— Что за чёрт? — брезгливо пробормотал Корицкий.

Мы стояли в каком-то переулке. До того узком, что мой автомобиль сумел бы протиснуться тут, только оставив на стенах боковые зеркала. Дома по три-четыре этажа, с обшарпанными дверями, выходящими прямо на тротуар. Под ногами — булыжная мостовая, а над головой — бельевые верёвки. Они были завешаны простынями, рубашками, детскими пелёнками и прочим барахлом до того густо, что непонятно было даже, где начинается и где заканчивается переулок.

Корицкий отвёл от своего лица нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся нижней юбкой. От брезгливости его аж перекосило.

— Где мы находимся? — спросил я.

— Латинский квартал, — оглядевшись, уверенно сказал Боровиков. — Но где точно, не могу сказать. Надо выбраться на более широкую улицу, сориентироваться. Тут из-за этих постирушек ничего не видно.

— Сейчас будет видно, — буркнул Корицкий. И поднял руку.

— Стоп! — убрав в карман часы, которые вручил мне на вокзале дед, рявкнул я.

Подарок пришёлся кстати: я установил будильник на плюс тридцать пять минут от текущего времени. Теперь мы точно не пропустим начало следующего этапа — когда нам нужно будет оказаться выше земной поверхности.

Пламя в ладони Корицкого, не успев взметнуться, погасло.

— Что? — Корицкий досадливо повернулся ко мне.

— Ты вешал это белье?

— Что-о⁈ — обалдел он.

— Ну, раз не вешал — не тебе и снимать. Афанасий, ветер!

Боровиков, уважительно взглянув на меня, поднял руку. Ураганный порыв ветра, пронесшийся по переулку, разметал бельё по веревкам так, что мы увидели: с одной стороны улочка изгибается, образуя слепой поворот, а с другой стороны заканчивается Т-образным перекрёстком.

— Не менее эффективно, чем пожар, — хмыкнул Анатоль.

— И ничьё имущество не пострадало, — добавила Элина. — Для бедняков ведь каждая тряпка — ценность. А ты, Станислав, об этом даже не подумал.

— Предлагаешь мне во время Игры размышлять о проблемах низших слоёв населения? — скривил губы Корицкий.

— Нет, ну что ты, — успокоил я. — Мы успели убедиться в том, что тебя не волнуют ничьи проблемы, кроме собственных. Поэтому в следующий раз перед тем, как устраивать пожар, подумай хотя бы о том, что за порчу игрового оборудования начисляют штрафные баллы… Нам туда, — я махнул рукой в сторону Т-образного перекрестка. — Там мы сможем осмотреться получше.

Командовать «Бегом!» не потребовалось. Мои бойцы хорошо знали, что надо делать. Дружно рванули с места.

— Бульвар Пор-Руаяль, — прочитал Боровиков на угловом доме название улицы, на которую мы выбежали. — О, да нас не так уж далеко и забросило! Сюда, капитан, — он махнул рукой, указывая направление.

Мы устремились за ним.

— А почему непременно нужно бежать? — проворчал Корицкий. — Мы куда-то опаздываем?

— Пока нет. Но и застревать в игровой локации не хотелось бы, — отозвался Боровиков.

— Застревать в локации? — удивился я. — Это ещё что за новости?

— О… — Боровиков даже с шага сбился. — А мы с Элиной не сказали, да? Время существования игровых локаций здесь ограничено. В момент, когда оно заканчивается, появляются подсказки. Они означают, что локация закроется через одну минуту.

— И как выглядят эти подсказки?

— В том-то и сложность, что как угодно! И нужно ещё сообразить, что это подсказка. Многие застревают в локациях из-за того, что не могут их распознать.

— И когда ты собирался сообщить об этом? — ласково осведомился я.

Боровиков понуро опустил голову.

— Извини, Костя, — вздохнула Элина. — Мы как-то совершенно позабыли. Вылетело из головы.

— Ладно, проехали. Хорошо, что сказали сейчас — а не после того, как мы дружно застряли в локации.

«… хотя я бы не удивился, — закончил мысль про себя. — Ни Боровиков, ни Элина — не лидеры. Они привыкли выполнять команды Сержа, привыкли к тому, что рядом всегда есть кто-то, кто подумает за них. Теперь капитан команды — я, но самые опытные среди нас, после ухода Сержа и Шнайдера — они двое. И к этому им ещё только предстоит привыкнуть».

— Извини, — вздохнул Боровиков.

— Всё! — оборвал я. — Сказал же, проехали. Ты знаешь, куда нас приведёт эта улица?

— Да, примерно представляю. Если не ошибаюсь, скоро будет перекрёсток с бульваром Сен-Мишель, а он ведёт прямо к Сорбонне.

— Бульвар Сен-Мишель — это тот, что вдоль Люксембургского сада? — уточнила Кристина. — С трамвайными рельсами?

— Ага, — кивнул Боровиков. — Доводилось бывать?

— В саду — регулярно. Я гуляла там с гувернанткой.

— А меня прогулки среди цветочков как-то не очень привлекали, — ухмыльнулся Боровиков. — То ли дело — студенческие митинги! Они ведь обычно собираются здесь, у фонтана. Моему роду принадлежит дом на площади Бастилии. Это далековато отсюда, но митинги я старался не пропускать. То ещё зрелище.

— Митинги? — переспросил я.

— Европейские студенты обожают протестовать, — с улыбкой сказала Элина. — Им, в общем-то, не особо важно, против чего.

Корицкий надменно фыркнул.

— Не стоит судить о том, в чём вы совершенно не разбираетесь, госпожа Вачнадзе! Хотя, конечно, политические митинги — не женское дело, понимаю. Вряд ли вам интересны международная политика и текущая расстановка сил в Европе между чёрными и белыми магами.

Элина вспыхнула от ярости.

— Да будет вам известно, господин Корицкий, что направление, которое я выбрала основным — международное право, — процедила сквозь зубы она. — И не вам решать, какое дело — женское, а какое — нет!

— Вот именно! — горячо поддержала подругу Кристина.

— Отставить разборки, — приказал я. Присмотрелся внимательнее к тому, что виднелось впереди. Хмыкнул: — Митинги, говорите?

Перекрёсток в начале широкого бульвара, за которым виднелся тот самый фонтан, был запружен народом.

Митинговали, как и говорил Боровиков, студенты — судя по возрасту большинства собравшихся. А судя по надписям на плакатах, которыми размахивали митингующие, они требовали сместить с должности человека, чьё имя мне ни о чём не говорило.

— Кто это? — спросил у Боровикова я. — Кого они хотят выгнать?

Боровиков пожал плечами:

— Всё, что могу сказать — это точно не ректор. Какой-нибудь декан, а может, профессор. Или, например, комендант общежития… Кто угодно, и вряд ли этот человек так уж сильно им насолил. Я же говорил: ребята просто любят побуянить. Сейчас ведь уже даже не учебный год.

— Сейчас идёт Игра, — напомнил я. — Я думал, что во время таких событий студентам должно быть наплевать на любые митинги.

— Не всем, увы. Кого-то больше прельщает возможность поорать на площади. Тем более, что это можно делать бесплатно, а за билет на Игру придется выложить приличную сумму.

— Ясно, — буркнул я. — Хотя нам от этого не легче. Ты видишь, что они творят?

Митингующие забили проезжую часть так плотно, что сквозь них не могли прорваться даже автомобили.

Автовладельцы отчаянно сигналили, в них летели негодующие вопли, неприличные жесты и тухлые помидоры. Отхватив помидором по лобовому стеклу или капоту, владельцы спешили убраться подобру-поздорову. Автомобиль какого-то особо упрямого владельца, продолжающего натужно сигналить, митингующие приподняли с одной стороны и перевернули, поставив на крышу. Действовали они дружно и слаженно, явно проворачивали такое не в первый раз.

— У нас в Петербурге уже давно бы полицию вызвали, — пробормотал Анатоль. — Если бы раньше не вмешался какой-нибудь серьёзный маг и не прекратил эту вакханалию.

— Полицейские тут есть, — сказал я. — Вон стоят, видишь?

Десяток мужчин в серой форме и фуражках с красными околышами переминались с ноги на ногу на другой стороне бульвара.

— А почему же они не вмешиваются? — удивился Анатоль.

— Видимо, потому, что митинг — санкционированный, — сказал Боровиков. — Права человека, всё такое. Видимо, до тех пор, пока эти парни не начнут швыряться булыжниками, колотить витрины и мочиться в фонтан, полиции запрещено вмешиваться.