)

С этого дня моя работа скриба изменилась. Я стал больше обращаться к устному, к слышимому, к Караколю и к его гению сказителя, к тайне его интуитивных порывов, которые в свою очередь стали проявляться еще сильнее. И самое главное, моя работа устремилась к новому для меня знанию, к нему лежал очень долгий путь, едва различимый на ощупь в тяжеловесном, густом тумане, который столь редко разрывали вспышки света, что, пожалуй, в моем журнале не место его отблескам. Его следу.

X

СИФОН

π

 Два дня отдыха пошли нам на пользу невероятно, Альма успела всех подлечить, размассировать наши уставшие чела, залечить раны телесные и душевные. Она была из тех, кто выступал против прямой переправы через озеро. Но присоединилась к большинству и теперь выполняла свою работу с такой отдачей и заботой к нашим телам, что это вызывало уважение. Голгот всегда называл ее «рохлей». Но я считаю, что она прекрасна: адаптируется под каждого, всегда находит время для того, кто в ней нуждается. В Орде вообще не бывает плакс. Если Орда разваливается, то это, как правило, случается из-за одного или нескольких членов группы, которым не оказали нужную поддержку. Орда не может выжить без своего Клинка. Но Клинок — не более чем обычное орало, он просто вспахивает землю. А спасают Орду те, кто идет сзади, в Паке: флерон Степп, например, со своей неиссякаемой энергией, которой он уже целый месяц делится со всеми ними. Без него мы едва ли смогли бы прилично контровать в этой трясине. Он угадывает состав почв, плотность земли исключительно по растениям и верхушкам деревьев на поверхности воды. А Силамфр вместе с Ороси настроил и смазал все ветряки, установленные под поплавками. Испытательные заплывы дали весьма убедительные

результаты: при заплыве ветер приводит в движение ветряк, соединенный приводом с винтом, расположенным под поплавком. Таким образом поплавок сам выныривает на волнах, и тащить его за собой на прицепе намного легче. А в случае, если он оторвется, есть гарантия, что поплавок не унесет к низовью. Каллироя продолжала разводить костры в условиях жуткой влажности и проливного дождя. Тридцать лет вместе, а я все еще удивляюсь умениям некоторых из нас. Больше всего меня впечатляла Ороси. Я открывал для себя ее знания ярус за ярусом, но они по-прежнему оказывались бездонными. Она умеет считывать волны с невероятной точностью… Достаточно просто посмотреть, как она плывет. По форме, по амплитуде и направлению зыби она определила расположение большей части островов, которые ждали нас в верховье. Тальвег по большому счету просто все подтвердил, хотя это он наш геомастер. Ее способность расшифровывать поверхность волн и отражений в полотне воды граничит с гениальностью. И если у Силамфра идеальный слух, то как окрестить ее способности? Идеальная чувствительность?

К нам снова вернулся боевой настрой. Во взгляде опять читалась остервенелость, как в дни ярветра, и чувство недоверия и гордости. Я лично проверил содержимое каждой бочки. У каждого было запасов на месяц.

Если отбросить вероятность какой-либо катастрофы, то каждый знал, что переправа зависит от нас самих. Либо мы продержимся и все вместе преодолеем зону. Либо развалимся, и тогда ожидай худшего.

∫

Я не хотел сюда идти. Перед нами открывалось море (можете называть это «центральной зоной» или «большим озером», раз вашим ушам так приятнее), и когда стоишь вот так на пляже, а перед тобой пусто все вплоть

до горизонта, одни только волны катятся одна за другой, идут двухметровыми бурунами, а будь ветер посильнее, так были бы и все четыре, и Пьетро подходит похлопать тебя по плечу, весь в своем черном безукоризненном комбинезоне, со своим атлетическим телосложением, и с проникновенным видом бросает тебе: «Прорвемся, вот увидишь!», то чувствуешь какую-то несостыковку в этом во всем… Что он прорвется — это, конечно, возможно; что Голгот доберется до другого берега живым, со своим другом Фиростом, Тальвегом, Степпом, с Совом наверняка, тут и я тоже готов хоть на свою воздушную клетку поспорить… Но пусть не рассказывают мне, что также справятся и и Аои, и Каллироя, которая сама не толще собственной привязной веревки, и Свезьест, который и плавать-то научился, только когда в этом болоте оказался. Вот это нет.

Что до меня, тут пятьдесят на пятьдесят. Я попросил себе самый большой ветряк на бочонок, думал хоть немного отдохнуть, потащил бы меня, если что… Но Голготу не понравилось: «Не мухлюй, Ларко! Мы не на буксирах тащимся, мы контруем собственным телом! Кодекс чести!». И когда при этом видишь, как Эрг (на своем параплане) пересек все море за полдня… Пятьдесят миль, говорит. Но это он преуменьшает, как пить дать. (Не люблю вот так торчать в воде, когда вокруг ни островка, ни берега, когда до ближайшей суши плыть не одну судорогу.) Я когда думаю, что он мог бы просто нас поднять и перенести по одному на другой берег! (Не люблю, когда подо мной водоросли шевелятся или дно какое-то непонятное.) Кодекс чести, мать его! И все это потому, что они решили (себе вполголоса), что мы тут можем встретить седьмую форму ветра посреди океана?! Дебильные предрассудки, это Ордан повбивал им подобную ерунду в голову, когда они еще детьми были! А они до сих пор и верят! Твердят себе, как молят-

ся! «Известно только шесть форм ветра, шесть…» И что теперь? Каста благородных придурков! Седьмую форму ветра найдем, да? А чего уж тогда и не восьмую заодно, и девятую на сон грядущий? (Если вовремя по сторонам не смотреть, то на медузу напорешься, сто процентов.)

— Ну, давайте, подошли все ко мне, пловцы болотные!

< >

Голгот натянул комбинезон с отрезанными по локоть рукавами. Побрил себе голову ножом, как сумел, и теперь пучки волос торчали на его массивном черепе. Он был в куда лучшей форме, чем все остальные. В бесконечно более лучшей, чем я. Он присел в воде, глядя на пляж, где мы, пользуясь последними сухими мгновениями, затягивали свои трапеции и укладывали в бочонки фляжки с маслом. Он заговорил. Преимущество его голоса в каком-то смысле было в том, что не было необходимости слушать Трассера, чтобы услышать. Я Голгота не любила, ни одна из девочек тоже, его необходительность, грубые манеры отталкивали, но я была восприимчива к внутренней тотальной уверенности, которую он источал. Похожей на гранит. С ним можно было практически забыть о том, что мы шли на смерть, самая явная опасность сразу казалась сомнительной и надуманной, будущее могло существовать только с нами, со всеми нами. Смерть Карста с него как будто соскользнула. Тронула, конечно, я была в этом почти уверена, но он ни в чем не изменился, ничто для себя не пересмотрел. Не знаю, откуда в нем это было, эта сила, эта герметичная кора, которая покрывала Голгота. Я никогда не видела Трассера покоренным, уязвимым. Как только он начал говорить, Ороси по-заговорщицки, хитро мне улыбнулась:

— Не буду вам пускать зефирин в глаза: перед нами, прямо на восток — центральная зона! А значит, довольно долго впереди не будет ни единого острова, только волны