Служебная карьера Яковлева складывалась весьма удачно, он не раз привлекался для исполнения важных государственных задач, с которыми успешно справлялся, и, если и случались у него перерывы в службе, то исключительно по его собственному желанию. В 1863 году Михаил Лукьянович был произведён в тайные советники.

Петербургские адреса Яковлева хорошо известны. На его квартирах часто устраивались «лицейские сходки», благодаря чему они именовались «лицейским подворьем», а сам их хозяин – «лицейским старостой». Из сохранившихся – это дом № 91 по Екатерининскому каналу и дом № 68 по Невскому проспекту.

Женат Михаил Лукьянович был на вдове генерала Игнатьева, Надежде Ивановне, у которой уже имелось четверо детей, а первым браком, если верить известному генеалогу Б. Л. Модзалевскому, на Маргарите Васильевне Куломзиной.

Яковлев никогда не оставлял своё юношеское увлечение – занятие музыкой. Ему приписывают 21 опубликованное музыкальное произведение, хотя их может быть гораздо больше: что-то из его сочинений так и осталось за неопределённой формулой «старинный народный романс». На слова Пушкина известно три романса Михаила Яковлева. Самый популярный из них – это «Зимний вечер».

Каждый сможет вспомнить знакомые с детства строчки и знакомую мелодию:

Известно, как ревностно охранял Михаил Лукьянович лицейский архив, что даже противился передаче одного-единственного пушкинского автографа в библиотеку Лицея. Но позже, посоветовавшись с директором Публичной библиотеки – лицеистом Корфом, заложил основу для пушкинской коллекции при Александровском лицее, к тому времени уже сменившем прописку. Наверное, иначе и быть не могло для человека, к которому Пушкин обращался со словами: «Люблю тебя душою…»

1798–1852

Портретов Павла Юдина не сохранилось. Во всяком случае, они нам неизвестны. Однако предполагают, что моделью для рисунка Александра Пушкина «Продавец кваса» послужил Павел Юдин, к которому поэт испытывал искреннюю симпатию и даже обращался к нему со стихотворным посланием. Считается, что загадочная цифра 6 на бочке – это номер комнаты Юдина: лицеисты часто обозначали номерами комнат либо своё авторство, либо указывали таким образом на кого-нибудь из своих одноклассников.

Вот, что пишет о вверенном ему воспитаннике надзиратель по учебной и нравственной части Мартын Пилецкий. Юдин, «не пылкого ума, не блистательных дарований; но постоянным трудолюбием он делает хотя и медленные, но весьма основательные и надёжные успехи в науках. Он весьма благонравен, мало прогуливается; рассеяние его состоит в скромной, приятной невинной беседе; прочее время занимается учением с очевидною пользою. Стараться должно, чтоб склонность его к уединению не перешла, наконец, в задумчивость, впрочем, отличные его свойства суть: благородство и благовоспитанность во всех его поступках, тихая деятельность и чувствительность, молчаливость с застенчивостью и склонность ко всегдашнему упражнению, во время которого не любит, чтобы ему мешали. Не чисто произносит букву “с”».

Юдин был мягким и сентиментальным юношей. Энгельгардт отмечал, что «в его душе цветёт прекрасный идиллический мир», который довольно «мило выражается в его маленьких сочинениях». Держался он замкнуто, в общении со сверстниками проявлял скованность, стремясь обособиться от окружающих или же отдалиться.

После Лицея был распределён в Коллегию иностранных дел коллежским секретарём. Места службы Павел Михайлович не менял, получив в конце карьеры чин действительного статского советника.

Юдин состоял управляющим Главным архивом министерства, в котором работал совместно со своим лицейским товарищем Гревеницем.

О жизни Павла Михайловича Юдина известно очень мало, даже даты его жизни и те подвергаются сомнению. Стевен писал Вольховскому, что Горчаков из-за границы пишет редко и одному только Юдину, «которого, чтобы видеть надо искать в Бюргер-клубе». Из тринадцати известных в то время клубов и собраний в Петербурге, этот клуб был единственным, за которым не было сомнительной репутации. Считалось, что туда позволительно пойти «благовоспитанному человеку, не имеющему ни родных, ни знакомых». Сразу напрашивается аналогия с клубом «Диоген», где только и можно было увидеть служащего в министерстве иностранных дел брата знаменитого сыщика Шерлока Холмса.

На «лицейской сходке» Юдин присутствовал всего лишь раз, когда на юбилейную годовщину в 1836 году его туда чуть ли не за руку привёл Мясоедов.

1799–1837

Пушкина для поступления в Лицей привёз его дядя – Василий Львович. Для будущего поэта начался новый период в жизни – юность, о которой он будет вспоминать, к которой будет возвращаться, и которой посвятит немало строк своей крылатой Музы. Детству Александр Сергеевич не посвятит ни строчки.

Образ Лицея оформился в сознании Пушкина не сразу, а где-то к середине 20-х годов, когда, с одной стороны, он в полной мере ощутил на себе давление внешних обстоятельств: ссылок, гонений и клеветы, а с другой стороны, лицейские впечатления уже утратили всю горечь реальности, оставив молодому человеку только их идиллическое прочтение. Лицей стал для поэта своеобразной точкой опоры, спасительной страной, в которой всегда можно было укрыться от беспощадной требы и жестокости жизни.

Впрочем, атмосфера Лицея очень располагала к тому, чтобы всё так и случилось, именно Лицей помог Александру состояться как поэту, именно он стал для него вторым, если не первым, домом, «отечеством», которому его подданный Пушкин оставался верным до конца своих дней.

Пушкин занимал в Лицее комнату № 14, соседствуя с Пущиным. В своём рассудительном соседе юный поэт с первых дней нашёл ту поддержку, в которой так нуждался. Будучи эксцентричным по своей природе, Пушкин не вызывал общей симпатии, как большинство из его будущих друзей. Резкий и раздражительный, он долго мог бы находиться в духовном одиночестве, если бы не нашлось рядом тех, кто способен был «полюбить его настоящим образом», и смог бы «взглянуть на него с тем полным благорасположением, которое знает и видит все неровности характера и другие недостатки, мирится с ними и кончает тем, что полюбит и их в друге-товарище». Так полюбил его Пущин. Затем к числу его друзей прибавились и другие: Вильгельм Кюхельбекер, Антон Дельвиг, Фёдор Матюшкин, Михаил Яковлев… Правда, и здесь было не всё так гладко. Но Пушкин жадно искал привязанности и дружбы, чувствуя в ней острую потребность, что бы по этому поводу ни писал барон Корф. Юноша не ощущал душевных связей со своей семьёй, хотя и по-своему любил их. Он тянулся к своим лицейским товарищам, отношения с которыми завязывались очень непросто. Но он щедро платил за всякий жест внимания, за любое проявление благорасположения к нему.

В Лицее его прозвали Французом. Вот что пишет по этому случаю Модест Корф: «Между товарищами, кроме тех, которые, пописывали сами стихи, искали его одобрения и, так сказать, покровительства, он не пользовался особенной приязнью. Как в школе всякий имеет свой собрикет, то мы его прозвали “французом”, и хотя это было, конечно, более вследствие особенного знания им французского языка, однако, если вспомнить тогдашнюю, в самую эпоху нашествия французов, ненависть ко всему, носившему их имя, то ясно, что это прозвание не заключало в себе ничего лестного».

В первое время в Лицее было запрещено писать стихи. Для этого решения находились рациональные причины, однако для Пушкина этот запрет ничего не значил. Илличевский вспоминал об этом времени так: «Что касается до моих стихотворных занятий, я в них успел чрезвычайно, имея товарищем одного молодого человека, который, живши между лучшими стихотворцами, приобрёл много в поэзии знаний и вкуса. Хотя у нас, по правде сказать, запрещено сочинять, но мы с ним пишем украдкой». Впоследствии, когда стихотворчество уже стало модой и потребностью, этот запрет был снят. Лицеисты декламировали, учили стихи наизусть, писали в альбомы и распевали их хором. Весь Лицей был заражён сочинительством, независимо от дарований. Писали не только лицеисты, писали наставники, надзиратели, гувернёры и лицейские сторожа.