До дома мы добрались как раз к полднику. У кромки лагеря Алёша помог надеть на меня лук, колчан и сумку. Затем вручил мне верёвку, тихо сказав:

– Дальше сама. Это твоя добыча.

Он скрылся за ближайшими домиками, а я осталась стоять нагруженная и уставшая за сотни метров от дома. Несколько раз тяжело вздохнув, я поняла, что он прав: я должна донести все сама. Мои родные готовы будут поверить, что кабана завалил хранитель или зайцы из моей сумки, только не я. А всё этот Иван, который так любит присваивать себе мои заслуги. Посмотрим, что они теперь скажут. Я взялась за верёвку и, найдя подходящее дерево, принялась тянуть кабана вверх по тропе, ведущей вглубь лагеря. Вскоре вокруг меня стали собираться любопытные зеваки: кто-то смеялся, указывая на меня, кто-то ехидно наслаждался моими потугами, кто-то с интересом наблюдал, но были и те, кто подбадривал, шел рядом, сопровождая меня до дома. Несколько мальчишек хотели помочь мне, девчонки пытались оседлать моего секача, но взрослые отгоняли их, говоря, что это не их добыча. Спустя полчаса я была уже около дома.

Царапины и раны почти затянулись, кроме глубокого пореза на бедре, но я уже едва ощущала свое тело от усталости. Ближе к дому крупные деревья почти закончились, и я привалилась к высокой сосне возле нашего дома, радуясь ей, как новогоднему подарку. Последний рывок. А в дом уже на руках понесу… В голове пульсировала боль от перенапряжения. Волоча кабана почти на себе, скребя землю руками, взбираясь на ступени крыльца ползком, изнемогая от усталости и с трудом перебирая натруженными ногами, я ввалилась в свое жилище и рухнула на пол.

– Это ещё что за чудо-юдо? – рассмеялся Миша, и я ощутила, как вкусно пахнет едой – семья полдничала.

В дом заглядывали любопытные, но никто не смел войти внутрь.

– Эрика, ты будешь есть? – строго спросила мамА и, даже не глядя на неё, я чувствовала, что она хмурится.

– Эй, Вано! Мы, похоже, не все твои тушки нашли! – рассмеялся Федор. – Вон, Эрика ещё одну обнаружила! Какой он жуткий… Зачем мы выбрали такого? Мариша будет в ужасе!

– Да? – раздался голос Ивана, самого ненавистного мне человека.

Предположение Федора так удивило меня, что силы вдруг резко ко мне вернулись и вылились в протест и возмущение. Я поднялась на ноги и, едва устояв, осмотрела обеденный стол. Первыми мне в глаза попались еда и вода: жареные перепелки с грибами и картофелем. Вкуснятина! За столом не было отца и Марины, зато был Иван. Его тонкие губы изогнулись в усмешке, когда он посмотрел на меня.

– Это моя добыча! – я с трудом выдавила из себя эти слова, получилось не очень уверенно.

– Твоя? То есть ты ее убила или она умерла от старости? – зло рассмеялся Миша.      Я удивленно посмотрела на него, считая, что холод в его голосе мне лишь почудился.

– Эрика, неужели нельзя было позвать нас? Мы бы сходили за ней! – возмутился Федор.

– Или могла бы попросить Алешу. Он целый день о тебе спрашивает, – мягко заметила Оксана.

– Я убила… его… и принесла, – пробормотала я и стыдливо опустила глаза.

– Садись уже, Эрика, за стол и не говори глупости. Ты едва держишься на ногах, – строго проговорила мамА и поставила мою тарелку на стол.

Я тут же набросилась на еду, запивая её жадными глотками воды. Птица была немного суховата, но мне было все равно. Тело благодарно растеклось по стулу, отдыхая, и слегка дрожало от пережитого напряжения. Краем глаза я уловила взгляд мамА и резко обернулась, зажав картошку в зубах; жир стекал по моему подбородку, и я ловко отерла его. МамА указала мне на мои руки, и я проследила за ее взглядом. Они были грязными от земли и темно-красными от моей и кабаньей крови, под ногтями было черно. Но тазик стоял слишком далеко от меня, чтобы дотянуться до него, не вставая с места. Поэтому я опустила глаза в тарелку и решила не обращать внимания на недовольство мамА. Я слишком устала, чтобы пытаться встать! У меня даже не было сил возражать братьям, но, съев половину порции и немного придя в себя, я вновь принялась настаивать на своем.

– Федор, Миш, это и правда я убила кабана! – взмолилась я, но слышала, как жалко звучит мой голос.

– Чем ты это докажешь? – усмехнулся Иван, скрестив руки на столе. – Сегодня все тушки убиты мной, мне нечего скрывать!

Иван был одним из лучших стрелков в стае, только за это и за то, что он всё же обернулся, его выпустили из храма и позволили присоединиться к стае. А я не любила его именно за то, что он потеснил меня в стрельбе и добился того, чего мне никак не удавалось – уважения. Мы с ним мало чем отличаемся, но в то же время разнимся во всем. Его история так же печальна, как и моя. Когда ещё был жив дед Эрик, стая гостила у песчаных волков, на юге страны. Налаживали взаимовыгодное сотрудничество или торговые связи, уж точно не знаю, но погостили-погостили и уехали. А через девять месяцев хранительница песчаных понесла не пойми от кого. Естественно, тамошний вожак всполошился: щенок пахнет чужаками, пусть туда и отправляется. Так Иван попал к нам в стаю. Его мать песчаные волки нам не отдали, это их собственность, а щенок, сказали, ваш. В нашей стае никто не признал его сыном, и дед отдал его в храм на воспитание хранителям. В отличие от меня, у Ивана не было семьи. Лишь раз в год он уезжал на несколько месяцев к матери, и его ненавидела не одна женщина – жена отца, как меня, а все волчицы в обеих стаях, считая, что именно её муж был отцом Ивана. Но у него хотя бы была мать до некоторых пор, в отличие от меня. Два года назад она скончалась, тоже какая-то темная история. Я бы всё отдала, всю свою семью за то, чтобы у меня тоже была мама, хотя бы на один месяц в году. Я могла бы ей рассказывать, что творится у меня на душе. Она понимала бы или хотя бы пыталась понять меня. Я бы ощущала её теплые объятия, нежные, заботливые и безопасные, и могла бы прижаться к ней, чтобы почувствовать себя дома. И я бы знала, что есть в мире человек, который волнуется обо мне. Она бы гладила меня по голове и говорила, что я – самый любимый ребенок на этой земле. Вдруг чья-то теплая рука опустилась на мой затылок, и я очнулась от своих мыслей. Вид у меня похоже был глупый, судя по дебиловатой ухмылке на лице Миши.

– С тобой всё в порядке? – тихо проговорила мамА, гладя меня по голове. – Ты почти не притронулась к еде. Поди всё остыло уже.

– Не трогай меня! – яростно проговорила я и оттолкнула её руку. Она словно ворвалась в мои мысли и вытеснила мою маму, заняла её место, пыталась вести себя со мной мягко, но это было неискренне. Мне хотелось встать и оттолкнуть её ещё дальше. Я чувствовала, как она стоит за моей спиной, как вздыхает, не одобряя мое поведение. Даже не поднимая глаз, я ощущала свирепый взгляд Миши на себе. Я бы тоже защищала свою мать. Он любил её нежно и трепетно, как маленький мальчик, до сих пор державшийся за её длинную юбку.

Федор с Иваном о чем-то спорили и не замечали нашу стычку. Я нехотя прислушалась к ним, стараясь не встречаться взглядом с Мишей и мамА.

– Её стрелы помечены зеленым, а твои – красные! – возмущался Федор.

– Она могла сама их и воткнуть! Это ничего не доказывает!

– Тогда почему они болтаются почти на поверхности, словно ты стрелял в него в полсилы? – не унимался брат, и Иван помрачнел.

– Это я его убила – и точка! Там мои стрелы!

– Да? – усмехнулся Иван и, встав из-за стола, подошел к туше, лежащей у входа в дом и не дающей двери закрыться. – А теперь?

Он взял в углу брошенные кем-то стрелы и воткнул три стрелы с красными перьями в моего кабана, после чего повернулся к нам и скрестил руки на груди.

– Теперь там и мои стрелы. Значит, я тоже её убил, так? Не придумывай, Эрика, это либо мой кабан, либо ты нашла в лесу сдохшего от старости кабана и воткнула в него свои стрелы!

– Вы с ума сошли? – засуетилась мамА. – Если Марина увидит, как вы портите кожу, только чтобы доказать друг другу свою правоту, она воткнет эти стрелы в ваши шкуры! А ну перестаньте!

Иван напрягся, тогда как мне было наплевать. Я была зла, и мне не было дела до какой-то там кожи. Иван поспешно вынул стрелы из туши и прошел за стол.