Существовало и другое средство завоевать расположение Бога и небесных сил, составлявших Его двор, иной способ подвергнуть себя лишениям, но этот способ требовал физических и душевных усилий — речь идет о паломничестве. Покинуть круг семьи, дом, убежище. Едва перешагнув порог, встретиться лицом к лицу с опасностями, отправиться в путь на многие месяцы, идти через негостеприимные деревни и города — можно ли придумать более ценный дар Господу и Его святым, к могилам которых лежал путь пилигрима? Паломничество было самой совершенной и лучше всего принимаемой формой аскетизма, которую героическое христианство XI века предлагало рыцарям, заботившимся о своем спасении. Паломничество было видом покаяния: на тех, кто публично сознавался в особых грехах, епископ налагал его как епитимью, как средство очищения. Оно было также символом: паломник уподоблялся народу Божию, идущему в Землю обетованную, он шел в Царствие Небесное. Наконец, паломничество было удовольствием. В то время не знали более притягательного развлечения, чем путешествие, особенно если его совершали, что было совершенно естественно для паломников, в компании друзей. Толпы богомольцев, спускавшиеся в лодках по рекам или шедшие по дорогам, мало отличались от молодых бродяг и еще менее — от отрядов вассалов, которые, выполняя долг, отправлялись по зову сеньора на несколько дней в его замок, чтобы присутствовать на совете. Паломники также выполняли вассальный долг, собиравший их в назначенный день у ларцов, покрытых золотыми пластинами и кабошонами и заключавших в себе мощи святых. От этих рак исходила невидимая сила, исцеляющая тела, врачующая души. Никто не сомневался, что таинственные личности, чьи рассеянные повсеместно останки свидетельствовали об их присутствии в этом мире, не поскупятся на дружбу ради тех, кто издалека пришел поклониться им. «Чудеса святой Фуа», «Чудеса святого Бенедикта» — монахи составляли сборники умножавшихся чудес, доказывавших пользу паломничества.

Эти походы состояли из нескольких этапов, отмеченных остановками у церквей, в которых хранились святыни. Желая приготовиться к смерти, король Роберт во время Великого поста отправился вместе со всем двором исполнить долг перед святыми, «едиными с ним в служении Господу»; долгий путь вел его в Бурж, Сувиньи, Бриуд, Сен-Жиль-дю-Гар, Кастр, Тулузу, Сент-Фуа в Конке, Сен-Жеро в Орийаке. Какой ценитель романского искусства откажется в наши дни от такого маршрута? Действительно, в XI веке, особенно в южных провинциях, где ослабевало могущество королей, именно вблизи могил чудотворцев возникли самые рискованные, дерзкие архитектурные сооружения, развился дух изобретательства, давший рождение новым формам и смелым поискам в монументальной скульптуре. Творческие силы питались богатствами, которыми толпы паломников осыпали раки с мощами. Вот описание одного из таких источников, дававших средства для украшения алтарей и обновления культовых сооружений:

В XI веке все ревностные христиане, стремившиеся паломничеством заслужить снисхождение Божие, мечтали помолиться у трех могил — святого Петра, святого Иакова и Христа. Гийом, герцог Аквитанский, живший в 1000 году, «с молодости взял обычай каждый год отправляться в Рим, где находился апостольский престол; в годы, когда герцог не бывал в Риме, он совершал паломничество в монастырь Святого Иакова в Галисии». Незадолго до смерти, в октябре 1026 года, граф Ангулемский вместе с отрядом, состоявшим из нескольких сотен рыцарей, отправился в Иерусалим, намереваясь прибыть туда к следующему Великому посту. Многие феодальные владыки совершали подобное паломничество. Рауль Глабер в своих «Историях» отмечает, что с приближением 1033 года

И многие действительно умирали. Это происходило потому, что они решали отправиться в путешествие в период, когда наступала пора самых крупных пожертвований, — накануне перехода в мир иной, и совершенное паломничество должно было принести немедленную пользу. А также потому, что, прежде чем достичь Гроба Господня, необходимо было пересечь обширные области, где дикие христиане Запада не всегда были желанными гостями. Возможно, именно множество опасностей заставило рыцарей-паломников в середине века объединиться в вооруженные отряды, которые не колеблясь вступали в бой. Не была ли эта агрессивность прежде всего проявлением молодых сил страны, которая начала осознавать свою мощь? Во всяком случае, речь здесь идет о решающем моменте в религиозной истории рыцарства.

До сих пор Церковь стремилась защитить себя от военных волнений. Она возвела стену между собой и насилием, оградила некоторые святые места, некоторые социальные группы, находившиеся под ее покровительством, — духовенство, монахов и бедняков. Теперь она желала обратить на путь истинный самих рыцарей, вырвать их из лап зла, направить их энергию и рвение на службу Господу. Понемногу прививался обычай назначать на Троицу или день Святого Духа посвящение новичков в рыцари — родовой, языческий ритуал, вводивший сыновей воинов в новую семью. Благословляя мечи, священники произносили магические заклинания, призывавшие освященное оружие служить делу, испокон веков считавшемуся обязанностью королей, — защите бедных и битве с неверными. Первые церковные соборы, созывавшиеся после установления Божия мира, никогда не оспаривали права воинов сражаться — Бог поставил их на вершине социальной лестницы для того, чтобы они служили обществу оружием. Однако к 1020 году некоторые клирики начали проповедовать, что военные утехи греховны и запрещающий их угоден Всемогущему. К предписаниям Божия мира прибавились обязательства соблюдать перемирие на время религиозных праздников. «С начала Великого поста до окончания Пасхи я не нападу на безоружного всадника». Во время покаяния следовало воздерживаться от участия в сражении, так же как и от других плотских удовольствий. К середине столетия, когда паломничества в Сантьяго-де-Компостела и Иерусалим постепенно начали принимать характер военного захвата исламских стран, собрания, возглавляемые епископами, осудили любое насилие, совершаемое христианами друг над другом. «Да не убьет христианин другого христианина, так как убивающий христианина непременно проливает кровь самого Христа». Против кого же теперь рыцари, которым Божий Промысл определил военную долю, должны были обратить мощь своего оружия? Против тех, кто не принадлежал к народу Божию, против врагов веры. Законной была только священная война. В 1063 году Папа собрал рыцарей Шампани и Бургундии, намеревавшихся отправиться с паломничеством в Святую землю. Он призвал их обрушиться на неверных. Тому, кто погибнет в бою, преемник святого Петра, владеющего ключами от рая, обещал отпущение грехов. Во имя Христа этот отряд захватил Барбастро, сарацинский город, полный золота и женщин. Тридцать два года спустя другой Папа указал рыцарям, одержимым жаждой насилия, более привлекательную цель — Гроб Господень. Все вооруженные паломники, откликнувшиеся на призыв, получали крест — эмблему, символ победы, хоругвь Христа. Итак, крестовый поход был не чем иным, как итогом длительного давления феодального духа на христианство, а первые крестоносцы — верными вассалами ревнивого Бога, который разжег войну в стане врага и покорил противников огнем и мечом. Церковная скульптура приняла среди прочих атрибутов могущества Божия броню, кольчуги, шлемы, щиты и целый арсенал копий, обращенных против темных сил.