Хорошо, что светофор моргает зеленым и я вливаюсь в поток машин, сосредотачиваясь на дороге, пока Диана делает несколько селфи прямо в машине. Между делом еще раз интересуется, уместно ли будет их выставить, и нет ли в моем поле женщины, которая по чистому стечению обстоятельств опознает машину по ремню безопасности.

— Если бы в моей жизни была женщина, которая устроила бы из-за этого скандал — я бы крепко задумался, о целесообразности наших отношений.

— Так категорично. — Диана делает еще пару снимков, показывает мне их, как будто я должен принять решение, какой больше достоин публикации, но я снова отделываюсь лаконичным «Вы прекрасно выглядите на всех». Она делает пару кликов, прячет телефон и задумчиво говорит: — А ведь я вполне могла бы устроить разбор полетов, если бы узнала, что мой мужчина в свободное от нашего с ним общения время, катает в рестораны других женщин.

Я думаю, что она еще и сильно приуменьшила степень своего недовольства, потому что с такими, как Диана, дело редко заканчивается «разбором полетов».

— Боюсь, что в таком случае вам стоит пересмотреть свои притязания на определенную категорию мужчин, — я стараюсь подбирать слова, хотя в чем ее нельзя обвинить, так это в обидчивости.

— Потому что у них всех есть особи девичьего пола для таких прогулок? — смеется Диана, но я впервые чувствую неискренность в ее поведении.

— Потому что мы не любим, когда нам устраивают разборы полетов.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​

— Эвелина, что ты там делаешь?! — кричит мама из гостиной, пока я, стараясь не угодить ногой в разбросанные игрушки, пробираюсь дальше по чердаку.

Здесь нет освещения и приходится использовать маленький фонарик, света от которого хватает на небольшое пятно перед собой, только чтобы не налететь на одну из опорных балок. Поэтому, я только что споткнулась об ящик со старыми игрушками и все кубики, и пирамидки из моего прошлого, разлетелись по полу. Приходится в буквальном смысле слова чувствовать себя игроком в «Сапер», переступая по островкам свободного пространства.

— Мам, все хорошо! — кричу в ответ и тут же случайно наступаю на что-то мелкое, что неприятно впивается в пятку.

Наверное, все-таки нужно было обуться. Страшно даже представить, как потом буду отстирывать с белых носков всю эту пыль. Если такое в принципе возможно без волшебства.

Но решение забраться на чердак было спонтанным. Укрыло меня пол часа назад, когда я вспомнила, что давно хотела найти одну из старых детских книг. Ту самую, которую Денис разрисовал идиотскими картинками. Найти — и как-то зарисовать его каракули. Нерациональное и глупое решение, чистой воды импульс, в надежде на то, что так мне станет хотя бы немного легче. Потому что послевкусие сказанных им мерзостей, даже спустя сутки никуда не делось. И даже стало еще сильнее.

— Слеза оттуда немедленно! — требует мама, но я уже нахожу, что искала.

В углу, там, где крыша такая низкая, что пробраться туда можно только на корточках, стоит сразу несколько фанерных коробок, доверху наполненных детскими книжками и журналами. И еще пару связок, просто перетянутых веревками, стоят так же, полностью покрытые толстым слоем пыли. Стараясь не притрагиваться лишний раз, осматриваю обе — это в основном журналы для детей и тонкие раскраски. Лучше это не тормошить, тем более, что по воспоминаниям та самая книга была в твердой обложке.

Осмотревшись, нахожу рядом тюк со списанными вещами. Беру свою старую куртку, стелю ее на полу и начинаю перебирать первый ящик. Странно, что прошло столько лет, а большинство обложек мне до сих пор знакомы. Про некоторые даже точно могу сказать. Когда она впервые попала мне в руки. Книга про Незнайку появилась у нас летом. Я тогда чем-то сильно болела — кажется, ветрянкой — и мама читала ее вслух. Если закрыть глаза. То могу даже вспомнить ее уставший голос, после двух бессонных ночей со мной. Кажется, это было уже в последний год, когда еще был жив папа, потому что потом у меня нет о нем ни одного воспоминания.

Еще одна разукрашка, безжалостно почерканная моей детской рукой. Выглядит как первая попытка освоить цветные мелки. Много. Маленьких тонких книжек с огромным картинками и смешными четверостишиями-загадками.

Но нужной мне книги в первом ящике нет.

Складываю все обратно в коробку и подтягиваю поближе следующую.

Нужная мне книга лежит почти в самом низу. Под ней только старая картонная папка, завязанная на узел потрепанным ленточками. Без надписей и опознавательных знаков. Я даже не думала, что такие еще сохранились за пределами черно-белых фильмов. Приходится постараться, чтобы одолеть тугой узел, как нарочно завязанный так, чтобы содержимое досталось только самым упрямым. Внутри медицинские выписки — мамы и папы, разные рецепты и пожелтевшие от времени бумажки. Целая пачка талончиков непонятного назначения, несколько старых фото, на которых мы втроем. И даже одно фото, на котором Олег держит меня на руках еще совсем маленькую, где мне едва ли больше полугода.

Я направляю луч фонарика на его лицо. А ведь он почти не изменился. Только плечи стали шире и черты лица заострились какой-то особой мужественностью.

Боже, когда он уже вовсю спал с женщинами, я даже на горшок ходить не умела. Представляю, каково ему было слышать мои нелепые признания. Это для меня он большой и сильный мужчина, даже в самых ранних детских воспоминаниях, а он наверняка постоянно вспоминает, что когда-то я оставила на его модных джинсах мокрое пятно.

Я бережно складываю все фотографии в книгу, но в папке есть еще пара мятых бланков. На одном из них логотип с названием медико-генетического центра.

— Анализ ДНК на отцовство, — читаю вслух.

Перечитываю. Роняю взгляд на две колонки, одна из которых подписана моим именем, а другая — именем папы и подписью «предполагаемый отец».

Бумажка дрожит в моих пальцах, поэтому, чтобы прочитать каждую строчку как следует, приходится вдохнуть и выдохнуть, и направить луч фонарика на проклятую печать внизу. Это не просто распечатка, это официальный медицинский документ, с номером и регистрацией. Название медицинского центра мне не знакомо, но сейчас по этому адресу Центр планирования семьи, а при таких центрах, насколько мне известно, всегда есть разные генетические лаборатории.

Но сколько бы я не перечитывала каждую строку — они не меняются.

Папа сомневался в том, что я — его дочь?

В ответ на этот вывод из меня вырывается громкий смешок, больше похожий на икоту. А следом начинается и она — резкая и частая, до боли в диафрагме, как будто мои внутренности устроили бунт. Не помогает ничего — ни задержка дыхание, ни попытка дышать носом. В конце концов, какой-то из звуков получается настолько громким, что мама снова требует, чтобы я немедленно спускалась.

— Там же столько пыли, Эвелина! Хочешь заразиться клещами?!

— Я… уже спускаюсь.

Сую листок в книгу, наспех перекладываю остальное обратно в коробку и на корточках пробираюсь до лестницы. С нее, правда, едва не падаю, потому что натыкаюсь на испуганный взгляд матери, которым она подкарауливает меня внизу.

— Я предупреждала! — ругается она, отряхивая с меня огромные серые пятна. — Что это у тебя? Зачем тебе это?

— Это… для рисования! — Я успеваю одернуть книгу до того, как мама смыкает на ней пальцы. — Хочу нарисовать кое-что, и мне нужно немножко вдохновения. Ты же знаешь, что…

Наш разговор перебивает отчим, который заглядывает в дом с полной корзиной вишни. Вид у него довольный, как будто загнал целого мамонта.

— Вот, — взвешивает корзину на руке, — хватит на компот и на вареники.

Когда они уходят, я подкрадываюсь к двери, чтобы убедиться, что они заняты чем-то на маленькой кухоньке и в ближайшие пару минут им точно не до меня. При свете дня на книге хорошо видны следы черного маркера, хотя кто-то постарался от них избавиться. Готова поспорить, что и это — художества Дениса, и даже могу догадаться, что именно пытался изобразить этот «художник». Но сейчас все это меня абсолютно не волнует.