Я наконец заметил силуэт, крохотный, тончайший, который стремительно приближался ко мне. Это был Арваль. Он то здесь, то там, раскладывал разметочные фареолы. (Они вяло ухали в этих затянувшихся сумерках). Мне хотелось бы быть разведчиком (иногда), уходить в одиночку, искать трассу, отыскивать место для лагеря, как это делал он. Я стал ловцом на клетку по воле случая (чтоб оказать услугу) и, главным образом, чтоб меня приняли. Арваль был очень славный малый, всегда в немыслимо веселом расположении духа. Он как смог обозначил путь для нашего трио: при помощи привязанных воздушных змеев, дымящихся огней, вешек и наскоро сколоченных портиков. На своем непростом посту, где столь часто случаются ляпы и промахи, он настолько редко нарывался на хай от Голгота, что Пьетро называл его лучшим разведчиком за всю историю Орд. Дитя приволья, Арваль, как дикорос, жил на просторах вельда, чуть кверху от Аберлааса, пока его не заприметил один из ордонаторов, во время загона горсов. Нюх, врожденное чувство ориентации в пространстве, инстинкт встречных ветров, скорость и выносливость — все это было у него в крови. К тому же у него была уникальная манера считывать пейзажи, он запоминал их, проводя ассоциации (и это вообще с ума сойти) с историями битв фавнов с хронами, медуз и хищных птиц, воображал целые легенды на бегу, нам они изрядно облегчали запоминание маршрута.

— Фареолам ветра не хватает…

— Еле мяукают, Ларко-Коко, старые совсем!

— Иди съешь что-нибудь, я их подожду…

— Я еще там не сделал разметку, я пошел! Мало ли, а то вдруг сойдут с оси.

— Отдохни, Светлячок. Давай сюда своих змеев, я схожу…

— Пролетели, Ларко, мне нужно побегать, а то голод потеряю.

π

Лет десять назад Голгот бросил организовывать наш быт. Вместо этого он предпочитал то побеседовать с Ороси о предстоящей трассе, то уточнить что-то у Тальвега про рельеф, то у Степпа про растительность. Он никогда не останавливался. Ввиду отсутствия Сова мне самому пришлось выбрать место, где разбить лагерь. Что-то наподобие небольшого природного цирка, в который можно было попасть, пройдя через ущелье. Там даже уцелело несколько деревьев, земля была устлана полотном оранжевого песка. Три конусообразных скальных выступа нависали над этим покоем. Хотелось умыться. Смыть с себя засохшую хлябь. Изнутри. Забыть о человеке, которого я мог спасти… Я распределил задачи: Аои и Степпа за хворостом, Леарха на вертел. Каллирою попросил позаботиться о расстановке ветряков и запустить позиционные сигналы, по которым можно определить исходную точку огня. Тальвег, с присущим ему одному талантом, нагромоздил несколько холмиков из земли и камня так, чтобы создать преграду и обеспечить сток воздушных масс по лагерю. Силамфр обтесал деревянные щепки и сделал нам из них новые приборы к ужину. Братья резались в бум. При каждом броске бум пролетал вдоль стенок цирка. Кто первый сделает полный круг?.. Как они были беспечны… На каждом шагу мне мерещилось, что я вот-вот кого-то раздавлю в песке.

— Слышите фареол?

— Мы неслабо задержались. Но, кажется, уже недалеко. Сов?

— Да?

— Пока мы не пришли, я хотела бы задать один вопрос. Насчет Голгота. Я слышала кое-что, но хотела бы… В общем, я хотела бы услышать твою версию.

— О смерти его брата?

— Нет, о том, что случилось в Аберлаасе. Мне рассказывали, что в конце его обучения, когда осталось всего трое детей… Я слышала о последнем испытании, чтобы определить лучшего…

— О Страссе?

— Да, что это? Можешь объяснить?

— Это известное испытание, даже деревенские его знают. Смысл в том, чтобы перехватить четырехметровую механическую трассировщицу, которая движется по сламино со скоростью около шестнадцати километров в час. На самом деле это устройство — ветряк на четырех колесах, установленный против ветра, с чугунным балластом. Чертовски устойчивая штуковина при контре. Сначала нужно ее догнать, а затем, если сможешь, остановить.

— Любым способом?

— На этот счет нет правил, никаких запретов. Ты просто должен ее остановить раньше, чем она проложит пять километров. Кандидаты начинают с отставанием в пятьсот метров — это очень много. У каждого в распоряжении отдельный коридор двадцати метров в ширину, канат и трассировщица на линии огня…

— Я слышала, что Голгот устранил…

— Голгот никогда не отличался быстротой, он это знал. Он уже в то время был чрезвычайно коренастый, со всеми вытекающими из этого недостатками, сама понимаешь. Когда в день испытания послали за детьми, явился только

один из трех: Голгот. Второго нашли дома, в спальне, изуродованного ударами булыжника, с методически проломленной грудной клеткой. А третий, по официальной версии, повесился. Но испытание не отменили. Атмосфеpа была полярная, можешь мне поверить, я наблюдал за гонкой из скрибского аэроглиссера. Тишина… Никто, собственно говоря, не думал и не надеялся, что у Голгота получится догнать трассировщицу. Он провалил все восемь пробных испытаний! Раздался сигнал. Голгот выдвинулся тяжеловато, но перекрыл свой отрыв по ходу, через три с половиной километра. Как только ему удалось нагнать машину, он бросился на нее. Ударами ног постарался разбить механизм, который соединяет вращательную систему с колесами, затем принялся за ступицы и оси. Но ничего не помогало, машина по-прежнему неслась вперед. Оставалось менее километра до линии дисквалификации. Тогда он взял канат, завязал один конец за поручень ветряка, так высоко, как только смог дотянуться, обвязался другим концом и спрыгнул с трассировщицы…

— Идиот, что ли?

— Те, кто следовал за ним на велеснице, потом рассказывали, что он упал ничком и что его так и протащило метров триста, пока ему все-таки не удалось перевернуться. Он орал как резаный. Когда наконец смог коснуться пятками земли, то весь выгнулся, что есть мочи, сжимая канат изо всех своих детских силенок, но трассировщица не тормозила, она неслась во всю железку, отрывала его от земли, тащила за собой, как кусок мяса, чистая механика, безжалостная. Ему грозила дисквалификация, весь курс обучения аннулировали бы и запустили заново с нуля, без него. Он это понимал и тянул, тянул рывками, бессильно. Ом был всего в четырехстах метрах от финиша, как вдруг ему в голову пришла одна мысль… Сам я этого не видел,

но мне рассказывали, что ордонаторы плакали. Мне это, конечно, кажется невероятным, но это правда. Они умоляли его все бросить, он был весь в крови, с ног до головы, ребенок же еще, но он не бросил, он издавал жуткие мучительные вопли, вой ошкуренного зверя, но у него возникла одна идея.

— Слушай Сова внимательно, принцесса. Мне никогда не выдумать ничего подобного. Настолько его история нага, как есть.

— Вместо того чтобы пытаться пересилить сверхмощную тягу трассировщицы, Голгот решил воспользоваться скоростью, которую она ему придавала… Он снова бросился бежать, словно букашка на фоне этой махины, погнал во весь опор, используя эффект маятника, забрал вправо… Следовавшие за ним велесницы разлетелись в стороны от неожиданности. На полном ходу Голгот перебросил канат через плечо, сделал два мертвых витка вокруг себя и отчаянно рванул что было сил, всем своим весом и всей скоростью, в направлении, перпендикулярном линии движения машины. Ты хорошо слышишь? Не назад, чтобы затормозить: в сторону! Чтобы опрокинуть машину! Канат хлопнул под силой рывка. Голгота как напополам разрубило от броска. Он не поднимался. По другую сторону левые колеса ветряка оторвались от земли. Машина замерла в таком положении, у него за спиной, я очень хорошо все это помню, мы все как приклеились к ней глазами, все орали, хотели, чтоб она упала, это был общий вопль из самого нутра: «Падай!». Это было что-то, чего не понять тому, кто не знает Аберлаас, все дети ревели во все горло, один сплоченный хор: «Пааадааай!»…