Небо на востоке стало светлеть, когда майор Крылов и сопровождающий его матрос-мотоциклист добрались, наконец, до Минной гавани. Мотоцикл по дороге пришлось бросить. По улице призрачными тенями перебегали немецкие автоматчики. В городе шёл бой с какими-то нашими частями, пробивающимися в порт.

Крылов и его матрос несколько раз попадали под обстрел. Около полутора часов пришлось пролежать под прикрытием каких-то развалин, спасаясь от рвущихся вокруг мин. Судя по всему, наших.

Последние слова адмирала Трибуца, сказанные по телефону майору Крылову, были: «Хорошо, быстро возвращайтесь». Когда же они наконец добрались до Минной гавани, то не застали там ни Трибуца, ни «Виронии», на которой майор Крылов предполагал добраться до Ленинграда. Гавань вообще была пуста. Только далеко на рейде в тумане маячили силуэты каких-то судов.

Неунывающий матрос предложил майору тут же на причале сформировать партизанский отряд, благо было из кого. Тысячи солдат и матросов стояли на причалах, ожидая, что за ними пришлют какое-нибудь судно, когда станет светлее.

Майор Крылов пошел к тому месту, где обычно стоял «Пиккер». Эта часть гавани была огорожена от остальной железными воротами, охраняемыми матросами и солдатами НКВД с пулемётами. Ворота были закрыты. Охрана не желала вступать с Крыловым ни в какие разговоры.

К счастью, через прутья ворот майор Крылов увидел стоявших на причале адмирала Пантелеева и генерала Москаленко. Он позволил себе громко окликнуть начальника штаба флота. Адмирал обернулся и, хотя ничего не понял из сбивчивых объяснений майора, кроме слов «по приказу командующего», приказал Крылова пропустить. После этого майор попытался доложить Пантелееву более подробно о том, как он выполнял личный приказ адмирала Трибуца.

Пантелеев слушал не очень внимательно, но сообщил Крылову, что скоро к причалу вернется «Пиккер», на котором тот сможет добраться до крейсера «Киров» и доложить командующему о выполнении приказа.

Выхода не было. Майору Крылову очень не хотелось попадать на «Киров». «Вирония» казалась ему гораздо более безопасной.

Он дождался «Пиккера» и был доставлен на крейсер «Киров». Позже майор Крылов, не умевший плавать, понял, что остался живым совершенно случайно. И до конца своих дней считал адмирала Трибуца человеком, спасшим его жизнь.

С кормы сторожевого корабля «Снег» валили клубы белого дыма дымзавесы. Сторожевики ставили мины в гавани, прикрывая себя завесой от возобновившегося артиллерийского огня противника. Чуть поодаль шли «Буря» и «Циклон», за их кормой также валили клубы белого дыма завесы. На отдаленных высотах пробегали быстрые молнии вспышек и вокруг сторожевиков поднимались розовато-серые водяные столбы. Ветер уносил куда-то хлопки разрывов и тяжёлые орудийные выдохи.

«Снег» ставил завесу в Минной гавани, маскируя постановку мин, протянув дымную стенку вдоль причалов. Затем сторожевик направился в Купеческую гавань, пронесся мимо стапелей, пакгаузов, опрокинутых кранов. Старший лейтенант Орлов мастерски управлял сторожевиком. Резкие сигналы ревуном давали команду матросам на корме сбрасывать в воды гавани мины. Стоявший на мостике рядом с Орловым сигнальный старшина Супруненко видел толпы людей, теснящихся на бетонных пирсах. Народ был самый разномастный: кто в зеленой армейской форме, кто в темной флотской, кто в пестрой гражданской одежде. Люди протягивали руки, взывали о помощи, грозили оружием. Супруненко показалось, что кто-то даже стрелял из винтовок по их сторожевику.

Было видно, как на верхних переулках немцы устанавливают миномёты и мины начинают рваться на причалах и в воде. На пирсах начинается паника. Люди валились в воду, тонули, кто-то упорно плыл в центр гавани, на что-то уповая, кто-то метнулся в каменные закоулки портовых развалин.

Жестяные бочонки защитного цвета, установленные на корме, дымили вовсю. Жёлто-белые копны дыма мягко ложились на воду, разрастались, прикрывая акваторию.

У нижнего рея фок-мачты полоскался сигнал: «Минная постановка». Ставили мины банками. Корабль петлял по внутреннему рейду. Наконец вышли на входной фарватер, миновали боны и пошли к острову Найссаар. На флагманском «Циклоне» виднелась фигура командира дивизиона капитана 3-го ранга Филиппова, а на мачте сигнал: «Встать на якорь по диспозиции».

У острова на якоре стояли десятки кораблей и судов, стальные исполины, выглядевшие в утренней дымке светло сиреневыми, казались фантастическими существами. У крейсера, лидеров и новых эсминцев трубы широкие, сдавленные с боков, чуть отклоненные назад, обведенные по самому верху чёрной каймой. У старых миноносцев типа «Калинин» и «Яков Свердлов» трубы прямые, высокие, точно колонны. Транспорты высились над морем в рассветных сумерках расплывчатыми громадами, напоминающими прибрежные скалы. Боевые корабли дрожали и вибрировали, тревожно взвизгивали ревунами, перемигивались, невзирая на запрет, прожекторами, извергая из труб потоки раскаленного воздуха. Между ними водяными паучками носились морские охотники, торпедные и сторожевые катера, волоча за собой белые и длинные хвосты бурунов. Степенно дымили буксиры. Тысячи глаз смотрели на мачты «Кирова», ожидая сигнала начать движение. Дождь прекратился, но штормовой ветер с той же силой продолжал дуть с моря.

С мостика эсминца «Гордый» капитан 3-го ранга Ефет с тревогой поглядывал на берег. «Гордый» все ещё маневрировал на внутреннем рейде, ведя редкий огонь по улицам Вышгорода, где уже визуально были видны позиции противника. С рассвета немцы возобновили обстрел гаваней и рейда. «Гордому» уже давно было пора выходить на внешний рейд, но Ефет ожидал возвращения с берега подрывной партии во главе с лейтенантом Гайдуковым, которой было приказано уничтожить минно-торпедный склад. Время шло, а группа Гайдукова не возвращалась. Командир «Гордого» с беспокойством поглядывал то на горевший берег, то на узкие ворота в боновом заграждении, через которые эсминцу предстояло пройти. Немецкая артиллерия, чьи наблюдатели уже видели и гавани, и рейд как на ладони, очень точно клала снаряды именно в этот проход. Ефет понимал, что в этой узкости «Гордый» может быть накрыт артогнём и чем это может кончиться, угадать нетрудно.

Наконец доложили, что катер с подрывниками вышел из Минной гавани. Маневрируя между разрывами снарядов, катер, прыгая на волнах, несся к эсминцу.

— Держать на катер! — приказал Ефет рулевому. «Гордый» повернул, сбавил скорость и на ходу поднял на борт катер вместе с людьми.

— Оба вперед средний! — скомандовал Ефет. — Курс восемьдесят градусов!

За кормой эсминца вздыбился пенный бурун. Штурман старший лейтенант Лищенко с удивлением взглянул на командира:

— Товарищ командир, курс на выход триста тридцать девять градусов.

— Курс восемьдесят! — подтвердил свой приказ Ефет.

«Гордый» на большой скорости уходил в сторону от обстреливаемых боновых ворот. Противник, не понимая маневров эсминца, перенес огонь с выхода из гавани на корабль. Вокруг корабля и впереди по курсу взлетели грязно-серые столбы воды. Ефет только и ждал этого момента. Стоявшие на мостике ещё не успели сообразить, что задумал командир, как тот резко скомандовал: «Лево руля!».

Рулевой — старшина Лагутин плавно положил руль на пятнадцать градусов влево. Эсминец положило на правый борт, в боевой рубке что-то с грохотом сорвалось с креплений.

— Одерживай! — крикнул Ефет рулевому. — Курс на боновые ворота.

«Гордый» проскочил проход в боновом ограждении, а разрывы немецких снарядов поднялись там, на курсе восемьдесят градусов, где минуту назад шел корабль...

Уменьшив ход, «Гордый» подошел к острову Найссаар и присоединился к стоявшим на якоре кораблям главных сил флота.

Снова пошел дождь. Северо-восточный ветер задувал с воем и каким-то остервенением. Море штормило. Но уже потому, что безумство ветра и моря достигло какого-то предела, бывалые моряки чувствовали, что силы шторма уже на исходе.