– Оскорбление? Да брось! Ты чего о себе возомнила?

– Да пошел ты! – зло крикнула я и попыталась оттолкнуть его.

– Я все расскажу твоему отцу! – встряхнул меня Тони, ещё больше сжимая мою руку.

– И получишь от него по шее – за то, что не заступился за меня, понял?!

Я с силой выдернула локоть из его руки и попятилась. Тони же вернулся к своей барби, чтобы утешить и помочь вытереться, при этом держась на расстоянии от воды. Это даже забавно. Я не упоминала, что волки боятся воды? Странно, мы так много унаследовали от волков, но откуда взялся этот страх перед водой?

Я злорадствовала и была очень довольна собой. Думаю, не слова барби меня задели, а поведение Тони. Он никогда не смотрел на меня так, как смотрит на них. Я для него пустое место без признаков половой принадлежности. Волчицы – более грубые, нежели человек, но они привлекают самцов своей силой и выносливостью. Волков тянет к ним из-за природы вещей, для продолжения рода и получения качественного потомства. Но я не так сильна, как другие волчицы, поэтому не привлекаю самцов. Но и как человек, я была другой. Люди стремились следить за собой, были аккуратные и чистые, нежные и хрупкие. Волки любили с ними возиться, ощущая свою силу и необходимость защищать их. Но я не была хрупкой и слабой, я могла дать отпор. Поэтому все самцы держались от меня на расстоянии, видимо ожидая, когда проявится моя природа. Хотя, если я стану хранительницей, никто не будет удивлен.

Отвернувшись от лебезящего Тони, я натолкнулась на шерифа. Он стоял чуть поодаль от нас и, судя по сложенным на груди рукам и хмурому лицу, видел и слышал всё, что тут происходило. Я опустила голову, пытаясь пройти мимо него незамеченной, но он остановил меня.

– Дуреха! Никогда не показывай им свой страх!

– А я и не боюсь! – Я была крайне возмущена его предположением и остановилась перед ним, что оправдаться.

– Это слишком очевидно, чтобы не быть правдой, – хмыкнул шериф и, положив руку мне на плечо, пошел рядом. – Ты боишься быть недостойной чего-то или кого-то или плохо выглядеть в глазах важных тебе людей. Но страх делает нас уязвимыми. Перед нашими врагами и перед возлюбленными. Мы начинаем делать глупости или выглядеть глупо. Не давай им такой власти.

– Я выглядела глупо? – сникла я.

– Тони прав, ты не должна бороться с каждой выскочкой в городе. Волки не показывают свою силу и власть, мы просто являемся ею. – Напоследок он подмигнул мне и пошел к Тони. – Антон! Подойди!

Он был прав насчет меня… Но как же трудно справляться с собой!

Тони не заставил себя ждать и вскоре предстал перед отцом.

– Уже наябедничала? – огрызнулся на меня Тони, а затем обратился к отцу: – Она…

– Я очевидец, сын, – перебил его шериф, а затем, чуть обернувшись ко мне, проговорил: – А ты иди, Эрика! Не задерживайся.

Я должна была услышать, что скажет или сделает шериф, будет ли защищать меня, сделает ли выговор сыну, но меня спровадили. Я не в силах была послушно уйти. Обойдя несколько зданий, я подобралась к ним с подветренной стороны и выглянула из-за угла. Это было похоже на охоту, только убивать никого не нужно. Я пропустила часть разговора и застала лишь его окончание.

– Я всегда учил тебя, что между этими девицами и волками, ты всегда должен выбирать её, – твердо проговорил шериф и ткнул пальцем в ту сторону, куда я ушла. Затем, поймав взгляд Тони и получив подтверждение, что был услышан, он пошел в сторону полицейской машины.

– Девушки-красавицы, хватит уже крутить хвостами и домойте, наконец, мою машину! Что за разводы на стеклах! Грязь на капоте только размазали! Подкрылки нужно хорошенько отмыть! Кто же виноват, что ты так оделась и тебе неудобно наклоняться! Я плачу за чистую машину, значит она должна быть чистой везде, а не только там, где удобнее мыть! Качественно нужно выполнять свою работу! И побыстрее! Машина мне нужна была еще час назад.

На цыпочках я проскользнула за зданиями на дорогу и побежала в сторону кузницы. Шериф справедлив, как всегда. У каждого свое дело, своя задача – и если уж взялся, то доводи до конца.

Пройдя мимо вереницы разношерстных жилых зданий, тесно жавшихся одно к другому и закрывавших от меня солнце, я наконец оказалась на месте. Вот оно – вытянутое одноэтажное белое здание, расположенное поодаль от городка и бензоколонки ради пожарной безопасности. Подняв белую ребристую заслонку, запирающую сооружение на ночь, я впустила свежий воздух в помещение. В основном, я на подхвате у отца. У него нет замены в кузнице, кроме меня, никому это не интересно, как, впрочем и мне. Но, я думаю, это единственный способ снискать его расположение и, может быть, какое-то место в стае.

Я прошла внутрь и поморщилась от запаха, доносящегося из кожевни Марины. Когда-то это здание было кожевней полностью. Здесь мои предки занимались изготовлением вещей из кожи. Здание когда-то стояло у реки, что было крайне важно для кожевенного дела, когда постоянно приходится промывать кожу – то от соли, то от химикатов. Сейчас река отошла от берега, оголив остроконечные скалы, а вода поступает сюда через водопровод, как и в остальную часть города. Только в лесных домах волки по-прежнему используют колодцы и выгребные ямы. Каменный век…

Тяжело вздохнув, я прошла в соседнюю с нашей кузницей комнату – мастерскую кожевника – небольшой пристрой к основному зданию. Здесь была стихия Марины. На полке вдоль противоположной стены стояли бутылочки с какими-то жидкостями, на полу кучковались огромные мешки с солью, над ними угрожающе нависали изогнутые ножи и скребки. Остальная часть комнаты была погружена во мрак из-за отсутствия в ней окон. Я щелкнула выключателем, и зажглись тусклые лампы, осветив обстановку. В глаза сразу бросился длинный шланг с краном. Его использовали для промывания кожи и набора воды в огромный чан для замачивания шкур, стоявший чуть поодаль. На правилке, с противоположной стороны, была натянута кожа, и я тут же вспомнила наказ Марины. Достав из рюкзака свертки с кожей, я принялась аккуратно расстилать их на холодном каменном полу и разглаживать. Надеюсь, тут достаточно холодно. Думаю, Марина запретит нам разводить огонь в ближайшие дни, чтобы не нагревать её мастерскую. Я давно говорила, что ей пора съехать из нашего здания; мы мешаем друг другу, но меня никто не слушает.

Запах стоял ужасный: мертвые животные, кровь и какие-то химикаты. Так пахнут руки Марины, когда она вечерами насильно усаживает меня перед зеркалом и принимается расчесывать мои длинные спутанные волосы. Я ненавидела зеркала, в них я постоянно наталкивалась на своё отличие от моей семьи, особенно от Марины. Цвет волос, глаз, губы, скулы – всё! Я ничем не была похожа на сестру! Словно и отцы у нас были разные! Моё лицо было более вытянутое. Её темные глаза были раскосыми, как у мамА, в сравнении с моими большими и круглыми, как у отца, но цвета весенней травы. Мой острый подбородок и чуть заостренные сверху уши делали меня скорее родственницей лесным эльфам, если они существуют, чем волкам. А мамА однажды сказала, что, когда меня впервые принесли в дом (мне было несколько дней от роду), моё тело покрывал рыжий пушок, даже уши! Шестилетняя Марина собирала пушок на моих ушах в резиночки, чтобы похихикать, и они были похожи на беличьи кисточки. Но потом всё сошло. Слава волкам! Не хватало мне ещё быть покрытой шерстью безо всякого полнолуния!

Нужно было срочно заняться уборкой в кузнице, как наказал отец. Мой взгляд привлекли отцовские клещи, оставленные на наковальне. Он снова забыл их повесить на место, как и свой молот – потом опять будет искать. В нашей кузнице всегда был строжайший порядок. Хотя отец бывал иногда стихийным, оставляя инструменты не на своём месте, но меня он выдрессировал отлично, и я соблюдала порядок за нас двоих. У каждого инструмента было свое место, чтобы всегда быть под рукой, но и не мешаться. Уголь и дрова были в дальнем углу, подальше от огня, чтобы не вспыхнуть; рядом с домной – ведро воды: для металла и против пожара; часть инструментов развешана на стенах; но дальнюю стену украшают более мрачные орудия – оружие, отнятое у браконьеров, но так и не нашедшее применение в стае. Тут были различные клинки, ножи, ружья и даже арбалет, многие из которых давно заржавели и пришли в негодность. Но самым жутким оружием для меня по-прежнему были капканы. Хотя наши охотники также пользовались ими, я от их вида приходила в неописуемый ужас. Глядя на капкан, я каждый раз представляла, сколько боли он несет, когда захлопывается, и сколь безвыходным становится твоё положение, когда ты понимаешь, что привязан к этому железному чудовищу навсегда: не убежать, не спрятаться, остаётся лишь сидеть и ждать появления своего палача, медленно истекая кровью.