Погрузившись в мрачные мысли о своём месте в волчьем мире, я поплелась в кожевню к Марине. Я не бежала, не летела, а просто шла, засунув руки в карманы своего зелёного плащика, лениво перебирала уставшими ногами, то и дело спотыкаясь о корни деревьев.

Неудачно оступившись, я вспомнила о ноге – кабан хорошо приложил её своим клыком. Мельком взглянув на рану, я заметила, что из разорванной брючины снова капает кровь. Мне повезло, что клык был надломлен и не смог отрезать ногу от моего тела, а лишь оставил глубокую борозду. На ходу я сорвала пару листьев подорожника, разжевала их и, закатав штанину, наложила на рану, как учил меня Леша.

Меня подгоняли доносящиеся позади голоса братьев и Ивана. Судя по словам, что приносил мне ветер, они решали, как лучше нести кабана. Это мне напомнило басню Крылова «Лебедь, Рак и Щука» и вызвало ухмылку. Жаль, я не вижу их спора!

– Не уверен, что они донесут твоего кабана до Марины, – насмешливо сказал Алёша, догоняя меня, и я обернулась.

– Хочешь им помочь? – ехидно улыбнулась я, позволив ему идти рядом.

Мне было неудобно перед ним. Он доволок моего кабана, а все лавры достались мне одной. Хотя какие уж тут лавры, никто не поверил… Но я все равно чувствовала, что соврала всем, сказав, что донесла его сама. А еще мне было стыдно за свое грубое обращение с ним, хотя он столько помогает. И как я могла не замечать этого? Ему нужно было явиться ко мне в виде ангела спасения, чтобы я оценила наконец его заслуги?

– Не особенно.

– А если заметят, что ты был рядом и не помог хозяйским детям? – хмуро проговорила я, зная о долге хранителя и чем ему будет грозить ослушание.

– Нет, мы с подветренной стороны, – пробормотал Алёша и, откинув светлую прядь с лица, принюхался, словно проверял направление ветра.

– Откуда ты столько знаешь? Я имею в виду – для хранителя.

– Я наблюдательный, – улыбнулся он.

Он намекал на свои тайные наблюдения за мной на охоте. Тут мне нечем было крыть. Он увидел ту сторону меня, что я от всех скрывала. Я шла дальше, не останавливаясь, голоса братьев приближались. Спустя несколько минут тишины он продолжил:

– Хранители волнуются. Твой отец объявил для них комендантский час.

– Опять ты об этом! Я ничего не знаю, но, думаю, у отца были причины так поступить. Не мути воду, Леш! – огрызнулась я, резко обернувшись к нему. Ногу прострелила адская боль, и я стиснула зубы.

– Давай я тебя понесу? – прошептал хранитель. – Хотя бы пока рана не затянется?

– Потерплю.

– Я в этом уверен, – ухмыльнулся он и больше не настаивал.

Нога продолжала адски ныть и плохо заживала. Глубоко же вошел в тело кабаний клык! Я чувствовала каждую раненую клеточку, словно кто-то продолжал резать мою ногу снова и снова.

– Надо же, мы идём уже десять минут, а ты до сих пор меня не послала.

– У меня нет сил. Пока. – Я остановилась и привалилась к дереву. – Мне нужно передохнуть.

– Если ты дашь ноге отдохнуть, она мигом затянется, – не унимался Леша, и я сдалась, протянув к нему руки.

Но он не отреагировал и стоял, не меняя позы. Я подняла на него взгляд и увидела его приподнятые брови, словно он не понимал, зачем я тянусь к нему. Вот гад! Хочет, чтобы я просила. Не буду, не стану. Кто он такой, черт возьми! Стиснув зубы, я сделала шаг вперед и, заскулив, сделала еще два шага.

– Упрямая девчонка! – проворчал Алеша и подхватил меня на руки, словно я ничего не весила. – Помрет, но ни за что не попросит помощи…

Его крепкие руки обхватили почти всю меня, и я впервые почувствовала себя необыкновенно легко, но странно… Что это было? Разум кричал, чтобы я оттолкнула его руки и шла сама. Я никогда не чувствовала себя так, как ощущала в эту минуту, но что было не так? Моя интуиция, напротив, была за то, чтобы я осталась, а я доверяла ей безоговорочно. Я обхватила руками его шею, положила голову на его широкую грудь и стала наблюдать за его волевым подбородком, покрытым рыжей щетиной. Впервые… Я чувствовала себя в безопасности. Может быть, и стоило переодеться. Пахло от меня отвратительно: потом, кровью и грязью.

– Чему ты ухмыляешься? – ехидно улыбаясь, спросила я.

– Да так, – безразличным тоном проговорил Леша, но его взгляд, упрямо устремленный вперед, был полон гордости и удовольствия, словно ему доверили что-то ценное или даже сделали вожаком стаи. Он едва заметно поглаживал кончиками пальцев мою спину.

– Тебе не тяжело? – удивленно спросила я. Он отрицательно покачал головой, а я продолжила: – Сначала волок моего кабана, теперь меня и даже не пыхтишь от усердия. Ты мог бы с лесниками валить лес.

– Это запрещено, – спокойно улыбнулся он, словно это нисколько его не трогало. Неужели место хранителя тяготит только меня?

Воздух был плотным и влажным, хотя трава и листья уже высохли после ночного дождя. Наступал теплый вечер, но запахи осени от пожелтевших деревьев и грибов наполняли лес всё сильнее.

Скоро стемнеет, но мне не хотелось торопиться, не хотелось приближать момент встречи с сестрой, извиняться за кабана, терпеть ее издевки, слушать нотации о моей несостоятельности. Город показался впереди, и вскоре Алёша остановился у здания аптеки. Здесь логичнее всего будет нам расстаться, чтобы в стае не пошли ненужные толки. Но он явно не собирался меня отпускать. Я сощурилась от вечернего солнца, что озарило всё вокруг мягким золотистым светом, и посмотрела на Алёшу. Он в задумчивости жевал нижнюю губу и избегал моего взгляда.

– Ты можешь уже поставить меня на место, – улыбнулась я, стараясь быть мягкой с хранителем, хотя с непривычки это давалось мне с трудом.

– А где твоё место? – прошептал он и обернулся ко мне так быстро, что я не успела отпрянуть, и наши лица оказались слишком близко друг к другу.

Он изучал моё лицо так тщательно и жадно, что я едва могла дышать. Мне стало неуютно, и я вырвалась из его рук, свалившись на асфальт.

– Спасибо, – задыхаясь, пробормотала я, – что донес. Дальше я сама.

Он молча буравил меня взглядом, и его вопрос снова всплыл в моих мыслях. Где моё место? Где оно? Точно не рядом с ним. Я поднялась на ноги и, коротко кивнув ему в знак благодарности, но не подняв на него глаз, потопала быстрыми шагами в кузницу. Нога почти не беспокоила, или мне было не до неё, но вскоре я влетела в туда и спряталась за её стенами от хранителя, оставшегося в километре отсюда. Те столкновения, что до сих пор приводили меня в ярость, теперь обретали другое значение. За один день он спас меня дважды, потому что ходил за мной по пятам. Надоедливый хранитель превратился в спасителя, в моего хранителя. Что заставило его выйти из тени?

Проходя через кузницу, я заметила, что сегодня отец много работал и опять всё разбросал. Изделий нигде не было видно. Думаю, они в кладовой, под замком. Страх перед отцом снова пересилил любопытство, и я вошла в кожевню.

Я застала сестру за снятием шкуры. Она разложила на разделочном столе очередного кабана пузом кверху и уже сделала надрезы вдоль ног и туловища. Марина была слишком увлечена своими аккуратными надрезами, чтобы заметить мое присутствие, а я не смела отрывать её от работы. Она провела острием ножа вокруг шеи и отделила шкуру от головы животного, затем содрала шкуру с тела. И тут заметила меня.

– Нашлась наконец? – с издевкой спросила сестра и взглянула на результаты своего труда, вытирая руки о полотенце.

– Я и не терялась, – тихо сказала я, опершись о косяк двери и чувствуя, что должна извиниться, но пока туши моего кабана здесь не было, извинения мне казались излишними.

– Зачем пришла? Неужели решила поработать сверхурочно? – язвительно проговорила она и обернулась ко мне с вызовом, словно ожидая ответной реакции, выпада, вспышки, но я была слишком уставшей, чтобы ответить, и просто усмехнулась её попыткам.

Я вышла в кузницу, чтобы уйти от разговоров с ней, и принялась перебирать инструменты на столе, прибирая за отцом. Но она поспешила за мной, и мне пришлось отвечать: