— Осталось совсем немного, — он показал рукой на башню. — Ты в порядке?

— Я справлюсь, — ответила я. — Только бы Филиппа была ещё жива.

— Она будет, — задумчиво произнёс он, глядя, как я пью эликсир. — Что-то мне подсказывает, что она будет.

Я забралась на нос лодки, улеглась, положив голову на борт. Иорвет оттолкнулся веслом от дна, вставил вёсла в уключины, и лодка заскользила прочь от болот. Высоко над ними столбом поднимался чёрный дым.

Иорвет вернулся в сумерках. Я спрыгнула с развилки ветвей раскидистой сосны, где удобно устроилась на медвежьей шкуре, и куда перед тем с помощью Иорвета же и забралась. Со мной творилось что-то неладное. Казалось, что силы покидали тело, и, даже накачавшись эликсирами до трясучки, только невероятным усилием воли я могла пошевелить словно чужими руками и ногами. Однако после отдыха полегчало.

— Охотники ждут гостей, — сказал Иорвет и протянул фляжку с остатками зелья Иды. — Вдоль дороги к замку расставили зажжённые факелы, на дворе установили новый столб и складывают под ним хворост.

— Новый? — удивилась я. — А есть старые?

— Увидишь, — уклончиво ответил он, приняв из моих рук фляжку. — Уверен, что они готовятся к встрече Эйльхарт.

Остатков заряженной Идой воды хватило ровно для того, чтобы знаки на ладонях вернули цвет, хотя до полной силы требовалось ещё пару часов. Лишние вещи мы оставили в развилке сосны и в спускающейся темноте направились к замку Охотников. Главным образом я полагалась на чутьё, Иорвет же ориентировался по слабым отблескам огней в кронах. В дневной вылазке он умудрился забраться на самый верх старой сторожевой башни, которую мы заметили с болот и с которой как на ладони был виден лагерь.

— Часовых немного, им незачем — замка Охотников сторонятся, как чумного, — сказал он, когда из темноты выросли щербатые стены, освещённые факелами по верхам. — План придётся придумывать на ходу.

Вдоль стены мы добрались до башни. Иорвет поднялся первым, скинул припасённую верёвку, и шаг за шагом, мимо мёртвых оконных дыр, я взобралась следом. Крыша и перекрытия этажей давно обвалились, остался лишь полый цилиндр выветрившихся толстых стен, и мы укрылись на самом верху на остатках лестничного пролёта.

— Левое крыло нежилое, — Иорвет кивнул на полуразрушенные замковые галереи вдоль стены, где из трещин росли деревца. — Там стоят четверо, и двое на воротах.

В свете масляных жаровен на пристроенных к стене деревянных вышках виднелись часовые в узнаваемых костюмах Охотников за Колдуньями — в треугольных шляпах и длинных кожаных пальто. Осыпавшаяся каменная стена постепенно уходила в землю, и до ворот, по обе стороны которых тоже дежурила охрана, её продолжал частокол.

Я осторожно высунулась за край. Тусклые огни виднелись в галерее окон жилого правого крыла. У высокой арки двери в него дремал, навалившись на гарду двуручного меча, ещё один Охотник. На круглом дворе, зажатом между стенами и длинным деревянным бараком без окон, видимо бывшей конюшней, горели факелы. Я присвистнула.

— Увидела? — спросил Иорвет.

— Они поехавшие, абсолютно поехавшие… — выдавила я.

Факелы освещали череду тесно стоящих чёрных столбов. К каждому из них был привязан обуглившийся труп, и с помощью верёвок и подпорок сожжённым телам развели руки так, чтобы они касались друг друга, а ноги расположили в танцевальных коленцах и па. Этот страшный хоровод, напоминающий узор на тюремной барке из Дракенборга, огибал высоченную гору хвороста, в центре которой возвышался ещё один, не тронутый огнём, белый столб.

— Хвороста заготовили не меньше, чем тростниковые люди для самого Мессии, — сказала я и сползла с края стены. — Что дикари, что горожане — разницы нет, лишь бы кого-нибудь сжечь.

— Разница есть, и большая, — ответил, помолчав, Иорвет. — Тростниковые люди хотели воссоединиться с богом сами, что и сделали. А Охотники готовы отправлять к богу только других, не себя.

Прислушиваясь, Иорвет выглянул из-за стены, и я за ним следом. Издалека доносился звук копыт и ободов повозки, стучащих по дощатой переправе на остров. Часовые засуетились, зазвучали отрывистые команды. Охранник у двери в жилое крыло осоловело помотал головой, машинально отдал кому-то честь и бросился внутрь.

На двор въехало с десяток верховых и карета без окон, обтянутая чёрной кожей. Всадники спешились, но не приближались к карете, будто чего-то ждали.

Из замка выходили Охотники и выстраивались коридором.

— Тридцать семь, — прошептал Иорвет. — Вместе с часовыми и конвоем.

— Тридцать восемь и тридцать девять, — дополнила я.

Из жилого крыла вышли двое. Лицо первого — невысокого и сухого, было скрыто капюшоном монашеской рясы. Он опирался на посох. Следом шёл детина таких габаритов, что было удивительно, как он поместился в дверной проём. Кожаного пальто на его размер, по всей видимости, не нашлось, как и подходящей рубахи — огромный живот, нависающий над штанами, едва прикрывал мясницкий фартук. Жир на белых плечах и на боках подрагивал при каждом шаге, а круглую голову, как младенческий чепчик, обтягивала шапка-капюшон палача.

Жрец прошёл между рядами Охотников, передал посох полуголому телохранителю и сложил ладони у груди.

— Помолимся, братья, чтобы колдовская скверна этой женщины не смутила наших душ, чтобы укрепились сердца во славу Вечного Огня! — он опустил голову к рукам, и вслед за ним чинно склонили головы Охотники.

Минуту стояли молча. Двое из конвоя, побренчав ключами, отперли дверь кареты. Оттуда никто не вышел. Потом раздались невнятные восклицания, и из тёмной глубины, видимо с помощью пинков, выпала на землю женщина. Вслед за ней вылез ещё один Охотник, от запястья которого к скованным за спиной женщины рукам тянулась цепь.

— Сорок, — сказал Иорвет.

— Как разбойников, — прошептала я.

Иорвет вопросительно глянул на меня, но тут же снова отвернулся к действу внизу.

Женщина поднялась с земли и горделиво выпрямилась, тряхнув убранными в две косы волосами. Глаза её скрывала расшитая узорами повязка, а вот вырез тёмного платья с полуоторванным и свисающим набок кружевным воротником почти не скрывал высокую грудь.

— Эйльхарт, вот мы и встретились, — тихо сказал Иорвет. — Кто бы мог подумать, что я буду тем, кто пытается её спасти…

Жрец поднял голову к чародейке.

— Вот мы и встретились, Филиппа Эйльхарт, — эхом словам Иорвета провозгласил он. — Советница и убийца короля Редании Визимира Второго, основательница Ложи Чародеек, повинной в убийствах Демавенда, короля Аэдирна, и Фольтеста, короля Темерии. Я знал, что рано или поздно заговоры, аморальность, мерзопакостность и наглость, которые составляют твою жизнь, погубят тебя, что всё выйдет на явь, и мой долг развеять смрад грехов твоих.

Филиппа по-птичьи наклонила голову, прислушиваясь к голосу. Её губы раздвинулись в глумливой улыбке.

— Виллимер, старый извращенец, — протянула она надменно, словно была тут хозяйкой, а не пленницей. — Тебе всё не дают покоя вагины чародеек, что ты напридумывал смехотворных фактов? Тебе не даёт покоя то, что нам плевать…

Филиппу толкнули в спину и, оступившись о подол платья, она едва не упала, но тут же царственно выпрямилась. Виллимер прикрыл ладонью лицо, скорбно покачал головой.

— Вы слышите, братья! — он оглядел паству. — Всеми силами души, как того требует пастырское попечение, стремимся мы, чтобы вера Вечного Огня всюду возрастала и процветала, а всякое нечестие искоренялось. Видите вы, что женщина, магической властью развращённая, пренебрегает собственным спасением. Наряду со светскими преступлениями, что решал бы мирской суд, повинна она в плотских соитиях с демонами инкубами и суккубами, в свальном грехе. Повинна в колдовстве, чаровании, заклинаниях и других ужасных злодействах и преступлениях…

Он замолчал, потому что раздался скрип колёсных осей — несколько Охотников выталкивали от стены телегу, на которой были установлены две объёмные бочки и над ними странный, поблёскивающий медью агрегат.