое полотенце, опускала их в горячую воду и держала в ней достаточно долго – горячую воду доливали два или три раза. В этом, как говорят, заключался ее секрет сохранения кожи рук мягкой, как у юной девушки.
После ополаскивания зубов она садилась на стул лицом на юг, и входил евнух, чтобы причесать ее волосы. Если верить ее евнухам, Цыси начала терять волосы с сорока лет, и редкие локоны ее собственных волос стали покрывать накладками из чужих волос антрацитового цвета. Требовались определенные навыки, чтобы удерживать ее парик на месте, причесывая волосы вдовствующей императрицы и собирая их в сложном маньчжурском стиле с помощью алмазных заколок. Ее парикмахер к тому же должен был сообщать ей обо всех слухах предыдущего дня, а она медленно принимала свою ежедневную порцию студня из «серебряного грибка» (инь-эр), который считался полезным для здоровья и поддержания внешнего вида. Закончив с прической, она вкалывала в свои волосы украшения. Прическа маньчжурской дамы всегда увенчивалась цветами, и Цыси драгоценностям предпочитала свежие цветы. Она искусно украшала свою голову цветами, иногда вплетала в диадему снежно-белые соцветия жасмина. (Ее дворцовые прислужницы тоже носили цветы в волосах, а когда они выстраивались рядом с ней, те, что находились справа, должны были носить цветы на правой половине головы, а те, что слева, – на левой.)
С лицом ей долго заниматься не приходилось: как вдова, она не должна была носить косметику. Замужние маньчжурские женщины белили и румянили лица, а также ставили яркую красную точку на нижней губе, чтобы получился ротик наподобие вишенки. Маленький рот у женщин считался красивым, тогда как широкий, с пухлыми губами рот называли уродливым. Совсем без косметики Цыси обойтись не могла, и она наносила немного румян на щеки, а также на середины ладоней и даже чуть-чуть на губы. Румяна, поставляемые ко двору, изготавливались из роз, росших в горах западнее Пекина. Лепестки определенного сорта красной розы помещали в каменную ступку и перемалывали пестиком из белого мрамора. Добавляли немного квасцов, и полученную темно-красную жидкость через тонкую белую марлю переливали в «кувшин для румян». В кувшин на несколько дней помещали шелковую материю, порезанную на квадратные или круглые тампоны, чтобы они пропитались красной жидкостью. Эти шелковые тампоны потом высушивали в комнате со стеклянными окнами, чтобы на них не попала пыль, и после этого подавали на туалетный столик императрицы. Перед нанесением румян Цыси смачивала пропитанный ими тампон в теплой воде. Предназначенный для губ тампон она сворачивала трубочкой или наматывала на нефритовую заколку для волос, чтобы получилось нечто наподобие палочки губной помады, и наносила румяна точкой посередине губ – больше на нижнюю губу, чем на верхнюю. Для благовоний она сама смешивала различные масла. (Во дворце к тому же под руководством Цыси варили мыло. Служанки приносили ей массу, которая должна была загустеть в мыло, и она сама бралась самым тщательным образом энергично ее перемешивать.)
Как вдове, Цыси не пристало носить одежду ярких красных или зеленых оттенков. Но по европейским стандартам даже одежды, считавшиеся китайцами неброскими, выглядели цветастыми. В обычные дни она могла носить светлооранжевый халат с бледно-голубым камзолом, украшенным вышивкой по кайме, а для особых случаев предпочитала синее парчовое платье, расшитое крупными цветками магнолии. Американская художница Катарина Карл, 11 месяцев прожившая рядом с ней, поделилась своими наблюдениями: «Она всегда выглядела безукоризненно изящной женщиной. Она сама придумывает покрой своих платьев… проявляя безупречный вкус при подборе расцветок, и я никогда не видела, чтобы цвет одежды не был ей к лицу, разве что императорский желтый цвет. Он ей не шел, но по всем официальным случаям она обязана была его носить. Она пыталась изменить его по возможности с помощью аксессуаров и подчас настолько перегружала платье вышивкой, что основной цвет едва просматривался». Ювелирные украшения Цыси очень часто изготавливались по ее собственным рисункам, и среди них следует упомянуть перламутровую накидку, которую она носила поверх официального наряда. К ношению бриллиантов китаянкам пришлось привыкать. Китайцы ее времени считали их блеск мещанским, поэтому алмазы они в основном использовали в качестве наконечников для бура.
Цыси много внимания уделяла тому, как на ней сидит одежда. Она всегда осматривала себя в зеркало во весь рост, причем гораздо дольше, чем это представлялось приличным в ее возрасте. Возможно, так мог считать кое-кто из ее служанок и придворных дам. Цыси пыталась понять, о чем думали окружавшие ее молодые женщины, и однажды сказала придворной даме Дэлин, записавшей их беседу: «Вам, должно быть, забавно наблюдать за такой пожилой дамой, как я, слишком много внимания уделяющей нарядам и старающейся выглядеть безупречно. Ну что ж! Я люблю наряжаться сама, и мне доставляет удовольствие вид со вкусом одетых молодых девушек; глядя на них, хочется самой снова почувствовать себя молодой». Я ответила ей, что она выглядит весьма молодо и ей удается сохранять свою красоту, а также что при всей нашей относительной молодости ни одна из нас никогда не посмеет сравнивать себя с нею. Речь моя вдовствующей императрице очень понравилась, и ее порадовали мои хвалебные отзывы о ней…»
Прежде чем покинуть свою гардеробную, Цыси всегда останавливалась, чтобы бросить последний взгляд на туфли, отличавшиеся удобными квадратными носами от узконосых туфель, которые носили ханьские женщины. Она надевала носки из белого шелка и прижимала их к лодыжкам с помощью красивой резинки. Цыси всегда проверяла, чтобы края этих носков над туфлями выглядели как положено. Каждую пару надевала только один раз, поэтому требовалась постоянная поставка новых носков. Кроме группы белошвеек изготовлением носков для нее занимались ее родственники и представители остальных аристократических семей. Свои изделия они преподносили вдовствующей императрице в качестве подарков.
Покончив с утренним туалетом, Цыси, удерживая «стройную осанку и легкий стремительный шаг», направлялась в сторону двери, ведущей во внешний зал. Служанка раздвигала перед ней портьеры, и в этот момент, которого снаружи ждали начальники евнухов, уставившись неотрывно на занавески, все валились на колени с приветствием: «Старый Будда [лао фоэ], да пребудет с тобой вся радость жизни!» Она согласилась с тем, чтобы ее так называли при дворе. Это имя звучало многозначительно и как-то по-домашнему. Теперь ее именно так называли при дворе, и в Пекине об этом все знали.
