Калида слушал молча, не перебивая, а как я закончил, поправил усы и добавил.

— Лестницы надо бы подготовить.

Принимаю его слова, как одобрение, и заканчиваю обсуждение.

— Так чего тогда ты стоишь⁈ Иди готовь! Лишнего времени у нас нет, сегодня ночью и начнем!

Одну колонну веду я, а вторую датчанин Хансен. Почему выбрал дана, а не того же Ваньку Соболя или Ратишу⁈ Да потому что у Эрика за плечами опыт, а мои ребята хоть и ротой уже командуют, но по сути еще пацаны совсем. А впереди ночной рукопашный бой на тесных улицах, это вам не по плацу бегать! Нет, я в своих парнях нисколько не сомневаюсь, они приказ выполнят и пойдут до конца, не щадя ни себя, ни других! И вот это-то меня и остановило. В ночном бою нужна и осторожность, и натиск, и чуйка особая, чтобы и задачу выполнить и лишних потерь не привезти. У Эрика такое есть, он же наемник со стажем, а у кнехтов лишние потери не приветствуются. Если у капитана в каждом бою трупы, то к нему в команду люди не пойдут.

У меня тоже опыта никакого, но за мной Куранбаса. Он и телохранитель и совет даст, если что, и рукопашного опыта у него через край.

На краю леса распрягли лошадей и дальше сани с баллистами потащили уже вручную. Беленого льна хватило лишь на двести маскхалатов, поэтому первыми пошли только две роты. Одна с Калидой по речному льду, а другая впряглась в сани с баллистами. Выкатили на позицию, шагах в пятидесяти от первых домов посада, и жахнули первым залпом.

Пробуждение горожан было, мягко говоря, не из приятных. Несколько крыш занялись сразу же, и ветерок погнал огонь на город.

Пара мгновений могильной тишины, а потом ночь разорвал заполошный крик.

Пожар! Горим!

Паника и крик с городских улиц нарастают, а мои расчеты один за другим спокойно докладывают о готовности. Даю отмашку, и еще один огненный град обрушился на крыши ближайших кварталов. Молнией вспыхнуло зарево, дунул порыв ветра, и вот теперь пламя взялось по-настоящему.

Вытаскиваю саблю и ору что есть мочи.

— За мной! На штурм!

Рванув с места, бегу по снегу, проваливаясь по щиколотку. Впереди в отсвете пламени мечущиеся тени. Вот и первые дома! Из горящего окна выскакивает ошалевший мужик и, увидев меня, замирает как вкопанный.

Сознание на автомате отмечает, что тот без оружия, и я, не сбавляя хода, рычу на него как зверь.

— Пшел отсюда, дурак!

Крик вернул ошалевшего мужика к жизни и тот зайцем сиганул куда-то в темноту.

«Ну и слава богу!» — Облегченно выдыхаю, радуясь, что не пришлось убивать безоружного.

В ушах стоит топот десятков ног, и он вселяет уверенность — рота бежит за мной, не останавливаясь и не обращая внимания на мечущихся горожан и соблазн прихватить что-нибудь из горящих домов. Значит, мой приказ на грабеж и добычу не отвлекаться, пока город не будет взят полностью, дошел-таки до каждого бойца.

Надрывно заголосил колокол на башне монастыря, и его тут же подхватили еще в нескольких местах. Этот набат звучит так, что непонятно куда он зовет, то ли к обороне, то ли спасаться, пока можно.

Начинаю задыхаться и перехожу на шаг. Торопится уже нет смысла, мы ворвались в город, шухер навели, и теперь надо гнать всю толпу к воротам. Там на стенах вряд ли разберутся в темноте, кто есть кто, и подумают, что все это несметные толпы захватчиков.

Замечаю впереди скопление людей и притормаживаю. Присмотревшись, различаю в разрывах дыма всадника, десяток кнехтов и с полсотни горожан.

Копья, топоры, и бешеный крик, пытающийся организовать толпу.

— Копейщики вперед, и плотнее, плотнее!

Поворачиваюсь к Куранбасе и киваю, мол давай!

Половец тут же раздает команды.

— Первый взвод на колено, стрелки на товсь!

Четыре шеренги идущего впереди штурмового взвода опускаются на колено, а следующие линии стрелков выстраиваются прямо за ними.

Слышу рев на немецком.

— Voraus, Brüder!

Грохот копыт по брусчатке и топот десятков ног! Сполох огня разрывает пелену дыма, прорисовывая плотную бегущую на нас массу людей. Разверзнутые в бешеном крике рты, выставленные острия копий, занесенные над головой топоры!

До них шагов двадцать не больше, и я машу рукой.

— Пли!

Две шеренги арбалетчиков стреляют разом, и шестнадцать болтов просто сносят первую линию врага.

Общий крик боли, переходящий в вой!

Отстрелявшиеся арбалетчики опускаются на колено, и стоящие за ними шеренги делают свой залп. Еще шестнадцать стрел врезаются в осатаневшую толпу!

Всадник летит с лошади в снег. Атака практически останавливается, а над головой у меня раздается крик Куранбасы.

— За мной!

Степная сабля вылетела из ножен, и половец, не оглядываясь, бросился вперед. Следом за ним, не подводя веру своего командира, сорвался взвод алебардщиков.

— Твеерь! — Разом взорвали ночь сотни луженых глоток.

Две стенки столкнулись друг с другом, и тяжелые лезвия алебард закрутились, как жернова чудовищного молоха. Укол, замах, удар!

Штурмовой взвод работает, как на плацу против соломенных чучел, и эта убойная слаженность приводит горожане в ужас. Тела валятся как снопы, и видно, что им не устоять. Их командир, как и десяток окольчуженных кнехтов полегли еще от арбалетных болтов, а остальные все пятятся и пятятся.

И вот уже над скученной толпой пронеся панический вопль.

— Lauft um Euer Leben!

Тут даже немецкого знать не надо, чтобы понять — нас бросили, спасайся кто может! Этот вопль стал последней каплей, сломавшей дух сопротивления, и горожане, бросая оружие, кинулись бежать.

Куранбаса рванулся было в вдогонку, но я остановил его. Не хватало еще угодить в засаду.

Горожане сбежали, а мы, не спеша, идем вслед за ними. Нас уже догнали основные силы, и примчался гонец от Эрика. Теперь у меня прояснилась вся картина. Я веду пять рот по главной улице, датчанин идет по соседней с таким же количеством. За нами пламя пожара и раздирающий ноздри запах гари, впереди темнота улиц и стелящийся дым. Где-то там предворотная площадь старого города.

Взвод стрелков идет впереди, шагах в ста, прощупывая обстановку. Вот он вдруг останавливается и начинает отходить. Подтягиваемся ближе, и теперь я вижу, что улицу перекрывает баррикада, и с нее по моим стрелкам летят арбалетные болты.

Прячась за домами, стрелки хаотично отвечают, но положение наше крайне невыгодно. Отсвет пожара за нашими спинами, и мы как на ладони, тогда как защитники баррикады в темноте.

Останавливаю колонну, и идущий следом Ванька Соболь тут же подскакивает ко мне.

— Дозволь, консул, я их оттуда выбью! Счас враз щиты сколотим и сметем этот заслон, только скажи!

«Вот о чем я и говорил, — мелькнула у меня мысль, пока я глядел на разгоряченное лицо ротного, — азарт берет верх над осторожностью».

— Не торопись. — Остужаю его пыл. — Вы туда полезете, а вам на голову горящая смола польется, а потом вдруг вылазка.

— Отобьемся! — Не сдается Ванька, и я жестко ставлю его на место.

— Остынь, я сказал! Отбиться может и отобьешься, а сколько своих бойцов положишь, подумал⁈

Тот оторопело таращится на меня, а я подстегиваю его к рациональному действию.

— Наобум не полезем! Давайте лучше тащите сюда наши баллисты.

С полсотни стрелков кинулось в обратном направлении, для помощи расчетам «орудий», а мы оттянулись назад. Выйдя из зоны поражения арбалетчиков, народ бросился по соседним домам, снимая двери и сколачивая щиты из подручного материала.

Пока возились, подтянулись баллисты. Поставили их по три в две линии и, зарядив, выкатили на позицию. Тут уже засвистели вражеские стрелы, но расчет прикрыли импровизированными щитами и приблизились шагов на пятьдесят, чтобы ударить наверняка трехлитровыми снарядами.

Баллисты жахнули почти одновременно, и огромное столб пламени просто накрыл баррикаду. Заметались горящие силуэты, и жуткий крик разорвал ночной воздух.

С пару минут там творится настоящий ад, а потом пламя начинает стихать, и я командую.