– Значит приходится прибегать к тактике ручного управления?

– Именно! – посланник сделал многозначительную паузу, способную, пожалуй, вместить уместный вопрос относительно моего дальнейшего поведения, раз уж оно оказалось столь важным для такой представительной стороны.

Однако я предпочёл промолчать. Тем более что ничего хорошего от моего визави ожидать не предполагалось. Но для меня по-прежнему оставалось загадкой – что же вынудило посланника заняться непосредственно мной, и зачем на обрывке бумаги было нацарапано это нелепое слово «Отказать».

Да и слово-то какое – «отказать», чего, собственно, мне такого не следует «казать» или не подобает «сказать». Зачем все эти слова, и чем все они наполнены: угрозою, назиданием?

– Хочется узнать зачем были задуманы и востребованы слова?

Я не ожидал, что посланник так скоро даст мне понять, что способен читать мысли. Ответом ему вполне могла бы быть первая строчка Евангелия от Иоанна, но касаться этой темы с таким опасным собеседником мне не хотелось.

Впрочем, посланник и не желал никакого ответа.

– Когда с помощью слов из ничего возникало и множилось нечто, и подумать было нельзя, что для них может найтись иное предназначение. Оттого и приходится теперь разбирать горы ваших бумаг, дабы не допустить системного сбоя и думать: как вернуть изначальную суть всех назначенных предопределений.

– А может ну их, все эти предопределения вкупе с системными равновесиями, и взять да отдать происходящее на откуп случаю: ведь последовательность случайностей, как известно, представляет собой безотказный механизм эволюционного развития.

Посланник посмотрел на меня с явным недоумением.

– Кому это известно?

– Ну как же. Это один из непреложных законов Мироздания.

– Случайно может только чашка разбиться, но вот случайно склеиться уже не может. Как нельзя сказать, что я тоже появился здесь благодаря случаю. Ручное управление – дело сложное и неблагодарное, и опять же причиной тому парадокс Творения, когда в поведение отдельного разумного существа заложены предопределения морали и добродетели, тогда как для поведения их сообществ ничего такого прописано не было. Предполагалось, что и сообщества эти также будут руководствоваться тем же. Но вышло иначе, множества разумных существ оказались гораздо чувствительнее к пороку, нежели к благодеянию, и, скорее, управляемы законами, прописанными для бытования сообществ, разумом не наделённых.

Сказанное посланником, собственно, мою ситуацию никак не прояснило, скорее напротив – ещё больше запутало. Уж кому-кому, а ему-то, «сущности непостижной», должно быть хорошо известно, что я – личность отшельная, чурающаяся любых форм коллективного взаимодействия. А потому не могу иметь никаких групповых устремлений в силу невовлечённости в какую-либо систему внешних отношений.

Свои оправдания в «немассовитости» я пытался выразить одной короткой фразой, однако этого не потребовалось.

– Мы хорошо информированы о вашей неспособности и нежелании взаимодействовать со своим социальным окружением. Жить в обществе и быть свободным от него удаётся немногим. Но именно таким людям мы уделяем особенное внимание.

– Странно слышать. До настоящего момента моя персона решительно никого не интересовала.

– Изначально предполагалось, что любой субъект, наделённый сознанием, не может не коммуницировать с себе подобными. Отчуждение разумного индивида от обустроенной для него среды нарушало все изначально установленные предопределения. Но подобные индивиды всё же нашлись. Они, правда, сразу же оказались под нашим пристальным наблюдением. Замечу, что Антоний Египетский, Иероним Стридонский и Ефрем Сирин не были единственными, за которыми мы следили и кого привечали своим посещением.

– Я полагаю, что для ручного режима управления и недопущения ревизии предопределений логичнее было бы наставлять людей «массовитых», влиятельных и полномочных.

– Не без этого, не без этого, – скороговоркой выпалил посланник, – однако столь необходимую нам обратную связь удобнее иметь именно через пустынников, отшельников и анахоретов. Скажу больше – такая поведенческая модель лучше всего подходила бы для устойчивости социальной системы и исключила бы основной парадокс Творения. Но нельзя без последствий произвольно менять предопределения.

– Любопытно, что практика ваших посещений до сих пор не сделалась общеизвестной.

– Ну, здесь-то всё просто. Наши собеседники из числа затворников большинством воспринимаются как находящиеся за гранью нормальности. Да и сами они не всегда адекватно оценивают то, что с ними происходит и кто находится перед ними. В глазах окружающих они выглядят примерно вот так, – посланник сделал картинное лицо и звонко потряс передо мной своей бубенчатой короной.

– Понятно. Тогда рискну предположить, что избранная вами страта в какой-то степени помогает вам решать задачи ручного управления.

– Безусловно. Вы же сами говорили, что ваше бытие давно ждёт и требует преображения. Есть надежда, что некоторые коррективы от вас по каналам обратной связи будут позитивно приняты системой, и предопределения изменятся. Проще было бы, конечно, сделать таких людей доминирующим типом, но, в конце концов, это выбор самой системы.

– Если равновесие системы весьма условно, а предопределения изменчивы, значит будущее непредсказуемо, а сама форма бытия определяема исключительно набором неведомых переменных?

– Было же сказано, что время – категория субъективная. А акт Творения – это только начало всего сущего, за которым следует его развитие и преображение согласно системным предопределениям. Взаимовлияния никто не отменял, но всё имеет под собой определённую логику. Отдельные ваши претензии, – посланник кивнул на кипу бумаг на столе, – будут запущены в систему по каналу обратной связи, а по основному вашему запросу вынесен окончательный и безапелляционный вердикт – решительно отказать.

– Да не делал я никакого запроса!

– Здесь, пожалуй, необходимо вспомнить про ещё один парадокс. Правда, он из регистра низшего порядка, и к Постулатам Творения имеет весьма косвенное отношение. Любой затворник подсознательно желает быть лидером, мечтает стать социально активным, заметным и востребованным в обществе человеком, и это вполне согласуется с системными предопределениями. Однако раскрыться ему в этом качестве мешает несовершенство внешнего мира, и он реализуется в той идеальной вселенной, которую выстраивает в своём воображении. Уход в себя, в затвор – всегда протест против важных для него планов бытия. Обычно такие люди исключительно чутки к внешним обстоятельствам, которые интересуют нас больше всего. Мы не знаем, как воспримет запросы этих людей система, наша задача всего лишь отслеживать их и приводить носителей к совершенному знанию.

Теперь я понял, что означало корявое слово: «Отказать». Оно ставило окончательную жирную точку под моими надеждами оказаться хоть сколько-нибудь потребным членом социального общежития, выйти, наконец, из вязкой тени непризнания и забвения. Хотя по другую сторону от существующей черты реальности – посвящение в таинства Мироздания, которое, пусть не напрямую, но может услышать тебя.

Я хотел ещё раз взглянуть на вердикт, доставленный мне фиглярствующим посланником, но холл парадной оказался пуст: не было не только стола и столозаседателя в шутовском наряде, но и пресловутой двери на боковой стене лифтовой шахты.

Поднявшись в свою квартиру на высоком этаже, я взглянул в окно. Передо мной раскинулся вечерний покой Мироздания с мириадами звёзд и блуждающими по бесконечному межгалактическому пространству лучами света. Тёмное небо казалось необычайно огромным, однако почему-то я не ощущал себя ничтожной песчинкой в этой космической необъятности, а напротив, чувствовал свою сопричастность неизбывному и величественному коловращению Вселенной. Как знать, быть может её судьбоносные жернова вскоре начнут двигаться по скорректированным траекториям, способным обходить несовершенства и неутешительные парадоксы бытия, с которым мы субъективно связаны личным временем.