В действительности именно светская знать пришла на смену представителям Церкви и реализовывала большие художественные программы, дворы сиятельных особ становились авангардом творчества и поисков. Самыми блистательными и имеющими наибольшее влияние были дворы Папы, французского короля и императора, то есть священных фигур, перед которыми с момента зарождения христианского искусства лежала задача воодушевлять лучшие художественные школы. С одной стороны, XIV век стал тем временем, когда в концепции папской, императорской или королевской власти светские ценности потеснили религиозные, сводя к минимуму священническую миссию (для тех, на кого она была возложена) и, напротив, расширяя часть, которую занимал imperium, власть в светском понимании, которую образованные люди того времени все яснее осознавали по мере того, как постигали историю Древнего Рима. Происходило своего рода всеобщее обмирщение. С другой стороны, персона короля утратила во Франции около 1400 года былое значение, и многие правители, среди которых были очень состоятельные сеньоры, ставшие вдохновителями возрождения парижской эстетики, — герцог Анжуйский, герцог Бургундский и герцог Беррийский, как и «тираны»[153], захватившие синьории в крупных коммунах Северной Италии, не получили миропомазания и не чувствовали в себе ничего от священнослужителя. При всех дворах, где концентрировались люди и денежные средства, при дворах, все еще легких на подъем и становящихся все более открытыми миру, в этих центрах общественного развития, единственных местах, где люди незнатного происхождения могли оружием, умелой организационной деятельностью или церковным служением подняться до самых высоких ступеней, в этих домах, в лоне огромных семей, церковные цели постепенно уступили место целям политическим, священные ценности — ценностям мирским. Пришло осознание значения власти, величия, выведенного из римского права легистами[154], получившими образование на университетских юридических факультетах, или же найденного другими образованными людьми в трудах латинских классиков. Пришло время еще более ярких ценностей рыцарства и куртуазной культуры, принесенных в жизнь и насаждаемых широким потоком привычек и обычаев, уходящих корнями в феодальное Средневековье.

Это были те самые ценности университетской и рыцарской культуры, которыми вооружились некоторые крупные негоцианты, повсюду, и особенно в Италии, составлявшие элиту. В то время лишь эта элита, за исключением Церкви и княжеских дворов, была способна порождать меценатов, действительно поддерживающих творчество. Буржуазия в целом играла крайне незначительную роль в художественном процессе. Ее участие ограничивалось самыми низкими уровнями творчества, областью создания вульгаризированных произведений искусства. Чаще всего это творчество было коллективным, проходившим в рамках профессионального союза, принимавшего в свои ряды горожанина. Руководство культурной жизнью полностью находилось в руках нищенствующих орденов. В силу этих причин следует сказать, что в XIV веке существовало буржуазное искусство и, более того, в искусстве существовали буржуазные ценности. Банкир или крупный негоциант становится меценатом, поднявшись над буржуазией, примкнув к княжескому обществу, которому он служит, или же, но это случалось крайне редко и лишь в некоторых крупных городах Италии, наделяя коммуну, сообщество, в управлении которым он участвует, величием, придав ему imperium государей, а также атрибуты куртуазной аристократии. Эти великие коммерсанты, а вместе с ними, безусловно, и остальной народ, богатый и бедный, продолжали восхищаться придворными обычаями, тем, что доходило до них из этой жизни, а также двойным идеалом священства и рыцарства, заключенным в этих обычаях. Буржуазный дух исчез, на смену ему пришло постепенное приобщение достаточно ограниченных групп людей, принадлежавших по рождению к буржуазии и оторвавшихся от нее, к куртуазной культуре, к рыцарским ценностям. Следом за ним происходило приобщение к идеям гуманизма и ценностям университетской культуры. Все это, однако, означает лишь то, что в меньшей степени шел процесс вульгаризации и в большей — обмирщения общества.

Следует обратить особенное внимание на еще одно следствие изменений, произошедших в структуре общества. Во всех центрах культуры, где в то время создавалось высокое искусство, в монастырях, при дворах знати, в больших городских коммунах, новое звучание, которое приобрела эстетика XIV века, в определенной степени было следствием ставшего более явным значения индивидуально принятого решения. Идет ли речь о покупке произведения искусства, о поручении придворному мастеру или о заключении договора на выполнение крупного заказа — и даже в том случае, когда кажется, что меценатом выступает целое сообщество, например городское братство[155], капитул Йоркского собора, францисканцы из Ассизи или коммуна Флоренции, — всегда в решающий момент значение имеют личный вкус и выбор. В переломный момент своей творческой жизни Джотто оказался лицом к лицу с кардиналом Джакопо Гаэтани деи Стефанески и с наследником ростовщика Энрико Скровеньи. Один на один. И безусловно, не для того чтобы вести разговор на равных. Художник почти всегда находился на службе одного человека, чья личность проявлялась теперь рельефней, чем когда бы то ни было, и который чувствовал себя свободнее в выборе. Эта свобода, раскрепощение индивидуальности клиента, но не художника, стала еще одной гранью обновления.

Теперь значение имеет воля не сообщества, но отдельной личности, и это повлияло на некоторые основные характеристики, которые отныне стали присущи произведению искусства. Само произведение теперь более ясно, чем когда-либо, предстает чьей-то собственностью. Принадлежа конкретному лицу или находясь во владении сообщества, как, например, витраж или статуя портала, произведение искусства всегда несет на себе отпечаток, некий след, свидетельство того, что оно было создано для того или иного человека. Широкое распространение геральдических символов, все более частое присутствие фигуры молящегося дарителя в произведении, которое он пожертвовал ради собственного спасения и спасения ближних, стремление достичь в этих изображениях портретного сходства — проявления власти мецената над произведением, созданию которого он способствовал. Внимание мецената к собственной славе никогда не ослабевает, напротив, чем более низкого происхождения заказчик, тем более склонен он считать, что созданное по его заказу произведение будет демонстрировать окружающим уровень его достижений, поэтому, как правило, он упрямо навязывает художнику материалы, формы и идеи. В произведении XIV века, рождающемся благодаря чьему-то индивидуальному решению, заложено больше стремления поразить воображение. Как правило, создаются произведения небольшого размера, ибо так удобнее для их владельцев. Украшенная миниатюрами книга, ювелирное украшение, драгоценное изделие выполняются из очень дорогих материалов, служащих концентрированным воплощением роскоши и благосостояния, их можно сжать в руке. Такие произведения в большей степени, чем своды нефа или монументальное изваяние, отвечали вкусам общества, которое освобождало свои эстетические пристрастия от давления коллективной собственности. Наконец, на всех этих произведениях лежал глубокий отпечаток характера. Чаще всего речь шла о характере дарителя, который стремился к чему-то особенному, желал, чтобы какая-нибудь своеобразная деталь отражала свойства его личности. Иногда в произведении находил отражение характер самого художника. Теперь не все меценаты были представителями Церкви, как раньше. Не будучи ни мыслителями, ни высокообразованными людьми, они не могли проникнуть в глубь заказанного сюжета и меньше стесняли свободу мастера и его понимание темы. Таким образом, в художественном творчестве возросло многообразие форм. Хотя бы на беглый взгляд, так как в глубинах художественного процесса повсюду в Европе, во всех социальных слоях, несколько культурных моделей продолжали определять личные желания заказчика и индивидуальную работу художника.