— Разбойники! прошептала она чуть внятно и потянула одѣяло черезъ голову.

Я рѣшился встать и подойти къ окну.

— Не ходи! удерживала меня жена.

Стукъ въ окно сдѣлался настоятельнѣе. Кто-то назвалъ меня по имени. Я соскочилъ съ постели и приблизился къ окну.

Ночь была бурная, темная. Лило какъ изъ ведра. Вдали раздавался рокотъ грома. Вѣтеръ бушевалъ въ саду и грозно завывалъ въ трубѣ. Непосредственно у окна я замѣтилъ неясный силуэтъ нѣсколькихъ человѣкъ. Нетвердымъ голосомъ я рѣшался спросить.

— Кто тамъ? что нужно?

— Да отопри дверь — чего боишься! Люди свои, знакомые; нешто не узнаёшь! отозвались два, три молодца.

Я узналъ одного изъ нихъ, молодаго, довольно зажиточнаго парубка деревни, вѣчно гулявшаго и плѣнявшаго красотокъ своей удалью и безшабашностью. Это былъ левъ и сердцеѣдъ, знаменитый во всей деревнѣ.

— Что вамъ отъ меня нужно?

— Дѣло есть. Не бойся, баба. Кабы дурное сдѣлать захотѣли, нешто спрашивали бы тебя. На, вотъ, смотри!

Съ этими словами, раздался сильный звонъ. Рама цѣликомъ была вырвана сразу. Рѣзкій, сырой вѣтеръ со свистомъ ворвался въ оконное отверстіе; дождь крупными, холодными каплями обдалъ меня съ головы до ногъ. Жена закричала не своимъ голосомъ.

— Уйми бабу! чего кричитъ! Вотъ тѣ крестъ святой — ничего дурного не сдѣлаемъ. Запали свѣчу, да отворяй; а я тѣмъ временемъ прилажу окно.

Дѣлать было нечего. Скрѣпя сердце, я зажегъ свѣчу и впустилъ ночныхъ гостей.

Четыре молодыхъ парня, всѣ болѣе или менѣе знакомые, торопливо вошли въ комнату, неся на плечахъ чѣмъ-то наполненные мѣшки. Сбросивъ ношу на полъ и отряхнувшись, какъ собака, выскочившая изъ воды, они усѣлись.

— Ну, чего пугаешься? Не зарѣжемъ, небойсь. А ты дай намъ водки — щедро заплатимъ.

Волей-неволей пришлось угощать.

Въ нѣсколько минутъ былъ опорожненъ полный штофъ. У одного изъ посѣтителей лицо было исцарапано, и онъ примачивалъ раны водкой. Пока гости пили, я всматривался въ ихъ лица. Не замѣтивъ ни малѣйшаго признака недоброжелательства ко мнѣ, я нѣсколько ободрился.

— Скажите же, наконецъ, что вамъ нужно? спросилъ я ихъ твердо.

— Купи, братъ, товарцу, вонъ тамъ! указали мнѣ на мѣшки, валявшіеся на полу.

— Какой товаръ?

— А чортъ его знаетъ, какой онъ тамъ! Въ потьмахъ развѣ разглядишь.

— Полотно хорошее, сукно и еще много кое-чего.

— А гдѣ вы… это добро взяли? дерзнулъ я спросить.

— А тебѣ, жидъ, что за дѣло? Дешево — ну, и покупай. Что дашь?

— Нѣтъ, хлопцы, я… такого товару и даромъ не возьму!

— Какого товару?

— Ночного… Я этимъ не занимаюсь.

— Ишь, что выдумалъ! Шинкарь и товару не покупаетъ! А кто же его купитъ?

— Продавайте, ребята, тѣмъ, которые до сихъ поръ у васъ покупали, а я не купецъ!

Ночные продавцы, какъ бы сговорившись, вскочили съ мѣстъ и подступили ко мнѣ. Лица ихъ горѣли яркимъ румянцемъ, въ глазахъ просвѣчивала злость и угроза.

— Не купишь? спрашивали они меня сиплымъ голосомъ, и все болѣе напирали на меня, сжавъ кулаки. Но я нѣсколько уже свыкся съ своимъ положеніемъ, и не потерялъ присутствія духа.

— Нѣтъ, не куплю; не могу! Дѣлайте со мною, что хотите. Я въ вашихъ рукахъ. Вы четверо — я одинъ.

Парубки отошли въ сторону и начали шушукаться. Я приблизился къ нимъ.

— Хлопцы! вы боитесь, что я васъ выдамъ? клянусь, что я постараюсь даже забыть о томъ, что вы у меня были.

— А твоя баба?

— Ручаюсь вамъ за нее. Она будетъ нѣма, какъ рыба.

— И попу не скажешь?

— Сохрани Богъ!

— Ну, смотри. Выдашь — задушимъ какъ курицу. Давай еще водки, выпьемъ и уйдемъ. Водки больше не было. Я отыскалъ бутылку русскаго рома. Они мигомъ покончили съ ней.

— Заяцъ ты, заяцъ! Посылаетъ тебѣ Господь скарбъ, а ты руками отпихиваешь.

Угрожая мнѣ кулаками на случай измѣны, воры забрали свою добычу и ушли. Я вышелъ въ слѣдъ за ними понавѣдаться къ лавкѣ и отыскать сторожа.

— Ты куда за нами? грозно спросили они меня.

— Къ лавкѣ посмотрѣть.

— Чего смотрѣть! Все цѣло, чертъ ее не взялъ. Лѣзь въ нору назадъ, не то…

Я повернулъ оглобли. Черезъ нѣкоторое время я, однакожъ, осмѣлился выйдти опять. Вѣтеръ улегся, небо нѣсколько прояснилась, кое гдѣ, между обрывками темно сѣрыхъ облаковъ, замерцали далекія звѣзды. Въ деревнѣ стояло мертвое затишье. Я обшелъ весь дворъ. Все обстояло благополучно. Сторожа моего не оказалось. Я напролетъ просидѣлъ всю ночь.

Чуть зарумянилась утренняя заря, какъ въ деревнѣ поднялась тревога. Два зажиточныхъ мужика были обворованы, ночью, при чемъ была придушена женщина, спавшая въ коморѣ, куда вломались ночные рыцари. Сельская полиція зашевелилась. Мужики ей содѣйствовали. Начались обыски. Къ вечеру, открылась часть уворованныхъ вещей у какого-то бобыля съ израненнымъ лицомъ. Его арестовали. Онъ отпирался самъ и никого не выдавалъ. Наѣхалъ становой приставъ и пошло формальное слѣдствіе. Дѣло было серьёзное, сопряженное съ убійствомъ; за него принялись энергически. Черезъ нѣсколько дней, злоумышленники были открыты, но они уже исчезли изъ деревни. Уличителемъ явился мой сторожъ. Онъ показалъ, что воры, ночью, приходили ко мнѣ съ ношей на плечахъ, что онъ, предчувствуя нечистое дѣло, испугался и удралъ. Меня привлекли къ слѣдствію и намѣревались арестовать. Къ счастію, мой другъ священникъ былъ коротко знакомъ съ слѣдователемъ и уладилъ дѣло. Я крупно приплатился однакожъ. Сначала, я далъ справедливое показаніе, разсказалъ какъ было на самомъ дѣлѣ; отпираться, чтобы рыцарски сдержать слово, данное убійцамъ, и самому впутаться въ уголовное дѣло, я счелъ и глупостью. Слѣдователь, однакожъ, сорвавъ съ меня крупную дань и желая выгородить меня совсѣмъ изъ дѣла, посовѣтовалъ взять назадъ свое первое показаніе и дать новое. Онъ приказалъ мнѣ рѣшительно отпереться по всѣмъ статьямъ.

— Ты, братецъ, даешь только зацѣпку, за которую въ острогѣ сгніешь, пока еще судъ да дѣло. Скажутъ, велъ знакомство и хлѣбосольство съ разбойниками, зналъ и не донесъ, значитъ: «самъ подстрекалъ, укрывалъ и принималъ участіе». Лучше всего: «знать не знаю, вѣдать не вѣдаю».

Я выпутался изъ этого дѣла; но Боже мой, сколько горя и страха за свою судьбу, сколько горькихъ слезъ было пролито моей бѣдной матерью, сколько ночей провелъ я безъ сна! Я пересталъ думать о своихъ дѣлахъ и ликвидаціи. Мнѣ мерещился мрачный острогъ, слышалось бряцанье тяжелыхъ цѣпей, предъ глазами носились образы полубритыхъ арестантскихъ головъ, сермяжниковъ съ заплатой на спппѣ и… плеть палача. При одной мысли о страшной плети, кровь застывала въ моихъ жилахъ. Не разъ приходили мнѣ на память преимущества купеческаго сословія, исчисленныя, когда-то Клопомъ: «попадешься ты, напримѣръ, въ уголовной штукѣ, тебя драть не могутъ», сказалъ практическій подрядчикъ. А я еще такъ самоувѣренно отвѣтилъ: «я преступленія не совершу»! Человѣкъ не имѣетъ права ни за что ручаться, и нѣтъ такого положенія, въ которое не могла бы судьба или рокъ внезапно поставить его.

Слѣдствіе давно уже кончилось. Арестанты, кромѣ одного, были пойманы и давно уже отправлены въ губернскую тюрьму. Я нѣсколько поуспокоился и съ большимъ рвеніемъ принялся за ликвидацію своей деревенской торговли, какъ однажды, возвращаясь отъ родныхъ, въ туманные сумерки, паткнулся на какого-то парня въ кожухѣ, съ нахлобученной на глаза шайкой. Я не обратилъ бы на незнакомца вниманія, если бы не почувствовалъ сильнаго толчка отъ его локтя, отъ котораго, я едва удержался на ногахъ. Толкнувшій меня быстро побѣжалъ и исчезъ въ туманѣ. Меня удивилъ этотъ случай, но я не придавалъ ему особенной важности. По предположенію моему, это былъ пьяный, пошатнувшійся на ногахъ при встрѣчѣ со мною, и нанесшій мнѣ толчокъ нечаянно.

У себя дома, я засталъ священника. Я разсказалъ ему объ этомъ случаѣ.

— Вы всмотрѣлись въ этого пьянаго человѣка? спросилъ меня безпокойно священникъ.

— А что?

— Поговариваютъ, что одинъ изъ бѣжавшихъ убійцъ (помните?) возвратился и тайкомъ шляется у насъ по деревнѣ. Берегитесь. Я слышалъ, что родные арестованныхъ негодяевъ обвиняютъ васъ и вашего сторожа въ томъ, что вы донесли на виновныхъ, что вы ихъ выдали. Какъ бы они вамъ не сказали спасибо, по своему!