Только разожжет свою чугунную печурку замерзший Лысиков, как винтовочный патрон взрывался со страшной силой, и перепуганный капитан (а он был не из храброго десятка), полураздетый, с громкой руганью выскакивал из вагона.

А в теплушках девушек в это время раздавалось такое громкое и дружное «ура!», можно было подумать, что матросы-десантники пошли в атаку!

Разъяренный Лысиков бранился, угрожал, но виновных найти не мог.

Однако доза пороха, засыпанного в патроны, неуклонно возрастала, и в один прекрасный день многострадальная печурка Лысикова от взрыва треснула пополам.

На этом дело не кончилось; взбунтовавшиеся против лысиковских порядков девушки продолжали проявлять чудеса изобретательности, доводя своего упрямого командира до бешенства.

Однажды Лысиков попросил чаю. Ему тотчас принесли чайник. Инженер-капитан обратил внимание на необычный вкус чая, открыл крышку и увидел, что в кипятке брюхом кверху плавает огромная лягушка.

В другой раз девушки подпилили столбы офицерской уборной, правом пользоваться которой имел только командир части и его заместители. Не успел Лысиков там расположиться, как дощатая будка зашевелилась, дверь оказалась внизу, и запертый в сортире Лысиков долго взывал о помощи.

Эта тайная борьба продолжалась до тех пор, пока упрямый Лысиков не пошел на уступки и не разрешил один раз в неделю ребятам из соседних частей посещать свою территорию, огражденную с такой тщательностью.

Лысикова вынудили и на другие либеральные уступки: раз в неделю девушки могли на пару часов покинуть свою часть, чтобы побывать на танцах или посмотреть в соседних частях кино. Таким образом, девушки хоть ненадолго вырывались за лысиковский кордон и могли вздохнуть посвободнее.

Вот на одном из таких «культмассовых мероприятий» я и познакомился с Натой Дерюгиной, вольнонаемной из лысиковской части.

Не всем так везет, как Яблочкину, который встретился с нашей разведчицей, настоящим человеком. Немало ведь было женщин совсем иного характера и поведения…

Как-то раз по нашим мастерским пронесся слух, что в «хозяйстве Лысикова» будут показывать кино и пропустят человек десять наших.

А военизированную часть ВОСО прозвали «хозяйством Лысикова» вот почему: у железнодорожной стрелки, там, где начинается тупик, на столбе красовалась доска, на которой крупными красными буквами было предупреждающе выведено: «Хозяйство Лысикова, 1,5 км».

В годы войны такие незатейливые надписи часто попадались на фронтовых дорогах. Без них очень трудно было бы ориентироваться в густых лесах или бескрайних полях и находить искусно замаскированные воинские части.

Многие из них так удачно сливались с ландшафтом, так мастерски были укрыты, что, пока не столкнешься носом к носу, нипочем не скажешь, что тут расположена целая часть.

Но отношение к лысиковскому «указателю» было совсем другое: дня не проходило, чтобы на ней не появились надписи, посвященные персоне капитана…

Анонимные авторы каждый день прибавляли к фамилии Лысикова какой-нибудь новый эпитет, и надпись то и дело меняла свой облик. Сегодня на ней значилось «хозяйство прохвоста Лысикова», завтра — «подлеца Лысикова» и так далее. Лысиков назывался то скопцом, то уродом, а иной раз рядом с его именем красовалось такое, что не прочтешь, не покраснев, и спешишь глаза отвести в сторону. Злые языки утверждали, будто все эти «комплименты» сочиняли сами лысиковские девушки.

В тот день, когда мы должны были отправиться к Лысикову, ребята работали без обычной старательности, то и дело собирались группами и о чем-то оживленно переговаривались. Я, конечно, сразу же догадался, о чем они говорят, как только узнал о предстоящем «походе».

Инженер-капитан, во всем любивший порядок, учредил жесткий лимит для посетителей из мужских частей. К примеру, мы имели право послать к нему не больше десяти человек, артиллерийский склад, расположенный рядом с нами, — пять, авиационная часть, находившаяся по соседству, — пятнадцать, продовольственный склад — еще сколько-то и так далее.

Начальник мастерских приказал мне выбрать из каждого подразделения по два человека, тех, у кого были лучшие показатели, взять с собой одного командира подразделения и сопровождать группу в качестве старшего.

Откровенно признаюсь, я обрадовался этому поручению. Во-первых, уже давно не был в кино, а главное — мне не терпелось увидеть прославленных лысиковских красавиц.

У проволочной калитки нас приветливо встретили две девушки с сержантскими погонами. Они беспрепятственно нас пропустили и пожелали веселого вечера.

— Совести у них нет! — возмутился один из наших бойцов. — Таких красавиц девчат на посту заставляют стоять!

— А ты представь, каковы же тогда остальные девушки! — обнадежил его другой.

Лысиковский клуб занимал целый пульмановский вагон.

Перед клубом станками толпились девушки в ватниках, некоторые были в беретах, но большинство, несмотря на холод, оставались с непокрытыми головами.

Не знаю, может, я просто давно не видел женщин, но на кого бы ни посмотрел я тогда, все как на подбор, одна лучше другой! По-моему, мои товарищи придерживались такого же мнения. Особенно бросались в глаза волосы девушек: коротко подстриженные, но ухоженные и красиво причесанные.

«Женщина остается женщиной, — подумал я, — даже в тяжелейших условиях она, оказывается, не теряет интереса к своей внешности и находит время за собой следить».

Мне кажется, я именно тогда понял, какое незаменимое украшение для женщины — волосы. После стриженых солдатских голов кокетливые прически девушек невольно приковывали внимание.

Знакомство и сближение в военных условиях происходят легко и быстро. Не прошло и минуты после нашего прибытия, как, смотрю, ребята мои уже смешались с девушками, смех и говор стали веселее и громче.

Я поднялся в вагон-клуб.

В одной половине вагона стояли длинные деревянные скамейки, а на второй половине, ближе к самодельному экрану, танцы были уже в разгаре. Из репродукторов, укрепленных по обе стороны экрана, неслись оглушительные звуки фокстрота.

В дверях меня встретила дежурная — статная миловидная блондинка с погонами старшины и боевыми медалями на груди.

Она по-военному вытянулась, прищелкнула каблуками, приветствуя меня как старшего по чину.

— Пожалуйте, я покажу вам ваше место, — сказала она и пошла вперед, к первому ряду.

Я поглядел на часы. Мне очень хотелось танцевать, но скоро должен был начаться фильм, и я сел.

Музыка вскоре прекратилась. Танцующие стали рассаживаться, подняв изрядный шум, перетаскивая и передвигая скамейки.

Среди общей суматохи я и не заметил, как ко мне подошли два командира…

Один сел рядом со мной, а второй, продолжая стоять вплотную передо мной, спросил неприятно визгливым голосом:

— Вы — гость?

— Так точно. — Я встал, поприветствовал его и снова сел.

— Не будь вы гостем, я бы вас немедленно попросил… Но поскольку вы из комсостава да к тому же гость…

— Капитан! — попытался урезонить его спутник с двумя шпалами батальонного комиссара. — Какая разница, правее ты сядешь или чуть левее…

— А ты, товарищ Степаков, не вмешивайся! — взвизгнул капитан. — Очень даже большая разница! Все знают, что это мое место, а эти девки нарочно сажают тут всяких, чтобы мне досадить. Неужели ты не чуешь, где собака зарыта!

Я понял, что пискливый капитан и есть тот самый Лысиков, в чье «хозяйство» мы пожаловали.

Я хотел было встать, чтобы уступить место старшему, но, оглянувшись назад, встретил такой настороженный взгляд девушек, что тут же передумал: если бы я встал, то обманул бы их ожидания и заслужил полное презрение. А женское презрение хуже смерти.

— Гости слушаются хозяев, — неохотно вымолвил я в свое оправдание, — меня сюда посадили.

— В том-то и дело, — сварливо подхватил неугомонный капитан, — вас посадили на мое место, а вы не дали себе труда разобраться!

Лысиков, недовольный, отвернулся к соседу и за весь вечер больше ко мне не оборачивался.