Капо оставался хитрой лисой; будь он чуть более откровенен, и можно было бы сказать, что Флория, наверное, в курсе переписки. Но посол на личной аудиенции намекал, что можно сплотить остландские и чезарские силы на южной границе Флории и ударить оттуда. По его мнению, такое нападение стало бы для Тристана сюрпризом.

– Из чего мы можем предположить, – сказал Стефан на следующем Совете, отодвигая рапорт, – что Остланду пытаются расставить ловушку и делают это не очень вежливо…

Рапорт этот, с выкладками из писем капо и чезарской миссии, он составлял с удовольствием. Стефану нравилось его занятие. Нравилось, как скользит перо по плотной, чуть желтоватой бумаге с отпечатанным внизу страницы остландским львом, нравилось оттачивать фразы до того, чтоб они звенели, отсекать от слов всякий лишний смысл, добиваться четких формулировок. Так, пожалуй, на службе у цесаря станешь чернильной душой…

Подобным образом разобранный по косточкам и выставленный на дневной свет прожект казался подозрительным. Но если знать, что решения по таким вопросам принимаются единолично, а советникам – да и генералам – остается лишь кивать, как фарфоровым собачкам на камине… то отчего бы не попробовать? И не заставить цесаря это решение принять?

О Зове Лотарь не говорил пока никому, кроме магов и, возможно, тáйника. Однако после того разговора в кулуарах снова принялись обсуждать Чезарца. Неожиданный союзник опять превратился в давнего врага, и не только Стефан вздохнул с облегчением.

– Все же, согласитесь, это выглядит соблазнительно, – сказали из-за стола, – если б мы могли приблизиться к флорийцу через Чезарию…

Такие вопросы должны бы обсуждаться на совете другого толка – но здесь говорили не о войне, а о намерениях… Из генералов Державы присутствовал только самый молодой, получивший свой чин милостью нынешнего цесаря. Ему хотелось во Флорию через Чезарию; хотелось в какую угодно битву, только бы доказать, что он достоин назначения. Державе пригодились бы более опытные командующие, те, кто служил еще при матушке цесаря, кого Яворский перед битвой показывал издалека своему порученцу. Но они со временем совсем перестали появляться при дворе и в столице…

И все-таки совет не военный, и за это Стефан неизвестного вампира готов был благодарить.

– Как гласит их собственная пословица, самые красивые яблоки растут на отравленном дереве, – негромко возразил Кравец. – Не стоит бросаться их срывать…

– Ваш совет, барон Кравец? – сощурился Лотарь.

Он сидел, подперев руками голову, слегка горбясь, будто под тяжелым грузом. На спину ему и впрямь давил невидимый доспех – тяжелая магическая защита, которую ставили только на крайний случай, кажется, в последний раз он надевал ее на коронацию… Но коронация – это в худшем случае несколько дней, а теперь предстояло носить доспех, пока не выяснится, откуда Зов. Цесарь и ступал медленно, и передвигался неловко, как старинный рыцарь в полной броне. Но голосов больше не слышал.

– Я согласен с князем Белтой, ваше величество. Следует продолжать переписку.

Остальные переглянулись. Как вдруг умудрились оказаться на одной стороне бывший бунтовщик и тот, кто без устали бунтовщиков отлавливает?

– Мне, – сказал Кравец, – не сообщали ни о каких переменах в Чезарии, которые могли бы повлечь такое решение капо.

Послы пока оставались в столице. Чезарский, за которым тайная служба ходила и смотрела теперь как за родным ребенком. Дражанский, который почти не покидал дворца, пытаясь добиться вместо смутных обещаний четкой даты начала войны. И чеговинский – ведь война официально не объявлена, и высылать его повода нет. Ладислас, прекрасно зная, что за тучи собрались у него над головой, продолжал созывать балы в Посольском доме, охотиться за картинами и покровительствовать художникам. Казалось, что балы его стали еще более шумными, а поступки – более экстравагантными. То ли пир во время чумы, то ли вызов. Даже люстры сверкали ярче обычного – так что Стефану, когда он зашел в залу, захотелось прикрыть глаза рукой.

Несмотря на невидимую стену, что окружала Ладисласа в последнее время, гостей у него не поубавилось. Всем было интересно, на что похож посол, которого не высылают де-юре, хотя его стране уже объявили войну де-факто. Среди приглашенных попадались, как обычно, безродные поэты и бедные студенты, в жизни не видевшие заморских фруктов.

На двоих таких указал ему Ладислас – тощие и юные, они беседовали в дальнем углу и, хоть бросали голодные взгляды в сторону стола, подойти не пытались.

– Ваши соотечественники. Они недавно поступили в здешнюю Академию.

Соотечественники воззрились на Стефана с интересом и опаской. Фамилии обоих, насколько Стефан помнил, были записаны в Книгу, но, судя по осунувшимся лицам и протертым локтям камзолов, от состояния семей осталось немного. К пани Гамулецкой бы их, покормить гуляшом…

– Значит, вы выбрали Цесарскую Академию… Похвально, не все на это решаются, она слишком далеко от дома.

Не все – но самые дальновидные, понимающие, что Бяла Гура всего лишь провинция, а столичное образование всегда ценится больше.

– На самом деле, князь, – сказал студент, неприятно похожий на Стацинского, – не то чтобы нам дали выбирать.

Стефан вгляделся в обоих повнимательнее. Видимо, из родного Университета их выгнали – за запрещенные стихи, за надписи на стенах, за сходки… чему еще они могли научиться у профессора Бойко. Странно, правда, что с «волчьим билетом» их приняли в столице…

Протекции они не просили – такие, кажется, вообще не умеют просить, но ясно было, зачем Ладислас их позвал. Стефан пригласил студентов к себе на обед – приятно будет хоть один вечер провести, слушая за столом родную речь. И можно расспросить, каким именно ветром их занесло в Остланд…

– Кажется, – он улыбнулся графу Назари, – я был таким же, когда впервые приехал в Цесареград. Весь двор тогда смотрел волком, а вы первый подали мне руку…

Они сидели в низких креслах с широко расставленными гнутыми ножками, укрывшихся за колонной. Сюда падал только свет из зала – выходил уединенный уголок всего в нескольких шагах от танцующих. Возможно, уединение здесь было более надежным, чем в посольском кабинете…

– Моя страна, – с нажимом сказал Ладислас, – никогда не враждовала с Бялой Гурой. А вы, насколько я помню, были чуть постарше…

– И все же мне повезло, что вы приняли меня. Хоть я и отправился прямиком ко двору цесарины, роли моей в то время вряд ли можно было позавидовать…

– Господь с вами, князь. Какую бы роль вы ни играли, вы потомок рода Белта. Любой на моем месте счел бы за честь принимать вас у себя…

– Не все так гостеприимны. Согласитесь, находясь на чужбине, мы скорее стараемся поддерживать свою кровь…

Ладислас пожал плечами, взял с подноса очередной бокал чикийского. За высоким окном все сыпался дождь, создавая ощущение непрочного уюта.

– Для послов, ваша светлость, чем шире круг знакомств, тем лучше, – что ваш пример, к слову, блестяще подтверждает… Жаль только, что многие из знакомств будут утрачены, когда я покину вашу гостеприимную столицу…

– Думаю, это время наступит еще не скоро. Вы же сами видите, как неспешны наши с вами правители. Иногда мне кажется, что они следуют максиме того давнего полководца, который считал, что угроза войны подчас действеннее самой войны…

– И требует меньше затрат. Как же, помню…

В голосе Ладисласа слышалось сомнение. Если тот полководец и был прав, то не насчет Чеговины. И ей, и всему Шестиугольнику любое промедление только на руку. Будь Стефан на месте господаря… или на месте Лотаря – атаковал бы сейчас, ничего более не ожидая, без предупреждения, сминая все на своем пути, вспарывая страну по швам… как когда-то атаковали Бялу Гуру…

– А я было подумал, что вы со мной прощаетесь, князь, – проговорил граф Назари, вертя в пальцах бокал чеговинского стекла.

Пришлось рассмеяться.

– Да что вы. Просто… одолела ностальгия. Съездил домой и расчувствовался.