— Мам, я… в порядке.

— Эвелина, впусти меня.

Это совершенно глупо, но я все равно пытаюсь найти хотя бы одну стоящую зацепку, почему не могу впустить на порог собственную мать.

— Ради бога, Эвелина! — злится она, и я нервно тычу в кнопку разблокирования электронного замка.

Она почти мгновенно исчезает за дверью, а я опрометью бросаюсь в спальню и натягиваю спортивные штаны.

— Ви? — Олег приподнимается на локтях, с непониманием разглядывая хаос, который я создаю вокруг себя, пытаясь создать видимость порядка.

— Мама, — отвечаю одним словом, потом снова смотрю по сторонам и понимаю, что наводить порядок бессмысленно, потому что ее вообще нельзя сюда впускать! — Черт.

Он молча роняет голову на подушку.

Я успеваю кое-как закрутить волосы заколкой, закрываю дверь и несусь в ванну. Щетку с порцией зубной пасты успеваю затолкать в рот как раз в ту минуту, когда раздается звонок в дверь. Открывать иду на таких слабых ногах, что приходится придерживаться рукой за стену. Блин, да в чем дело?! Я ведь взрослая, я имею право делать что захочу и с кем захочу, и…

— У тебя. Выключен. Телефон. — По слогам говорит мама, переступая порог и, как будто уже в курсе моей личной жизни, устремляет взгляд прямо в сторону спальни.

Я, надеясь, что это не слишком бросается в глаза, выхожу вперед, чтобы перекрыть ей дорогу. Делаю вид, что чищу зубы, но маму это абсолютно не впечатляет.

— Ничего не хочешь мне сказать? — требует она.

— Я… хотела побыть одна.

— И поэтому решила довести меня до инфаркта, — продолжает за меня, прекрасно зная, что ничего такого я говорить не собиралась. Ее любимая тактика — сама придумала, сама обиделась.

— Давай я быстро почищу зубы и мы пойдем куда-то позавтракать, и поговорим обо всем этом? — Правда и неправдами, но мне нужно сделать так, чтобы они с Олегом не столкнулись нос к носу.

Ладно, пусть я буду распоследней трусихой, но я не готова осуждать наши с Олегом отношения в контексте того, что, формально, он теперь не просто очень очень взрослый друг моего отца, но еще и женатый мужчина.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но у моей матери всегда был хороший нюх.

Она еще раз пристально на меня смотрит, прищуривается, как будто у меня на лбу горит красная предупреждающая лампочка, и роняет взгляд на пол. В метре от нее — кроссовки Олега. Мужские кроссовки огромного размера, как и положено мужчине его роста.

— У тебя мужчина, — медленно растягивая каждый звук, констатирует мать.

— Я взрослый человек, — пытаюсь придать голосу значительности, — имею полное право проводить время как захочу и с кем захочу. У тебя в моем возрасте уже была я.

— Кто он? — Она как будто не слышит и пытается меня обойти, глядя прямиком в сторону спальни.

Мне показалось или оттуда действительно раздается голос Олега?

— Прекрати, пожалуйста! — начинаю закипать я, потому что все это выглядит просто абсурдно.

Я только-только перестала быть ребенком в его глазах — и вот теперь перед ним замаячила перспектива вляпаться в скандал с моей матерью. С которой они и так на ножах, по причинам, которые я до сих пор так толком и не поняла.

— Ты не имеешь никакого права вламываться в мою жизнь! — В отчаянной попытке ее остановить, я хватаю мать за плечи, потому что она упрямо прет вперед, не обращая внимания ни на какие мои слова. — Я никогда не говорила, как должна жить ты и что тебе делать! И я всегда принимала и уважала твои решения!

Короткий щелчок дверной ручки за моей спиной, и спокойный голос Олега:

— Доброе утро, Марина.

Мои руки бессильно падают вдоль тела, потому что взгляд матери в эту минуту действует на меня так же разрушительно, как криптонит на того большого мужика из комиксов. Она просто стоит и смотрит на меня искоса, и на ее лице можно без труда прочитать всю плеяду чувств — от непонимания, до раздражения и откровенного отвращения. Но еще там есть что-то, чего быть не должно.

Так же на меня смотрела Лебо.

Так же вчера на меня смотрела Крымова.

У нее взгляд… ревнующей женщины.

Женщины, которая застала своего мужчину в постели с другой.

— Ты все-таки переспал с ней, да? — Она безэмоционально отодвигает меня в сторону, хотя я уже не пытаюсь вмешаться, и подходит ближе к нему.

Олег не стал утруждать себя «полным парадом», и одел только джинсы. Пока вопрос висит в воздухе, пятерней расправляет волосы и подбадривает меня улыбкой. Это немного, но придает сил, хотя я понятия не имею, какая в этом спектакле теперь роль у меня. Вряд ли я буду выглядеть очень взрослой, если вдруг начну угрожать полицией собственной матери.

— Марина, никому из нас не нужен этот разговор прямо здесь и сейчас — Олег ведет себя миролюбиво и спокойно, хотя у него есть полное право злиться. Вряд ли сорокалетнему мужчине очень «приятно» объясняться с матерью девушки, которая накануне делала ему минет.

Мысли о прошлой ночи моментально вгоняют меня в краску.

Не о таком утре после ночи с любимым мужчиной я мечтала.

Только сейчас я понимаю, что мне нужно было ответить хотя бы на одно из ее сообщений. А лучше — позвонить. Не бегать от разговора, который рано или поздно должен был случиться, а взять ситуацию в свои руки и расставить все точки над «i».

Сказать, что прошло слишком много времени.

Что мы оба стали другими людьми и я больше не чувствую то, что чувствовал к ней двадцать лет назад.

Да много чего сказать, на самом деле. Извиниться за то, что в тот единственный раз, когда действительно был нужен — меня не было рядом. Возможно, тогда бы Марина не смотрела на меня с таким презрением. Или, так же возможно, смотрела бы с еще большим.

— Ты хотя бы иногда думаешь о последствиях? — Она прищуривается и в который раз пресекает попытку Эвелины вмешаться в наш разговор. — Или просто снова взял, что захотел, наплевав на нас обеих?

— Нет никаких «вас обеих», Марина. — Я стараюсь, чтобы мои слова не звучали слишком грубо, но все равно получается так, будто я только что прямым текстом послал ее на хер. — Если у тебя есть претензии ко мне — давай поговорим, но не надо втягивать в это Эвелину.

— Я никуда не уйду, — твердо заявляет Ви и все-таки прорывает оборону матери, чтобы встать рядом со мной.

Когда берет меня за руку, я чувствую себя тем мужиком из фильма про Армагеддон, который даже перед лицом смертельной опасности знает, что его женщина рядом и будет подавать патроны. А самое странное, что что-то подобное я вообще чувствую впервые.

— Очень хорошо. — Марина складывает руки на груди. — Даже хорошо, что она здесь и узнает всю правду от тебя лично. Я устала быть страшной злой собакой, которая только то и делает, что гавкает почем зря.

— Мама, мы с Олегом сами разберемся.

— Ви… — Я пытаюсь ее остановить, потому что меньше всего на свете хочу чтобы прошлое всплыло именно сейчас, в наше первое утро.

И еще потому что реально очкую, что она просто не сможет переварить правду. Потому что не поймет. Потому что все это время я был для нее хорошим добрым другом ее отца, а не человеком, из-за которого она стала сиротой. Даже если напрямую я никак в этом не виноват.

— Все нормально, Олег, — ее тонкие пальцы еще крепче обхватывают мою ладонь, — я взрослая и знаю, что у каждого из нас есть прошлое, которое…

— Мы были любовниками, Эвелина, — наконец, разрубает этот гордиев узел Марина. — Он добивался меня несколько лет, а когда добился и обо всем узнал твой отец — от этого рыцаря в сияющих доспехах и след простыл. Потому что он всегда трусил принимать решения. Потому что он просто разменивает женщин, как только они перестают быть добычей.

В гробовой тишине, которая опутывает нас плотным коконом, единственный звук, который я слышу — медленный свистящий выдох сквозь зубы. Мой, кажется, хотя я впервые не уверен даже в таких очевидных вещах.