Они рассказали ей обо всем: как волки их утащили и как пастухи вырвали их у волков. Женщина спросила их: «А вы помните, как купец похитил меня из дому?»
Узнали все друг друга, обнялись и расцеловались. Неудивительно, что я словно окаменел, оставил их там и ушел в мрачном раздумье. Если б враг увидел меня тогда, даже он посочувствовал бы мне. В ту ночь я, как помешанный, бродил по городу. За мной следовал только удивленный слуга, который в лицо мне ничего сказать не смел, а что было в его душе, того не ведаю.
Когда бог сжалился надо мной и наступил рассвет, вначале я велел привести пастуха и спросил его о мальчиках: «Откуда ты взял их?» Пастух рассказал, и я вспомнил, что как раз там, где я потерял детей, он пас своих овец. «Смотрю, — говорит, — волк бежит и в пасти держит бездыханное дитя. Я закричал и напустил на волка собак. Собаки задрали волка, а ребенку вреда не причинили. Взял я мальчика на руки, принес на стоянку, привел в чувство, приложил целебное снадобье к следам от клыков. Когда я погнал овец, повстречал табунщиков — они шли с того берега реки. Я держал ребенка на руках, он был испуган, я ласкал и успокаивал его. Табунщик спросил меня: что это у тебя? Я рассказал все, как было. Он мне сказал, что тоже вырвал из волчьей пасти одного мальчонку, но готов отдать его мне, ибо не знает, что с ним делать. Обрадовался я и сказал ему: отдай его мне, а я вам взамен дам овец. Он отвечал: жилец он на белом свете или нет, еще неизвестно, так за что же с тебя овец брать? Я сказал им: что вам до того, умрет он или нет, — это уж моя печаль, берите пяток овец, а мне его отдайте. Взяли табунщики пять овец, а мне отдали дитя. Вдвоем мальчики быстрее оправились. Находились они все время при мне.
Когда я пас овец, они мастерили из дерева лук и стрелы и убивали в моем стаде то овцу, то ягненка, так проводили они дни в играх и забавах. Если не вводили они меня в гнев, то и не радовали ничем. И сказал я себе: ни к чему они мне, поведу их к царскому двору, быть может, купит их кто-нибудь. Так и получилось: их захотел тот купец, и я продал отроков ему».
Потом велел я привести купца и спросил его: «Кем тебе приходится женщина, которая находится у тебя?» Он ответил: «Сестра она мне». Я сказал ему: «Как сестра? Что вы, от одних родителей или ты нашел ее как сестру?» Купец ответил: «Я не хотел брать ее в сестры, нашел я ее в одном заброшенном доме и, увидев, сказал: если расстанусь с ней, непременно умру. Снял я с верблюда сундук, переложил из него товары, подошел к женщине и схватил ее: решил я увезти ее и погасить страсть своего сердца. Но она сказала: «Брат, что ты со мной будешь делать? Разве достойна я тебя? Ищи себе пару, я же несчастная, бедная и простая женщина, как ты мог позариться на меня? Если ты намереваешься продать меня, то много ли за меня дадут? И знай, что ты мне — брат, а я — твоя сестра».
Услышав такие слова, я ей сказал: «Раз ты лишила меня, опаленного страстью, всяких надежд, то я отомщу тебе — увезу отсюда, и не видать тебе твоих малых детей». В сердцах оттолкнул я детей, посадил ее в сундук и увез. И так по сей день вожу ее с собой. Продать ее я не смог, так как поклялась она быть мне сестрой, пользы же от нее нет никакой. Она нигде не хочет оставаться, никого не видит. В пути сидит в сундуке, я сам поднимаю его и спускаю. Взгляну на нее иногда — и свету в очах моих прибывает».
Спросил я тогда пастуха, почему он не продал мне этих отроков. Он ответил: «Что поделаешь, ты ведь царь, с тобой я не мог торговаться, а он дал мне тысячу туманов».
Все это купец и пастух рассказали мне своими устами, об этом можете спросить моих слуг, они перед вами.
Теперь вершите надо мной суд, если обошелся я несправедливо с купцом. Его я не знал и в долгу перед ним не был. Так зачем же он отнял у меня жену, зачем отнял мать у малых детей?
Пастух, конечно, много труда положил на моих детей. Он вырвал их из звериной пасти и вырастил их, но, когда я, страдалец, спросил его, кто и откуда эти отроки, он не сказал мне правды. Если не хотел отдавать даром, то почему же не продал мне их? Проявив алчность, он моих детей продал моему врагу. Вот почему я убил его, а за то, что он потрудился ради моих детей, я стократно отплачу добром его жене и детям.
Великое горе я испытал, большего вынести не мог и, найдя потерянных сыновей и жену, не мог оставить их в чужих руках.
Скажите мне теперь: в чем моя вина? Спросите вельмож и визирей: почему они посадили меня на трон?»
Встали все, изумленные, и сказали: «Пусть нескончаемо будет твое царствование! Не только смерти, но и сожжения они достойны. А теперь доложим, почему посадили тебя на престол. Был у нашего царя брат, равного которому еще не видело око человеческое. Красотой он был подобен солнцу, а ловкостью — тигру. Трудно найти слова для его хвалы, столь безущербен был он нравом и доблестью. Царь наш любил его, и мы любили его, как возлюбленного царского брата, юного, милостивого, исполненного добродетели. Звали его Ибреимом. За него готовы мы были сложить головы. Всегда мы были при нем и пировали с ним. Видно, разгневало все это царя: мол, недавно я сел на трон, а вся моя свита не меня, а его окружает, подданные мои пируют и утешаются с ним, какой же я тогда царь! В одну ночь выкрал он его, и мы до сих пор не ведаем, что с ним сталось. Так странно исчез прославленный царевич. Царь исчезновение брата объяснил так: «Томимый тщеславием, сбежал он куда-то. Оставьте его в покое, пусть поступает как хочет». Что же мы могли поделать, скрывали мы горечь своих переживаний и боль своего сердца. Тайком продолжали поиски и расспросы, но ничего не достигли. После того как он тебя заковал, запрятал в колоду и стал ежедневно навещать, мы решили, что ты и есть царевич Ибреим.
Преставился царь, и не оставалось у него ни сына, ни брата, опечалились мы и решили так: не стал бы наш царь каждое утро и вечер навещать простого пленника, видно, пленил он доблестного и славного своего брата, но не вынес разлуки с ним и потому приходил к нему. Вот почему мы освободили тебя и посадили на царский трон. Надо сказать правду: если бы мы не приняли тебя за царского брата, то бедного узника не посмели бы провозгласить царем. Видно, судьбой предопределено тебе быть государем, и потому послала она тебе множество испытаний. Но не роптал ты и не богохульничал, потому вновь обрел потерянную было семью, а за все твои страдания и терпение получил трон и славу в награду».
Повелел тогда царь Ибреим привести своих сыновей, облаченных в царские одежды. Пораженные их красотой, все мы глаз от них не могли отвести. Не видал я никого краше среди потомков Адама. И молвил Ибреим: «Дети и братья мои! Как сказал я раньше, пришел я сюда и сел на престол не по своей воле. Если бы не нужда, не стал бы я своими устами рассказывать о себе. А теперь, когда все узнали обо мне, не гожусь я больше быть царем и находиться у людей на виду. Если на то будет ваша воля, посадите на престол моего старшего сына, а я удалюсь в пустынное место, дабы не видеть людей, не знать мирских забот и неустанно возносить молитвы господу».
Встали все визири и вельможи и сказали ему так: «Ежели велишь не сына, а раба захудалого на трон посадить, и то мы противиться не станем, но отчего же ты такую большую страну оставляешь, доверив венец и престол малолетнему отроку? Не сможет он удержать в руках такое царство и править им. Если в чем мы перед тобой провинились, то взыщи с нас, а за провинность нашу трона не покидай. Нет у тебя причины на судьбу роптать, ибо за страдания свои ты щедро вознагражден. Если же смущает тебя, что рядом с царицей находился купец, то не смущайся. Для нее это было малым испытанием, ибо не причинил он ей ничего дурного. Господь не допустил бы к ней того, кто злое умышлял. Если же заботит тебя то, что дети твои с пастухами жили, то ведь и великий царь Придон[67] тоже среди пастухов вырос, а весь мир покорил. Какая же у тебя причина покидать царство и удаляться от мира?» Не отступались от него приближенные и не позволяли ему уйти.
