— Да услышат тебя боги, Вуфрик! — сказал первый, пряча глаза.

***

Сложно было представить, насколько разными получились у нас дети. Ульяна — с солнечно-рыжими гладкими волосами, с зелёными, как у Иорвета, глазами, не давала спуску ни нам, ни всей детской округе Фен Эате. Её интересовали драки, палки, метание камней, и она не расставалась с детским луком, который выстругал Иорвет. Темноволосый ласковый Гленн предпочитал наблюдать, задумчиво глядя на суетный мир серыми глазами с длинными эльфийскими ресницами. И всё же они были неразлучны.

На день рождения близнецов из Вергена к нам приехал Киаран в сопровождении сногсшибательной эльфийки-блондинки и мгновенно покорил страстное и порывистое пятилетнее сердце нашей дочери. Ульяна не слезала с его рук всю неделю, что Киаран гостил у нас, и под снисходительными взглядами блондинки выбила из него обещание жениться на ней позже, когда она подрастёт. Киаран смеялся, давая обещание, мы с Иорветом переглянулись — на месте Киарана, зная нашу дочь, мы бы не смеялись.

Гленна же подобные глупости не интересовали. Он уже уверенно читал и ходил за мной хвостом, чтобы мы поиграли в «математику».

Следующим летом, когда близнецам исполнилось шесть, пришло письмо от Весемира. Я долго не решалась распечатать его — я хотела забыть Каэр Морхен и, хоть и не забыла, но успешно вытеснила ведьмачью родину из памяти на многие годы. И всё же, в глубине души скучала, скучала смертельно.

«Прошло десять лет, Яна, — так начиналось письмо, — Достаточный срок. Кончай валять дурака и приезжай в Каэр Морхен, тут соберутся все. И привози детей, я на них посмотрю».

— Что значит «я на них посмотрю»? — взорвался Иорвет, когда я зачитала ему письмо. — Весемир что, хочет сделать из наших детей ведьмаков?

— Я очень хочу стать ведьмачкой! — закричала Ульяна, которая пробегала мимо. — Я хочу в Каэр Морхен!

— Кто бы сомневался, — проворчал Иорвет.

***

Десять лет… Через десять лет, вырванных у этого мира, я снова очутилась на дворе старой ведьмачьей крепости. Всё было по-прежнему, только трава у стен стояла по пояс, на месте погибшего древнего дуба шелестел листьями новый, молодой, и всё так же ветер гнал по двору клубы пыли.

Весемир встретил, поселил нас с Иорветом в моей бывшей комнате в башне, а детям досталась комната в галерее на втором этаже. Геральт приехал с Йеннифер и привёз из Корво Бьянко три бочки вина. Был здесь и научившийся за эти годы обниматься Ламберт — один, без Кейры.

Эскеля не было.

С момента приезда мы видели детей только в столовой и вечерами, укладывая спать. Весемир рыбачил с ними на озере, нашёл в арсенале каждому по стилету, выполняющему роль меча, водил в зал Шепчущих Камней на пятиминутные медитации и непрестанно подкармливал бутербродами с колбасой и сыром. У нас с Иорветом появилось время друг для друга и на ежедневные тренировки на нижнем дворе, и частенько мне компанию составляли Геральт или Ламберт. Вечера Иорвет с Геральтом проводили у камина, перемывая кости правителям и общим знакомым. Гленн не избежал участи сестры — на Йеннифер он смотрел так, что даже Геральт заволновался.

— Она очень-очень красивая, — сообщил сын, когда мы пришли попрощаться на ночь.

— Как и все чародейки, — хмыкнул Иорвет, поправил одеяло на его постели.

— Правда? — Гленн долго молчал, и я уж подумала, что он уснул. — Тогда я хочу быть чародеем!

Иорвет шёпотом, едва слышно, выругался.

— Одобряю! — заявила Ульяна, привстав на постели. — У каждого настоящего ведьмака должен быть свой чародей, как у Геральта и у Ламберта. Гленн будет моим.

— У твоей мамы нет никакого чародея… — начал Иорвет.

— Ну-у, — с сомнением протянула Ульяна. — Настоящий ведьмак должен убивать чудовищ, а не писать бумажки, как мама. У Геральта вон сколько шрамов!

Я тихонько рассмеялась, а Ульяна засопела, укладываясь.

— У меня будет свой собственный чародей, а потом я вырасту и возьму в мужья скоя'таэля, — объявила она и обняла меня за шею. — Как мама.

***

На рассвете я пробежала Мучильню и примостилась на упавшем стволе у входа в замок. Утренний туман рассеивался, роса ещё поблёскивала в мокрой траве и слышно было журчание Гвинлеха под кручей.

Снизу на тропе всхрапнула лошадь, звякнула сбруя, и из-за поворота показался всадник с двумя мечами за спиной на чёрном коне. Хоть и прошло десять лет, но, запаниковав, я едва поборола порыв вскочить с бревна и скрыться в лесу. С видом праздного туриста осталась сидеть и любоваться отвесной стеной Каэр Морхена.

Эскель осадил Василька, спешился. Медленно, будто тоже в нерешительности, подошёл. Он почти совсем не изменился, лишь волосы были подстрижены короче, но так же падали на лоб, и так же задумчивы были золотисто-карие глаза с вертикальным зрачком. Он сел на бревно рядом.

— Ты не изменилась, — наконец, сказал он.

Я усмехнулась.

— Ты тоже.

Он улыбнулся, покачал головой. Сказать друг другу мы могли очень многое или малодушно не говорить ничего, но не было того, что можно было сказать между, посередине.

— Могло ли всё сложиться иначе, Яна? — тихо спросил он, исподлобья посмотрев мне в глаза.

Эскель всегда был смелее меня.

— Нет, иначе быть не могло, — ответила я.

Он кивнул.

— Думаю, что так. Мы сделали друг другу больно, но мы любили. Я нашёл в шкатулке твою записку, — он улыбнулся, а я ощутила, как в лицо бросилась кровь. — До этого ждал, что ты будешь искать меня. Надеялся, как старый дурак, даже после того, как увидел вас в корчме в Мариборе… А когда нашёл записку, понял, что всё кончено.

— Эскель, я… — в мозгу зашевелились воспоминания корчмы посреди ничего и мелькнувшее на краю сознания видение мужчины в глубоком капюшоне, сидевшего в углу.

— Ты сказала, что я не изменился, — прервал он, положив тяжёлую ладонь на мою руку, — это не так. Я изменился тогда. Поверил, что и меня кто-то может любить, и умудрился на этот раз не разрушить любовь, когда она меня нашла.

Эскель задумался, замолчал.

— Она нашла меня, как удар по голове, — сказал он загадочную фразу и добавил: — Хотя, поначалу я был весьма далёк от мысли, что это именно она.

Послышался топот копыт, и снизу, хрустя ободами по песку тропы, показалась мягко качающаяся на рессорах карета, запряжённая двойкой. На козлах в сдвинутом набок парике сидел кучер с красным потным лицом и в такого же цвета камзоле.

— Хочу познакомить тебя кое с кем, — сказал Эскель, мы поднялись.

Кучер натянул вожжи, карета остановилась. Распахнулась дверца, проём заполонил и застрял поперёк белый кружевной зонтик. Изнутри послышался смех, зонтик выпал на землю и на тропу ступила, шелестя шелками, Марго Д'Альбер собственной персоной и раскинула руки для объятий.

— Наконец-то! После стольких лет я увижу ваше тайное гнездо, про которое вы мне все уши прожужжали! — воскликнула она.

— Вы? — ошарашенно переспросил Эскель.

— Мы знакомы, — рассмеявшись, сказала ему я и на глазах у изумлённого ведьмака обняла романистку.

— Тебе следовало читать мои книги, дорогой! — объявила та. — Тогда бы оказалось, что случайности совсем не случайны. Мы умираем с голода!

Она запрыгнула обратно в карету, из которой выглядывали детские лица, кучер шлёпнул вожжами и покатил к воротам Каэр Морхена.

— Жизнь порой занимательней романов, — сказала я и, повернувшись к Эскелю, который озадаченно ерошил волосы, протянула руку. — Кажется, что мы в расчёте. Мир?

— Да, — улыбнулся он, крепко сжав мою ладонь. — Тренировку вечером?

— Да!

***

— Когда-нибудь я напишу об этом роман, — сказала Марго после того, как вся прибывшая компания поела и расселилась по замку, который вмиг стал казаться переполненным. — Когда перестанет болеть, и я смогу эмоционально приподняться над ситуацией.

Мы с ней сидели на внешней стене Каэр Морхена, смотрели на долину меж гор и серебристую нитку реки. Двое детей Марго оказались не детьми, а внуками романистки, и детали того, как они попали к ней с Эскелем на воспитание, она отказывалась открывать — время ещё не пришло. Зато в красках расписала знакомство с Эскелем.