Он затеял разговор о Бялой Гуре, об обеде в Швянте и сказал будто между прочим:

– Кстати, один мой родственник говорил мне о вас… Мой дядя по матери, Ласло Войцеховский.

Стефан вдруг понял, что абсолютно не знает, какой приставить титул – да и есть ли титул у новоиспеченного дяди?

– Войце… ховский? – Ладислас еле выговорил. – Нет, ей-Разорванному, не припомню.

Он мог врать или говорить правду – это не имело значения. Потому что Стефан давно понял: Ладислас – не тот, кто ему нужен. Он выглядел молодо, но на лбу его пудра забилась в складки морщин, которые призвана была скрыть, у губ обвисли складки, и рука в тонкой белой перчатке дрожала, когда он потянулся налить еще вина.

Теперь ему и самому казалось это смешным – подозревать Ладисласа. Наверняка, будь он вампиром, Стефан бы почувствовал…

Лотарь только раз заговорил о Зове. Цесарю сообщили, будто воздействие это близко к магии крови. Она считалась настолько древней, что ни в одном из королевских домов Пристенья или Шестиугольника ее не употребляли. На колдовство есть своя мода, и эта магия оказалась позапрошлогоднего сезона…

И все-таки уже заговорили о крови, и выходит, что Стефан прав. А Лотарь упорен и не оставит поисков. Значит, вампира, кем бы он ни был, скоро найдут.

Стефану хотелось найти его раньше.

Это раздражало его, будто слово, которое вертится на языке и которое никак не можешь вспомнить. Раньше он избегал светских увеселений, появляясь на приемах, только когда его отсутствие сочли бы за невежливость. Теперь же Стефан каждый вечер отправлялся в бальный зал, в театрик или зимний сад. Завязывал пустые разговоры, отплясывал с дамами, смотрел живые картины – и непрестанно вглядывался и вслушивался. И всякий раз возвращался ни с чем. Да и с чего он взял, что вампир обязательно во дворце? Он мог скрываться в любом из посольств, на тайной квартире, в рыбацкой хижине…

А ему самому такая жизнь давалась все тяжелей. Слишком много было бьющихся сердец вокруг, слишком много трепещущих жилок, обнаженных запястий, глубоких вырезов, подчеркивающих изгиб шеи… И все труднее сдерживаться. На приемах порой становилось так плохо, что он сбегал на балкон, а то и за пределы дворца, благословляя здешний холодный и мокрый воздух.

Пан Ольховский рассказывал ему, как в молодости прятался по лесам от державников и как после нескольких недель блуждания и он, и товарищи его не могли думать ни о чем, кроме еды. Раньше Стефан этого не понимал, теперь – почувствовал. Ему снилось, что он пьет – наконец-то может напиться. Он стоял на коленях рядом с телом брата Ротгара и, не стесняясь, лакал кровь. Во сне это было так естественно – и так сладко…

Он чаще, чем раньше, наведывался в дом на Малой набережной, пытаясь заглушить зов крови зовом плоти. Не помогало; он так четко слышал запах горячей девичьей крови сквозь дешевый парфюм, что голову кружило, – и не от того желания, которое в нем старались возбудить. Как-то Стефан будто бы шутя прикусил свою любимицу Лизу за шею. Та захохотала, а он на какую-то страшную секунду подумал, что вот, можно, – ведь ее никто не хватится потом, мало ли таких пропадает на улице каждый день – а ради такого клиента мамаша на все закроет глаза…

Он вылетел как оглашенный в мокрую весеннюю ночь, нырнул в туман, клубящийся по переулкам; забыв о кучере, шагал куда глаза глядели, пытаясь успокоить дыхание. И привычно уже сжимал у сердца ладанку.

«Что же это со мной такое, Матерь добрая…»

Стефан часто молился, хоть выходило плохо. Он не мог не думать о Юлии, когда смотрел на образок – как она дотронулась до его руки, как обратила на него такой же пронзительный, полный света взгляд…

Пасмурный и влажный мартовский день. Торжествующе, оголтело кричат птицы. Быстрая и громкая в тот год выдалась весна, с бурлением освобожденных ручьев и шумом новой листвы под ветром. Со свадебными колоколами.

Отец первый выпрыгивает из кареты, сам открывает дверцу с заново покрашенным гербом. Подает руку худенькой, небогато одетой девушке. Голова у нее замотана белым платком, как у простолюдинки. Она щурится: серые глаза заново привыкают к свету после полумрака кареты.

Стефан, кажется, видел ее раньше. Когда-то, в детстве, они вместе играли…

– Это панна Юлия, – говорит отец. – Моя нареченная.

На высоких ступеньках крыльца она оскальзывается, и Стефан первым успевает подать ей руку. Удержать. Быстрый – будто украдкой – взгляд серых глаз из-под длинных ресниц.

«Да ведь ей страшно», – думает Стефан.

– Не бойтесь, – говорит он вполголоса, так и не отпустив ее руку.

– Не буду, – отвечает Юлия.

Шестнадцатилетний Марек сидит на софе в комнате брата, подобрав под себя длинные ноги.

– Нет, ты видел? Верно говорят: седина в бороду, бес в ребро.

Стефан поворачивается от окна.

– Даже не вздумай…

– Не вздумаю, – хмуро говорит Марек. – Девушка-то хорошая. Но старый хрыч каков!

– Брат… Катажины нет уже три года, а отец… не привык без внимания. Не злись.

Но Марек злится, поджал губу, выставил подбородок. Он скучает по матери.

– У него был долг перед паном адъютантом. Вот подрастешь – узнаешь, что такое долг.

Марек кидает в него диванной подушкой. Промахивается.

– Пан адъютант просил, чтоб семьи породнились. Но почему б отцу за тебя ее не отдать? Тебе-то она куда больше по возрасту подходит…

– За меня? – цедит Стефан. – Ты забыл, что я такое? За тебя уж скорее…

Марек смеется – весело и громко, того и гляди, весь дом поднимет.

– Ну ты, Стефко, скажешь.

– Вот и не суди отца. Не тебе судить.

Брат замолкает. Потом из темноты доносится его шепот:

– А ведь верно, она красивая, а, Стефко?

Он поворачивается к окну. Бездумно чертит на стекле, запотевшем от тумана.

– Верно. Красивая.

В храме, когда жених и невеста опускаются на колени перед образом Матери и давно простивший отца Марек подает им кольца, Стефан вдруг думает: это навсегда. У отца совсем седой затылок.

Навсегда. До конца жизни. После свадьбы Стефан то и дело оказывается с ней рядом. Делает то, на что у вечно занятого отца не хватает времени, – а у него времени сколько угодно, он приехал на лето из Университета и слоняется по дому бездельно. Он знакомит Юлию со слугами, показывает имение, растолковывает семейные обычаи. Приносит книги, приходит в гостиную, заслышав звуки клавесина. Сталкивается на лестнице. Все это выходит не специально; просто у него не получается долго ее не видеть. В конце концов отец говорит в шутку:

– Осторожней, Стефко, а то подумают, что ты за отцовской женой ухлестываешь…

Тем вечером они встречаются наверху лестницы – случайно. Застывают, робея вдруг, как дети, которым родители не разрешают друг с другом водиться.

– Я уеду за границу, – говорит Стефан. – Я уже решил.

Он бы и в самом деле уехал – в Чезарию, во Флорию, к черту на рога, – если б не восстание.

– Возьмите, Стефан, я сделала это для вас.

Юлия протягивает ему расшитый кушак. Глаза у нее красные, припухшие – явно шила всю ночь. По белому шелку бежит зеленая вышивка; мягко спадают разноцветные кисти.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.