Она всплеснула руками. Её пухлые губки скривились, а нос покраснел. Но Агуша сдержала слёзы, только громко хмыкнула и повернулась к нему спиной.

На её крик вокруг них собрался народ. Крис стоял, хватая губами воздух, не в силах объясниться. Он понимал, что снова всё испортил. В душе бурлили чувства, которые никак не могли вырваться наружу. От обиды защипало нос и зачесались глаза, вместе с тем и злость поднималась изнутри. Ему казалось, что ещё немного, и она затопит его до краёв. И он ждал этого, надеясь, что она сделает его сильным. И больше никто не будет бросаться его подарками и верещать на весь Регстейн!

— Ну ты и дурак, — тихо промолвил Томми себе под нос, блеснув стёклами очков.

— Сам ты дурак, понял!

Слёзы всё-таки брызнули из глаз. Он развернулся и кинулся к выходу, не обращая внимания на крики, звучащие за спиной.

И вот он сидит в какой-то пещере, кишащей всякими ползающими гадами. Зато здесь нет этой противной несносной девчонки и брата-предателя!

— Не буду я за тебя умирать, понял! — крикнул Крис, и голос его, стукнувшись о пещерные своды, эхом разлетелся по коридорам. — И до Хелингарда сам как-нибудь доберёшься, — уже тише проговорил он.

— Крис, мальчик мой, ты здесь? — в пещеру проник тусклый свет факела. Крис увидел маму. Она, заметив его, сидящего на холодной земле, подхватила на руки и прижала к груди. — Ну чего ты здесь один?

— Нравится, — буркнул Крис, пряча нос в тёплой ямочке между мамиными ключицами. Запахло прелой листвой. Он сильнее втянул воздух, наслаждаясь близостью с мамой и тем спокойствием, которое оно давало.

— Пошли отсюда, малыш.

Мама взяла его за руку и, осторожно делая шаг, направилась к выходу из пещеры. В углу, провожая нежданных гостей, блеснули глаза летучей мыши. Он, заметив это, передёрнул плечами, но ничего не сказал и только крепче вцепился в мамину руку.

А сейчас Крис прислонился спиной к холодной стене и скрестил руки на груди, мечтая лишь о том, чтобы и эта пустоголовая девчонка покинула уже наконец то единственное место, где он мог почувствовать себя дома. Свою комнату он делил с Томми, а потому никогда не мог расслабиться в ней. И если раньше мама приходила под вечер и укладывала его спать, то теперь он был слишком взрослым. Мама больше не приходила. А заснуть всё ещё было сложно. Вот он и ворочался полночи, пока этот маленький сосед по комнате тихо посапывал, видя десятый сон. Эта же пещера, ставшая когда-то детским кошмаром, превратилась однажды в дом. Ни одну девушку он не привёл сюда. Ни одного друга, которых, впрочем, у него и не было. Только он, летучие мыши и мрачные мысли, что с каждым днём одолевали сильнее и сильнее.

— Но Крис…

— Кыш отсюда.

Он сделал почти незаметное движение и оказался рядом. Схватив девчонку за горло, Крис хищно усмехнулся:

— И чтоб я больше тебя здесь не видел.

Агуша вылетела из пещеры сломя голову.

Крис лениво потянулся и, нагнувшись, поднял иглу. По длине иголка была испещрена разными символами. Нескольких ещё не хватало. И, взяв в руки факел, он отодвинул от стены камень, что загораживал вход в ещё одну пещеру. Пора было продолжить работу.

Сколько он себя помнил, мама всегда была рядом. «Ма-ма» — два слога, четыре буквы, которые были так важны для его соплеменников, но вряд ли имели хоть какой-то смысл для него. Он откуда-то знал, что для людей мать — это начало всех начал, существо, породившее жизнь в своём чреве и, наконец, дарующее возможность этой жизни появиться на свет. Но разве хоть одна женщина этих мрачных и вечно холодных пещер была матерью? В чём состояла их жертва? Разве ведьмам было знакомо то трепетное чувство, которое возникает, когда у тебя внутри зарождается новая жизнь? Разве хоть одна из них могла почувствовать себя творцом, подобным самой природе? Пока человеческие женщины долгие девять месяцев вынашивали плод под сердцем, оберегая от любых невзгод, что делали ведьмы? Всего лишь вторгались в подземелье и собирали жизни, заключённые в хрупкую оболочку, присваивали их себе в желании хоть на миг соприкоснуться с настоящей магией, умеющей создавать, а не только рушить.

Еще больше бесил мелкий брат. Да, они вылупились почти в одно мгновение, друг за другом… Но только они сами понимали, насколько были разными. И у Криса до сих пор в голове крутилась мысль о том, что он с Томми — ошибка природы. Крис прекрасно знал, что у одной ведьмы не может быть двух детей. Тогда откуда у него брат? Жуткая ревность к матери, боязнь оказаться ненужным подкидышем соседствовали с жгучим желанием прикасаться и прикасаться к телу той, кого приходилось называть мамой. Крис не знал, чего бы ему хотелось больше: наконец-то доказать всем, что это он — настоящий и единственный ребёнок, или оказаться чуждым по крови и иметь возможность переплестись телами с Эйрин, проникая всё глубже, пуская корни и прорастая друг в друга.

Ему пришлось сжать до противного скрипа зубы, чтобы выбросить из головы картинки, которые неизменно возникали при любой мысли о маме. Невыносимая жажда обладать, злость и пронзительная нежность соединились в комок напряжённых нервов. И чем старше он становился, тем сложнее было сдержаться и не потерять самообладания, когда мать нежно гладила по волосам, положив его голову себе на колени. Аромат прелой листвы кружил голову и проникал под рёбра, вызывая животный голод. Хотелось впиться зубами в тихо бьющуюся голубую жилку на шее, причиняя боль, испить крови, а потом целовать и целовать в сумасшедшем исступлении, пытаясь зализать, залечить раны.

Он тихо выругнулся и сжал пальцы в кулаки, стараясь замедлить дыхание и выровнять пульс. Пора было собираться на обход. Сегодня ему предстояло проверить выходы на поверхность, а после спрятаться в своей тайной пещере и продолжить наносить на иглу древние символы. Ни разу ещё за три года службы Крис не встречался с человеком, неприкосновенность входов не была нарушена, и он не видел смысла в ежедневных обходах, но спорить с кругом семи не собирался. Бабушка снова заведёт свою нескончаемую песнь о долге, мама расстроится, а Томми будет смотреть на него укоризненным взглядом бледно-зелёных глаз, поблёскивающих за круглыми стёклами.

Крис взял в руки копьё и поспешил на обход, стараясь не искать взглядом женщину, ставшую его проклятием и спасением от самого себя.

Пальцы дрожали, но внутри воцарилось спокойствие. Впервые за долгие годы огонь внутри поутих, словно испугавшись. Крис смотрел на длинную костяную иглу и чувствовал, как губы растягивает радостная улыбка. Завтра. Завтра он избавится от чудовища, что живёт внутри него. И, может, тогда сможет нормально жить? Тогда станет нужен хоть кому-то, кроме мамы, которая даже не подозревает, что творит с ней его больное, извращённое воображение.

Крис опустился на пол и, прислонившись спиной к холодным пещерным сводам, облегчённо выдохнул. Вот и всё. Осталось только вытащить из расщелины спрятанный там свиток и выучить заклинание.

Завтра всё закончится.

Эйрин выбежала из подземелья, когда почувствовала, как дрожит под ней земля. За её спиной тут же обрушился сплошной стеной каменный дождь, поднимая в воздух горы пыли. Эйрин, приподняв подол платья, чтобы не споткнуться, кинулась к жрицам. Она влетела в небольшую пещеру с алтарём посередине, вокруг которого сидели Тира, Вендела, Рогнеда, Вигдис, Ильва, Марна и Мэрит.

— Рина, — медленно повернула голову к дочери Венди, — тебе не пять лет, когда уже научишься вести себя, как подобает?

— Когда ты научишься любить собственную дочь, — Эйрин искривила в усмешке бледные тонкие губы, — но сейчас не об этом, подземелье разрушено.

Ведьмы зашептались.

— Пророчество сбывается…

— Видимо, пришло время…

— Я же тебе говорила, оставь одного из двух, я же предупреждала, — громче всех звучал голос её матери. Но Эйрин её не слушала, она никогда не чувствовала, что у неё есть мать. Единственным родным существом для неё был отец, да и тот пропал. Для матери же круг всегда был важнее дочери, и этого ей простить Эйрин не могла.