— Кажется ты забыла, что это мне он уже почти две недели не звонит и не пишет, так что если хочешь поехать, то имей ввиду, что мегерой буду я.

Почти две недели. Какая страшно большая цифра, учитывая то, что раньше мы списывалась каждый день, даже если просто на формально-вежливые темы. Вспоминаю старый мем, которым не раз сама же утешала Ирку после ее очередного «последнего прощания» с недобывшим: если мужчина за сутки ни раз не позвонил и не написал, значит, либо не хочет, либо умер.

Значит, Олег просто не хочет.

Может, все из-за того проклятого теста на отцовство? И зачем я только его спросила.

— Ладно, но если что — звони, прибегу тебя спасать. — По лицу Кати так сразу и не понять, шутит она или говорит всерьез.

Водитель приезжает ровно минута в минуту. Я караулю его возле входа, перебирая пальцами стаканчик с давно остывшим кофе.

Едем в полной тишине.

Это просто совпадение, что Крымова появилась на горизонте после того, как оттуда совсем исчез Олег? Может, они решил развить свои отношения и все это — просто повод для разговора, в котором она даст понять, что соплячка вроде меня ей не ровня, и всем будет лучше, если я просто исчезну под каким-то надуманным предлогом? Я настолько ярко представляю эту сцену, что с досады едва не проливаю кофе на колени.

— Все хорошо? — вежливо интересуется водитель, стеклянным взглядом изучая меня в зеркале заднего вида.

Беззвучно киваю и на всякий случай допиваю все в пару глотков, хотя уже почти не чувствую вкус напитка.

Офис Ирины находится в той части города, которую мы между собой называем «Клондайком», потому что там всегда полно состоятельных мужчин на дороги машинах, иностранных делегаций и других, менее «тяжелых», но вполне перспективных предметов охоты современных золотоискательниц. Как-то раз Ирка подцепила там солидного мужика, и сразу взяла его в оборот. Долго и упорно его подсекала, как сома на поводке, а потом, когда дело все-таки сдвинулось с мертвой точки, в игру вмешалась судьба и Ирка потеряла голову от его водителя. С которым у них до сих какой-то непонятный тяни-толкай.

Блин, да почему я вообще об этом думаю, вместо того, чтобы морально подготовиться к встрече с Крымовой?

Водитель жестом указывает мне на широкие ступени в огромную высотку. То есть, дальше сама? Меня пропустят?

— Вас уже ждут, — подсказывает ответ на мой молчаливый вопрос.

И действительно, у входа меня ждет щуплый парень, возможно, он даже почти мой ровесник. Переспрашивает имя, кивает и сухо просит следовать за ним.

Заходим в лифт.

Оттуда — на тридцать второй этаж это почти на самом верху.

— Ирина Сергеевна сейчас занята, — парень небрежно указывает мне на один из диванов в приемной. — Вас позовут.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И исчезает, оставляя меня один на один с прозрачным простенком, за которым хорошо видно и Ирину, и ее посетителей — нескольких мужчин и женщин, с которыми она, судя по резкой жестикуляции, не церемонится в выражениях. Хотя звукоизоляция здесь идеальная — я не слышу ни звука.

Когда они, наконец, заканчивают и гуськом выходят, щуплый парень снова появляется в приемной, заглядывает в кабинет, говорит, что «Эвелина Южина уже ждет».

— Да, хорошо, — слышу его голос, прежде чем он закрывает дверь. — Ожидайте.

Как будто у меня есть выход?

Хотя, я всерьез раздумываю о том, чтобы уйти, когда спустя полчаса ничего не меняется — Ирина сидит в кресле, развернувшись ко мне спиной, и как будто даже не шевелится. Возможно, говорит по телефону? Или просто испытывает предел моего терпения? Интересно, а есть ли какие-то нормы делового этикета, которые регулируют ожидание? Ну, типа, после двадцати минут кукования в приемной, разрешается уйти, не прощаясь? Я даже встаю, чтобы походить, прежде чем улизнуть, но именно в эту минуту Ирина открывает дверь.

— Прошу прощения, что заставила ждать. — Но извиняющейся совсем не выглядит.

Жестом предлагает зайти, предоставляя право самой выбрать место за длинным столом.

Сама садиться во главе.

Я, подумав, выбираю кресло через один — не слишком далеко, но и не слишком близко. Судя по ее еле заметной снисходительной улыбке, это была какая-то тонкая проверка, которую я не прошла.

— Наше мероприятие запланировано на двенадцатое число. Мы приезжаем в кардио-центр в десять, и пробудем там ориентировочно до пятнадцати часов дня, чтобы не переутомлять детей.

Следующих десять минут она посвящает меня в детали программы, на каких-то останавливаясь подробно, какие-то упоминая лишь вскользь. Зачем — ума не приложу. Вряд ли от этого изменится моя личная задача. Но все равно внимательно слушаю.

— И так, — она устремляет на меня холодный, напрочь лишенный эмоций взгляд, — как вы видите свое участие? В какую часть программы вас поставить?

Вопрос застает меня врасплох, и я еще раз мысленно ругаю себя за то, что потратила драгоценное время не на подготовку к встрече, а на мысли об Олеге.

— Разве… это не вам решать? — рискую задать вопрос, который кажется уместным. Ведь она организатор, значит, ей виднее, как лучше составить программу.

Ирина приподнимает бровь.

— У вас уже составлена программа. Вы ведь не будете менять ее на ходу, чтобы под меня подстроиться.

Она медленно кивает. А вот эту проверку я, кажется, прошла.

Несколько минут она молча рассматривает разложенные перед ней листы. Видимо, это и есть пресловутая программа, уже со всеми правками, которые Крымова, по видимому, как раз и раздавала перед моим приходом. Ей ничего не стоило показать их мне, чтобы я точно видела время, и могла более ясно понимать картину, ориентируясь не только на обрывки ее быстрого рассказа. Но она нарочно этого не сделала, чтобы поставить меня в неудобное положение.

— Вам хватит двадцать минут между двенадцатью и половиной первого?

Полчаса — это совсем ни о чем. Только на то, чтобы раздать детям принадлежности для рисования и организовать рабочее пространство уйдет минут десять.

— Мне нужно сорок минут. Лучше пятьдесят.

— Вы собираетесь делать из них Пикассо?

— Я собираюсь сделать так, чтобы они весело провели время и отвлеклись от своих болезней.

— Уверены, что сможете это сделать достаточно профессионально?

— Нет, не уверено. — Я не собираюсь юлить, поэтому отвечаю максимально честно. — Ирина Сергеевна, я никогда ничего подобного не делала. Не принимала участия в благотворительности и у меня нет педагогического образования. Но все же я достаточно эрудированный человек, чтобы понимать, что дети с большим интересом проведут время, осваивая интересные азы рисования, чем изображая помощников Мистера Крабса. Вы сказали, что их возраст от шести до тринадцати. Не думаю, что тринадцатилетним детям интересно смотреть, как корчатся аниматоры. Почему бы не разделить их на две группы? Я могу забрать старших.

Она так долго молчит, что я мысленно готовлюсь услышать отказ и что-то вроде «хорошо, Эвелина, я поняла, мы с вами свяжемся», но в конце концов Крымова соглашается. Признает мое предложение разумным и снова черкает свои страницы. Спрашивает, что именно мне нужно для мастер-класса и я, подумав минуту, набрасываю на листе бумаги примерный список всего необходимого. Говорю, что так сходу могу все не вспомнить, потому что у меня не было времени как следует подготовиться, но Ирина снова ведет себя дружелюбно — пишет мне номер телефона куратора мероприятия и предлагает, если что, до конца дня сбросить ему полный перечень, если вдруг я что-то захочу добавить. Озвучивает, что у них хороший бюджет, так что можно не мелочиться.

В конце встает и даже протягивает руку для рукопожатия, нарочно глядя на меня сверху вниз, как будто хочет подчеркнуть свое привилегированное положение.

Но когда я собираюсь уходить, неожиданно говорит (как будто даже не мне, а кому-то третьему):

— Олега там не будет, если вдруг тебе интересно.