Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В эти месяцы произошло и первое серьезное знакомство Беньямина с произведениями Франца Кафки (умершего в 1924 г.). Беньямин прочел фрагмент «Перед судом» (отрывок из «Процесса») и объявил его «одним из лучших немецких рассказов» (C, 279). Кроме того, продолжалось и его приобщение к левой политике. Уже в мае он задумывался над тем, чтобы связать с ней свою профессиональную деятельность. «Коли уж мне не везет [в издательском мире], – писал он Шолему, – то я, вероятно, приму более активное участие в марксистской политике и вступлю в партию – с прицелом на то, чтобы в обозримом будущем попасть в Москву, хотя бы на временной основе» (C, 268). Его брат Георг, уже давно состоявший в Коммунистической партии Германии, на 33-летие Вальтера подарил ему сборник работ Ленина. Шолем тоже послал ему восхитительный подарок: первое издание Jerusalem, oder Über religiöse Macht und Judenthum («Иерусалим, или О силе религии и иудаизме») Мозеса Мендельсона, а также первую работу о Прусте Жака Ривьера 1924 г. (творчество Ривьера стало одним из важных источников для проекта «Пассажи»).

На протяжении долгих месяцев, полных неуверенности и опасений, а в итоге завершившихся крахом надежд, связанных с Франкфуртом, Беньямин время от времени предавался своей любимой психологической «отраве» – мыслям о путешествиях. Его смутное стремление бежать от своих проблем понемногу приобретало конкретные очертания в виде планов совершить плавание на борту грузового судна, совершающего рейс по Средиземному морю с заходом в различные порты. Беньямин надеялся убедить Асю Лацис присоединиться к нему, но ему удалось только соблазнить ее стать его спутницей в плавании на барже из Берлина в Гамбург, где ему предстояло пересесть на торговое судно[207]. 19 августа судно вышло из Гамбурга, увозя с собой Беньямина, пребывавшего в необычайно приподнятом настроении. Хотя его тревожило возможное отсутствие комфорта, связанное с таким самым дешевым способом путешествовать, вскоре он уже не только успокоился, но и восторгался: «Это плавание на так называемом товарняке – одна сплошная ария самых комфортабельных ситуаций в жизни. В каждом чужеземном городе у тебя есть своя комната, даже не комната, а твое собственное маленькое… странствующее жилье, и тебе не приходится иметь дело с гостиницами, комнатами и сожителями. Сейчас я лежу на палубе, у меня перед глазами вечерняя Генуя, а вокруг меня современной „музыкой мира“ раздаются звуки, с которыми разгружаются грузовые суда» (GB, 3:81). К концу месяца ему удалось пробыть на берегу больше времени и изучить «захватывающе экзотические» окрестности Севильи и Кордовы – на ужасающей жаре (по его словам, на солнце температура была около 50 градусов), вымотавшей его до крайности. В Кордове он видел не только грандиозную мечеть, но и работы испанского барочного живописца Хуана де Вальдеса Леаля с его «мощью Гойи, проникновенностью Ропса и сюжетами Виртца» (C, 283). Яркое впечатление произвела на Беньямина Барселона: он был поражен сходством между Рамблой и парижскими бульварами, но не остался равнодушным и к более мрачным, неприглядным сторонам города. Он изучал потайные уголки Барселоны в обществе капитана судна и его помощников. «Только с этими людьми я и могу поговорить. Они не получили образования, но не лишены независимых суждений. Кроме того, у них есть то, что непросто найти на суше: умение отличить хорошие манеры от плохих» (C, 283). Как бы ни было сложно представить себе Беньямина, откровенно разговаривающего с командой торгового судна, очевидно, что она считала его своим и даже выказывала ему некое уважение. В конце плавания Беньямин пообещал капитану прислать ему роман Бальзака в своем переводе.

После продолжительной остановки в Генуе, во время которой Беньямин побывал на Ривьере и прошел пешком знаменитый участок побережья от Рапалло до Портофино, судно на несколько дней пришвартовалось в Пизе, и Беньямин впервые смог посетить окруженную стенами Лукку. В этом городе он застал обычный рыночный день, ставший источником впечатлений для одной из самых запоминающихся «фигур мысли» в «Улице с односторонним движением» – «Не для продажи» (в главке «Игрушки»). Беньямин описывает «механический кабинет» в «длинной, симметрично разделенной палатке»; когда посетитель проходит между столами, с тиканьем пробуждаются к жизни механические куклы, разыгрывающие перед зрителем сложную историческую и религиозную аллегорию в помещении, облик которого определяют «кривые зеркала» на стенах. «Не для продажи» – одна из первых попыток Беньямина запечатлеть в образах то, как история искажает саму себя, отражаясь в конструктах сознания. При этом Беньямину, пожалуй особенно на этом раннем этапе его увлечения марксизмом, был свойствен однозначный оптимизм в отношении последствий этого искажения: «Через правое отверстие в палатку заходят, а через левое покидают ее» (SW, 1:474–475; УОД, 82–83). Беньямин расстался с судном и друзьями из его команды в Неаполе, где сразу же осознал, что «город немедленно заполнил все то место в моем сердце, которое он занимал в прошлом году» (C, 284). В Неаполе он встретил знакомых – путешествовавших вместе Адорно и Кракауэра и вызвался свозить их вместе с Альфредом Зон-Ретелем (который по-прежнему жил в Позитано) на экскурсию на Капри – место, где «между двумя ударами сердца может пройти неделя» (GB, 3:80). Ему даже удалось снова восстановить более или менее тесные контакты с Юлой Радт-Кон, путешествовавшей по Италии со своим мужем Фрицем. Мысли о Юле будут долго преследовать его в следующем году.

С Капри Беньямин отправился в Ригу, столицу Латвии на берегу Балтийского моря, и прибыл туда в первые дни ноября. Он хотел навестить Асю Лацис, но была ли эта поездка спланирована заранее или такое намерение спонтанно зародилось в нем под воздействием воспоминаний о прошлом лете, проведенном ими вместе, нам неизвестно. О месте, которое Ася занимала в то время в его жизни, и о том, с каким лихорадочным нетерпением он ожидал момента, когда окажется у нее дома, некоторое представление дает главка «Оружие и амуниция» из книги «Улица с односторонним движением»:

Я приехал в Ригу, чтобы навестить подругу. Ее дом, город, язык были мне незнакомы. Меня никто не ждал, я ни с кем не был знаком. Два часа бродил в одиночестве по улицам. Такими я их больше никогда не видел. Из всех дверей вырывалось пламя, каждый камень высекал искры, и каждый трамвай казался пожарной машиной. Ведь она могла выйти за дверь, появиться из-за угла или сидеть в трамвае. Но из нас двоих первым увидеть другого должен был я, любой ценой. Ведь если бы она заложила фитиль, бросив на меня взгляд, я бы взлетел на воздух, словно склад с боеприпасами (SW, 1:461; УОД, 52).

Сама Ася и представить себе не могла, что Беньямин появится у нее на пороге. Она участвовала в ряде коммунистических театральных проектов, включая создание театра для детей рабочих, и латвийское правительство грозило арестовать ее за подрывную деятельность. Явление ее «курортного любовника» стало для нее неприятным шоком. «Это было за день до премьеры. Я отправилась на репетицию с головой, полной неотложных забот, и тут передо мной возник… Вальтер Беньямин. Он любил делать сюрпризы, но этот его сюрприз меня совсем не обрадовал. Он прибыл с другой планеты, и у меня не было на него времени»[208]. Беньямин, брошенный, все же задержался в Риге; в любом месте города его, казалось, вновь настигали суровый упрек Аси и вызванная им у него меланхолия. В «Стереоскопе» (одной из частей главки «Игрушки» в «Улице с односторонним движением») он описывает Ригу как один огромный рынок, «плотно застроенный город с низкими деревянными лачугами», вытянувшимися вдоль мола, к которому «около чернеющего города гномов» пришвартовались маленькие пароходы. «Кое-где на углах… стоят весь год мещанки с цветными бумажными розгами, которые на Западе появляются только в канун Рождества. Пожурить любящим голосом – вот назначение этих розог» (SW, 1:474; УОД, 80–81). Размолвка с Асей имела следствием обычные для него физические недуги: он сообщал Саломону, что его общее самочувствие «оставляет желать лучшего» (GB, 3:100). Хотя этот визит не стал для него источником радости, на которую он надеялся, ему было позволено приходить в театр и время от времени видеться с Асей. Ему случилось присутствовать на спектакле, бросавшем открытый вызов солидному буржуазному правительству страны, там он попал в страшную давку и оказался прижат к дверному косяку; с большим трудом ему удалось вырваться и залезть на подоконник, где его в раздавленной шляпе, с растерзанным пиджаком и воротником рубашки и нашла Ася. По ее воспоминаниям, ему в спектакле понравилась лишь одна мизансцена, в которой господин в цилиндре разговаривает с рабочим под зонтиком; о том, что именно вызвало у Беньямина положительную оценку этого эпизода, остается только гадать[209].

вернуться

207

См.: Lacis, Revolutionar im Beruf, 52–53. Лацис путает годы, датируя отплытие Беньямина из Гамбурга осенью 1924 г., а не августом 1925 г.

вернуться

208

Lacis, Revolutionar im Beruf, 56.

вернуться

209

Ibid, 57.

65
{"b":"849421","o":1}