Но Беньямин развлекался не только дневными прогулками. Еще в начале своего пребывания во Франции он сообщал Юле Радт-Кон, что испытывает прилив необычайной трудоспособности, вызванной тем, что он проводит многие вечера, наполняясь «Парижем до самых кончиков пальцев» (C, 292). Некоторые из этих вечеров подпитывали его интерес к массовой культуре: он побывал в Зимнем цирке и увидел знаменитых клоунов Фрателлини, которых нашел «намного более красивыми, чем можно было себе представить; слава, которой они пользуются у публики, вдвойне ценна тем, что среди их номеров есть старые и злободневные, но нет ни одного „современного“» (GB, 3:172). В Die literarische Welt он опубликовал репортаж о вечере сюрреалистического фарса в частной студии; по-прежнему относясь к сюрреалистическому искусству с глубоким сомнением, он счел это представление «жалким». Совершенно иной эффект на него производила изнанка парижской массовой культуры: в своих письмах он с упоением описывал неизведанные bals musettes и посещавшиеся им вульгарные дансинги. Более стыдливыми были упоминания о вылазках в мир продажной любви, нередко совершавшиеся в компании Франца Хесселя, Танкмара фон Мюнхгаузена или их обоих. Беньямин никогда не раскрывал, к чему именно сводилось их исследование парижского полусвета. Он вспоминал «последние несколько ночей странствий, под очень надежным руководством, по этим чудесным складкам поношенного каменного пальто города» (GB, 3:166). В какой-то мере этот пробел заполняет Дора: в ходе бракоразводного процесса, состоявшегося в конце десятилетия, она утверждала, что Хессель на протяжении всех 1920-х гг. поставлял Беньямину молодых женщин легкого поведения.
Два этих друга Беньямина знали окружающий мир намного лучше, чем он сам. Писатель и издатель Танкмар фон Мюнхгаузен (1893–1979) познакомился с Хесселями в 1912 г. в Париже, где он вращался в тех же самых кругах художников на Монпарнасе. В 1914 г. у него начался длительный роман с Хелен Хессель, пока Хессель был в армии (с него списан Фортунио – персонаж фильма Трюффо «Жюль и Джим»), а после войны сошелся с Мари Лорансен. Подобно Хесселю и Беньямину, в этот период он зарабатывал на жизнь журналистикой и переводами. Общество Мюнхгаузена служило для Беньямина не только интеллектуальным стимулом: его друга, похоже, все время сопровождали привлекательные женщины и он часто находил для Беньямина подходящую для него спутницу. Однажды они совершили однодневную поездку в Шантийи и Санлис, где у Мюнхгаузена была «местная зазноба» – «не страшно значительная, но совсем не утомительная художница, чей муж самым неописуемым образом растворяется на заднем плане»; Беньямин не дает никакого намека на то, какая женщина составляла ему компанию, но в письме Юле Радт-Кон он сообщает: «Похоже, что сейчас мой удел – шикарные гойки. Всегда было приятнее, когда у каждого из нас была пара» (C, 296).
На протяжении 1920-х гг. Франц Хессель оставался одним из ближайших друзей Беньямина. Хессель уже в Мюнхене в свои студенческие годы был одной из главных фигур «Швабингской богемы» – с 1903 по 1906 г. он жил в знаменитом «Эккхаузе» на Каульбахштрассе, 63, с обедневшей графиней Фанни цу Ревентлов и несколькими ее другими любовниками, включая Людвига Клагеса и Карла Вольфскеля. Этот опыт «коммунистической жизни» сблизил Хесселя не только с «Космическим кружком», но и с ведущими фигурами самого передового оплота модернизма в Германии: Райнером Мария Рильке, Алексеем фон Явленским, Франком Ведекиндом, Оскаром Паниццей и др.[214] Бросив учебу и порвав с графиней Ревентлов, Хессель перебрался в Париж, где стал видной фигурой среди монпарнасских художников. В Café du Dôme он познакомился со своей будущей женой, юной студенткой Хелен Грюнд, а также с коллекционером и арт-агентом Анри-Пьером Роше. Через него Хессель сблизился с некоторыми ключевыми фигурами парижского модернизма, включая Пабло Пикассо, Гертруду Стайн, Макса Жакоба, Франсиса Пикабиа и Марселя Дюшана. После войны Хессель уединенно жил с Хелен в Шефтларне – деревне к югу от Мюнхена. Хессели были действующими лицами различных любовных треугольников с участием Роше, а также сестры Хелен Иоганны и ее мужа Альфреда, брата Хесселя. Вплоть до недавнего времени Франц Хессель был в первую очередь известен своей ролью в этих треугольниках: фильм Трюффо «Жюль и Джим» снят по одноименному автобиографическому роману, опубликованному Роше в 1953 г. Франц и Хелен Хессель расторгли брак после активного участия в ménage â trois, изображенном в «Жюле и Джиме», но снова поженились в 1922 г. и теперь жили в Париже, предоставив друг другу полную свободу: Хелен могла назвать не менее шести молодых женщин, с которыми у Франца была продолжительная связь. Хессель продолжал выполнять крупные заказы для Rowohlt Verlag, переводя Пруста и работая над своим третьим романом Heimliches Berlin («Потайной Берлин»). Подобно Беньямину (которому он помог начать его проект «Пассажи»), Хессель слабо разбирался в прагматике повседневной жизни и так же, как и он, был человеком невзрачным. Его сыну Штефану он запомнился «почти лысым, низкорослым и довольно корпулентным. Его лицо и жесты оставляли впечатление мягкости; для нас он был несколько отрешенным мудрецом, жившим своей внутренней жизнью и не имевшим почти ничего общего [со своими детьми]. Не будучи особенно разговорчивым, он тщательно подбирал выражения и получал игривое удовольствие от правильной расстановки слов»[215].
Отношения между Беньямином и Хелен Хессель были сложными. Он не выносил тех ее поступков, в которых усматривал намерения вовлечь его в свои «социальные маневры», но в то же время ее попытки флиртовать с ним, а также его собственное стремление укрепить свою «решимость не отвечать ей тем же самым» доставляли ему немалое удовольствие (C, 296). У Хелен имелись различные причины для жизни в Париже. Она начала приобретать серьезную репутацию знатока моды и писала заметки о мире моды для Frankfurter Zeitung. (Впоследствии Беньямин ссылался на ее репортажи в главе проекта «Пассажи», посвященной моде.) Немалое значение имел и тот факт, что эта работа еще больше сближала Хелен с ее любовником Роше.
Было бы трудно переоценить значение долгих прогулок Беньямина с Хесселем по Берлину и Парижу 1920-х гг. Хессель бродил по городским джунглям, в полной мере осознавая, что это занятие бросает вызов инструментальности, заложенной в модернизации: он называл бесцельную ходьбу по улицам «абсолютно бесполезным удовольствием». «Не знающее себе равных по восхитительности свойство этих блужданий заключается в том, что они освобождают тебя от более или менее жалкого частного существования. Тебя окружают и вступают с тобой в контакт всевозможные чужие жизни и судьбы. Настоящий бродяга осознает это благодаря удивительному страху, охватывающему его, когда он случайно встречается со знакомыми в призрачном городе его flânerie и без всяких хитростей одним махом вновь превращается в целеустремленного индивидуума»[216]. В последующие годы Беньямин помимо ознакомления с современной французской культурой в рамках исследования, носившего рабочее название «Проект „Пассажи“», изучавший различные культурные проявления городского товарного капитализма, складывавшегося в течение XIX в., стал видеть в фигуре парижского фланера, известной нам главным образом благодаря поэзии Бодлера и картинам импрессионистов, не более и не менее как архетип современного сознания. А Франц Хессель с присущей ему сдержанностью, отрешенностью мудреца и сильно развитыми вуайеристическими наклонностями превосходным образом воплощал в себе современного фланера. Во время их прогулок по улицам столичного города Беньямина, должно быть, впервые посетили проблески идей, впоследствии давших плоды в виде самого проницательного анализа современности из всех, осуществленных в XX в.
