— Денис говорил… — Воробей спотыкается, потому что упоминание брата заставляет меня с шумом втянуть воздух через ноздри.

— Продолжай, все норм.

На самом деле, нифига не норм, потому что мне хочется прямо сейчас на хрен убрать с плиты всю готовку, разложить Ви на столе и драть ее до тех пор, пока при имени «Денис» она не станет совершенно искренне спрашивать: «А кто это?»

— Твой брат говорил, что она еще до брака консультировалась с адвокатами по разводу.

— И какие там у нее были успехи? Он не сказал?

Эвелина еле заметно дергает плечом и опускает в кипящую вожу стопку спагетти. Медленно помешивает. Накрывает крышкой. Достает из холодильника уже натертый пармезан и несколько маленьких помидоров.

— Ви, если ты переживаешь, что бывшая жена обберёт меня до нитки, то совершенно напрасно.

— Ты так смело называешь ее бывшей.

— Потому что ни при каких обстоятельствах, даже если небо упадет на землю или случится катаклизм, и она останется последней женщиной на земле, я больше не собираюсь взаимодействовать с этой женщиной.

— Может, еще помиритесь. — Она определенно говорит не то, что думает, но очень старается выглядеть так, будто ее это никак не задевает.

Хотя, может это не Ви, а я занимаюсь махровым самообманом? Сижу тут, старый пень с абсолютно уебищным «браком на час» и тешу себя иллюзией, что эта красивая молодая девочка совершенно искренне до сих пор пускает на меня слюни. А может, стоит посмотреть правде в глаза? В ее возрасте, имея возможность выбирать, разве стал бы я долго убиваться по женщине, вдвое старше меня, с не самым приятным багажом жизненного опыта за плечами и которая бы ясно дала понять, что я ей на фиг не уперся?

А сейчас, после того как я столько раз ее отвергал, имеет ли смысл вообще заводить разговоры о «нас», даже если я приехал сюда именно для этого?

Я мысленно хмыкаю. Выбрал «идеальное», мать его, время. Когда сам еще формально женат, когда есть та, кто написывает мне признания в любви, и когда у Эвелины, вполне возможно, уже роман с моим братом.

— Ви, я не самый хороший и порядочный мужик, но давай остановимся на том, что мириться с Дианой я не собираюсь. Для меня этот человек больше не существует.

Кстати, а как вообще ей — знать, что Денис трахал мою тогда еще пока_не_жену?

— Ты хороший, — почти шепотом говорит Воробей, и тут же снова начинает суетливо возиться с ужином. О котором я вообще не просил.

— Ты встречаешься с Денисом? — Вопрос вертелся на языке с той минуты, как я переступил порог ее квартиры.

Ви, которая как раз взялась отбрасывать вермишель на дуршлаг, так и замирает. Так и стоит с посудой в вытянутых руках, словно прозвучали волшебные, обездвижившие ее слова.

— Я ни с кем не встречаюсь, — наконец, отвечает она, и все-таки перекладывает спагетти в глубокую керамическую миску. — Тем более не стала бы встречаться с Денисом. Он мне даже не нравится. Бррр…

Это ее «брр» заставляет мою рожу растянуться в улыбке как у того зеленого чудика из фильма про Рождество, которого лепят чуть-ли не на весь новогодний инвентарь. Она точно не врет. Кто угодно мог бы вот так же легко соврать, но мой Воробей говорит правду.

— Ви, прекрати мучить вермишель, — стараясь подавить желание ржать, наблюдаю за тем, как она яростно колотит вермишель отдельно от поджаренных помидор.

— Это паста, — упрямо бросает Ви. — Господи, я и Денис! Такое могло прийти только в твою больную голову!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А вот сейчас она злится. И делает это с той же искренностью, с которой минуту назад развенчала мои сомнения на их с Денисом счет. Поворачивается на пятках, держа хваталку одной рукой, как будто собирается точно так же переколотить мозги в моей башке.

— Спокойно, — в шутку закрываюсь от нее руками, когда Эвелина налетает на меня рассерженной фурией. — Эй, Воробей, не бушуй!

— Я! Тебе! — С размаху врезается крохотным кулаком мне в плечо. — Не воробей! И не пуговица! Я взрослая женщина!

— Ви, я вижу. Правда, честно.

Она бьет снова и снова, и хоть ни один из ее тумаков (нужно сказать, абсолютно заслуженных), не причиняет мне реальный вред, все равно приходится уйти в глухую оборону. Говорят же, что даже маленькая собачка может быть злее натасканного волкодава. А моей принцессе абсолютно точно есть за что выписывать мне по первое число.

— Ты никогда ничего не видишь! — никак не может угомониться Ви, находит брешь в моей защите и все-таки врезает кулаком куда-то мне в челюсть. — Ты просто слепой упрямый осел!

Вынужден признать, что несмотря на крохотные силы ее ударов, она все-таки крепко меня достает, вынуждая отклоняться на спинку дивана, пока я буквально не распластываюсь по ней, как уже снятая с медведя трофейная шкура. И в какой-то момент Ви нависает надо мной всем своим тоненьким телом, и ее длинные волосы щекочут мне щеки.

Жмурюсь, когда в попытке остановить «беспощадные побои», перехватываю ее запястья, и она едва не валится на меня, в последний момент группируясь непонятно какими силами.

— Прости, Ви, — говорю я, извиняясь так искренне, как никогда. — Я больше не буду называть тебя воробьем, Воробей.

Конечно, делаю это нарочно, потому что справедливая злость делает из маленькой девчонки, в которой я уже давно не вижу просто «Пашкину дочь», женщину, чей запах сводит меня с ума, как эксклюзивный феромон. С прищуром в глаза и прикушенной нижней губой, она вся как будто создана для того, чтобы прорубить разом все три линии моей обороны. А ведь я, черт подери, сооружал их много месяцев, и в какой-то момент даже поверил, что буду в полной безопасности от самого факта ее существования. Хотя, какая к черту безопасность, если она продолжала торчать в моих мыслях каждую минуту, стоило мне потерять бдительность и перестать себя контролировать.

— Я не ребенок, Игнатов! — фыркает Ви, предпринимая попытку вырвать правую руку из моего захвата.

Безуспешно, конечно, потому что ее близость уже сделала свое черное дело и мои внутренности вкручивает от одного только запаха ее близости. И Эвелина пахнет совсем не шампунем «Кря-кря» и не детской присыпкой. Она проникает мне в ноздри ароматом запретного желания, которое я, клянусь, едва держу под контролем.

— Я взрослая женщина! — продолжает доказывать Ви. — Ты просто баран, если думаешь иначе! Но, знаешь что, Игнатов? От того, что я для тебя просто папина дочка, я не перестала быть женщиной! И я нравлюсь другим мужчинам, и они смотрят на меня как на женщину, которая… которая…

— И травят испорченными тортами, — мрачно напоминаю я, даже сейчас сожалея о том, что не нашел того долговязого придурка и не провел ему лекцию о том, как и чем нужно угощать приличных девушек. Вероятно, парочка моих тумаков в будущем спасли бы не один девичий желудок.

Но воспоминания о долговязом придурке оказываются неожиданно отрезвляющими, потому что вместе с ним в памяти всплывает и бледное лицо Ви, и перекошенное от злости лицо Марины. И ее угроза, звучащая в моих ушах так же отчетливо, как и в тот день, хоть прошло уже прилично времени. На самом деле даже странно, почему она до сих пор не рассказала дочери о нашем прошлом. Возможно, как и все матери, хочет уберечь ее прошлого, которое, можно не сомневаться, вернется как бумеранг.

Как любила говорить моя без пяти минут бывшая жена: «Карма — она, как все женщины, немного сука, и обязательно отомстит в самый безоблачный момент».

— Ви, хватит. — Я слегка ее встряхиваю, заставляя себя не реагировать на близость ее тела. И это, мать его, никогда не было так сложно.

Возможно, я преувеличиваю, но ни с одной женщиной я не испытывал тех странных эмоций, который испытываю сейчас. Хочется погладить ее по голове, а потом отодрать до состояния мокрой тряпки. А потом прижать к себе и накормить нормальными человеческими сладостями. И снова выебать.

— Меня уже тошнит от твоего «хватит», Олег, — уже действительно зло огрызается она, и на этот раз я даю ей освободиться.