– Не курю, – ответил я.

– Сейчас у Славика поищем. – Она быстро обшмонала карманы дедморозовой одежды, достала коробок спичек, явно побывавший в парочке автомобильных аварий. Прикурив, Снегурка с удовольствием глубоко затянулась.

– И куда же вы теперь? – спросил я.

– На базу, – устало ответила артистка. – Может, что потрезвее найдут. Поможешь до машины оттарабанить? – И она кивнула на уазик-буханку, стоявший шагах в пятидесяти. – А то Михалыч отказывается этих уродов пьяных таскать. Вчера вот такое же, – она презрительно кивнула на Славика, что-то невразумительно мычащего, – в ухо ему дало. Обиделся шоферюга наш.

– Конечно, помогу, – сказал я. – Слушай, а можно будет минут на несколько дедморозную форму одолжить? Мне знакомых поздравить быстренько – и я отдам сразу.

– Если ненадолго, то почему нет? – кивнула девушка, затянулась последний раз и бросила окурок в сугроб. – Понесли?

Минут через пять я вернулся к телефонной будке уже во всеоружии. Даже подарки переложил из «дипломата» в красный мешок. Черт, двушек нет. Ладно, тогда звонок для богатых, за гривенник. Они одинакового размера. Трубку сняла, судя по голосу, Инна, самая младшая Шишкина. С ней мы встречались аж однажды, когда она с Лизой приезжала. Помню, как же. Остальные встречи проходили без нее. Не могу сказать, что скучал без нее.

– Инна, здравствуй, это Андрей, приятель Лизы.

– Да уж мог бы не объяснять, не тупая, – выдала мне поздравление козявка.

– Ты с кем так разговариваешь? А ну дай трубку! – услышал я голос самой любящей меня женщины.

– Здравствуйте, Анна Игнатьевна, с наступающим! Это Андрей, – протарабанил я.

– Слушаю, – ответила она голосом столь же ледяным, как и трубка у меня в руках. Приходилось даже держать ее чуть поодаль от уха, чтобы не отморозить.

– Анна Игнатьевна, тут так получается, что я с вами сегодня не смогу Новый год встретить. Не могли бы вы выйти на улицу? Всем семейством, так сказать. Хочу вас поздравить.

– Наверх что, подняться не можете? Ногу сломали?

– В некотором роде да, Анна Игнатьевна. Пожалуйста. Я вас не задержу.

Мне показалось, что я услышал «Черт-те что творится» даже после того, как она повесила трубку.

Я вышел из будки и помахал рукой Снегурке, курящей у уазика: мол, все в порядке, красную шубейку и бороду на резиночке тырить не собираюсь. Ну и занял место на стартовой позиции напротив входа в подъезд.

Похоже, Шишкина-старшая решила показать чудеса скоростного сбора. Всего семнадцать минут понадобилось ей, чтобы мобилизовать и вывести на улицу все семейство. Очень уж ей хотелось увидеть меня с видимыми повреждениями организма, не иначе.

Первые несколько секунд они никак не реагировали, только Лиза крутила головой во все стороны, выискивая меня, наверное. А меня посчитали очередным ряженым, который идет в их подъезд. Так что для них всех было сюрпризом, когда я подошел и притворным дедморозным басом закричал:

– Дорогие Шишкины, позвольте поздравить вас с наступающим Новым годом и вручить подарки!

– Андрюшка! Ты? – крикнула Лиза, улыбаясь от уха до уха, и шагнула ко мне.

– Стоп! – выставил я руку вперед, будто супермен, собирающийся остановить КамАЗ, мчащийся на полной скорости. – Не подходи близко!

– А что случилось? – удивленно спросила Елизавета. Но остановилась, как ни странно. И улыбаться не перестала. Может, подумала, что это часть шоу.

– Да ерунда. Мы сегодня на вызове были у инфекционного больного. Ничего страшного, но на всякий случай надо поберечься. Подарки были упакованы задолго до, так что вам надо только пакет для профилактики спиртом протереть. Или уксусом.

– Коля, стой! – крикнула Анна Игнатьевна, когда Шишкин-старший шагнул ко мне. – Ты что делаешь?

– Что было-то? – спросил он, не обращая внимания на жену.

– Менингит. Но я в маске был, в перчатках, и антибиотики принимаю…

– А, фигня, – махнул он рукой. – Давай, что там у тебя?

– Вот, – достал я пакет из мешка. – Надеюсь, разберетесь, что кому. Но на всякий случай: табак – вам, бегемотики – Инне, а платок – Анне Игнатьевне.

– А мне что? – спросила Лиза.

– Что останется, все тебе, – сказал я. – Счастливого Нового года!

Артисты подвезли меня до елочного базара. Вредная все-таки работа у них. Железная печень нужна, чтобы праздники пережить. Но и заработать шанс тоже есть. Как в том анекдоте, где наш актер из провинциального ТЮЗа отказывается от съемок в главной роли у Спилберга из-за елок.

И игрушек купил. Стеклянные яблоки, шары, шишки, сани с Дедом Морозом, румяную Снегурку. Красота. Лет через сорок такое будут продавать за сумасшедшие деньги, а сейчас копейки стоит.

А ветки мне еловые так отдали: мол, все равно выбросили бы. Мелочь, а настроение подняли. Даже захотелось запеть припев самой известной песни про первоянварское утреннее похмелье. А она написана уже? Да! Вон, из колонок где-то звучит, как по заказу поставили: «Happy new year, happy new year, may we all have a vision now and then of a world where every neighbour is a friend».

У подъезда столкнулся с родителями Томилиной. Мы с ними почти врезались друг в друга в дверях, я еле отпрыгнуть успел. С отцом ее, Александром Тимофеевичем, я ни разу еще очно не встречался. Впечатление произвел самое благоприятное. Такой седоватый морщинистый колобок лет пятидесяти с лишним. А мама Лены, как увидела меня, сразу улыбаться начала, сбросив обеспокоенное выражение лица.

– Здравствуйте. Извините, что не подхожу – сами понимаете.

– Да уж, угораздило вас, – угрюмо сказал Томилин. – Не повезло.

– Да все в порядке будет, вот увидите, – попытался успокоить я их.

– Мы там вам еды привезли, – начала рассказывать Клавдия Архиповна, – чтобы отметить было чем. Телевизор отец приволок.

– «Юность», хоть и маленький, но показывает – о-го-го, – не удержался от похвальбы Томилин. – Ленка знает, что там к чему. Ладно, неси свои ветки, с Новым годом тебя.

– И вас с праздником! – крикнул я и побежал к лифту.

– Дорогие друзья! Кремлевские куранты отсчитывают последние минуты тысяча девятьсот восьмидесятого года.

Причмокивающего Брежнева удалось включить в самый последний момент – «Юность», которую привезли родители Томилиной, все никак не хотела настраиваться, пришлось закреплять антенну за окном. На улице выла вьюга, снег слепил глаза.

– Уходящий год вобрал в себя многое: были в нем трудности и огорчения, были и успехи и радости. Но провожаем мы его с добрым чувством. В год славного ленинского юбилея советские люди поработали самоотверженно и вдохновенно…

– Неужели ему не могут в ЦКБ сделать нормальный зубной мост? – Лена внимательно смотрела выступление генсека, можно сказать, внимала каждому слову.

Брежнев и правда говорил невнятно, выглядел откровенно плохо. Сколько ему еще осталось? Чуть больше года. В ноябре теперь уже следующего, восемьдесят второго, начнется гонка лафетов, после Брежнева умрут Цвигун, Суслов…

– В этой пятилетке сделан крупный шаг в развитии экономики. Повысилось благосостояние народа. Более пятидесяти миллионов человек справили новоселье…

– Его на сильное снотворное подсадили плотно. – Я хлопнул пробкой шампанского, разлил символически шипучку по обычным стаканам: бокалов у меня дома не было. – Поэтому и дикция нарушилась.

– Откуда ты это знаешь?

– У нас на курсе девочка учится, а у нее папа в ЦКБ работает.

– Что за девочка? – Томилина ревниво на меня посмотрела, не выдержала, ущипнула за ляжку.

Мы валялись на матрасе абсолютно голыми – сразу после возвращения от Шишкиных я предложил произвести взаимный осмотр на предмет менингококковой сыпи. Процедура слегка затянулась, финал вышел бурным – Лена даже несколько раз ударилась головой о стену. Одеваться после секса было откровенно лень, да и праздничной одежды с собой у Томилиной не было. Остались голыми. Подруга сначала стеснялась, но потом привыкла, даже не боялась подходить к окну, благо метель скрывала все лучше любой шторы.