«Лгунья, лгунья. Ты знала, что Чёрч в городе. Знала, что он был в доме, был в своей комнате. Смотрел, как ты спишь. А значит, ты знала, что он наблюдал за тобой и в остальное время. В любой момент. Всегда. Конечно же, ему было известно о твоем сегодняшнем свидании. Так же, как и тебе было известно о том, что он обо всем за тебя позаботится. Что когда всё слишком усложнится, потому что оно всегда усложняется, так ведь, Эмма? Он вмешается и решит все твои проблемы».

По ее щеке скатилась слеза. Когда она вышла на улицу? Минуту назад они разговаривали в доме, а потом… она помогла ему вынести труп. Труп. А Эмма этого даже не заметила. Она спорила с Чёрчем и продолжала двигаться так, словно они вытаскивали ковер или типа того. Она не почувствовала себя странно.

Эмма перевела взгляд на ночное небо. Тучи сгустились, закрыв звезды. Она быстро заморгала, пытаясь сдержать подступившие слезы. Эмма расстроилась не из-за Каспера. Он был ужасным человеком. Скорее всего, без него мир станет гораздо лучше, и, честно говоря, ей было все равно.

Нет, она расстроилась из-за того, что хотела его смерти. Ей хотелось, чтобы он испытал боль. Море боли. Хотелось, чтобы он посмотрел ей в лицо и понял, что то, за чем он так охотится стало его концом.

Но этого не произошло, потому что она была слишком напугана, чтобы это признать. Боялась поглубже в себя заглянуть и разобраться в своих мыслях. Она провела кучу времени на кушетке психолога, сидя на занятиях групповой терапии, и ради чего? Чтобы стать нормальной? И что, блядь, это нормально?

Чёрч давно смирился с тем, что он чудовище. Он даже в какой-то степени это принял. Эмма оказалась слабой, и когда от нее потребовались реальные действия, не смогла сделать того же самого. Это был ее звёздный час. Ее акт мести. Ее шанс оставить после себя разрушения.

И все же, когда наступил решающий момент, она не смогла этого сделать. Чёрч тут же все взял в свои руки, и она ему позволила. Отступила назад и снова дала жизни пройти мимо нее.

«Когда-нибудь я проснусь. Когда-нибудь я оживу, наконец-то стану собой и смогу сделать что-то невероятное. Мне просто нужно подождать. Просто нужно обрести веру».

ЧЁРЧ

Сказать, что все пошло не по плану, было бы… небольшим преуменьшением.

Конечно же, все, что так или иначе касалось Эммы, всегда шло не по плану.

Она всегда выбивала меня из колеи. Именно этого я старался избегать всю свою жизнь.

Быть социопатом — это одно. Люди думают, что это «круто», и я не могу с этим не согласиться. В принципе, я не испытывал по этому поводу каких-то особых чувств. Поэтому, ну, социопатия. Мне кажется, что отсутствие эмпатии повышает мою способность к концентрации, благодаря которой я справляюсь со всем быстрее, ловчее и умнее.

Как ни печально, но это также позволяет мне не волноваться, когда я причиняю людям боль, не важно, физическую или эмоциональную. Мне просто не приходит в голову об этом волноваться, но зато приходит в голову попытаться притвориться.

Но быть психопатом? Нет. Это не «круто». Это нисколько не круто. Буйный анархист, неспособный понять разницу между правильным и неправильным, хорошим и плохим? Так не пойдёт.

Иногда мне кажется, что с тех пор, как в мою жизнь вошла Эмма, я опасно балансирую между этими двумя состояниями. То мне хочется смешаться с толпой, использовать людей и прятаться в тени, то орать, крушить, пускать всем вокруг кровь, и насрать, что об этом кто-нибудь узнает. Или увидит. Пусть все видят, кто я есть, кем я на самом деле хочу быть.

Я не привык к путанице. Не привык к противоречивым эмоциям.

Полагаю, что посеешь, то и пожнёшь. Я свел Эмму с ума — ну, это мягко сказано — так что теперь она сводит с ума меня.

… Ну, это мягко сказано.

Ей непременно нужно все испортить. Бежать впереди паровоза. Она хотела что-то сделать с этим психотерапевтом, но не знала, что. Дала ли она себе время в этом разобраться? Естественно, нет, черт возьми. Потому что Эмма сначала вляпается во что-нибудь, а потом только думает. Она просто загоняет себя в угол. Как с Марси, так и с Лиззи.

Что бы она сделала, если бы убила Лиззи? На вечеринке, полной людей и с кучей свидетелей? Она даже кому-то сказала, что идет в комнату к Лиззи. Крайне неосмотрительно.

Поэтому она злится на этого парня, заманивает этого парня на свидание, просит его отвезти ее к нему домой, и затем… что? Застывает на месте? Просто стоит и позволяет ему ее лапать. Лапать. Ее. Не помню, когда я в последний раз впадал в такую ярость. Мне хотелось мучить его до бесконечности, хотелось сломать ему каждый гребаный палец. Но ярость все берет под свой контроль, и это так, словно…

Словно меня становится двое. Внезапно Пол отступает назад, спокойно помалкивает и анализирует ситуацию. Теперь тут главный Чёрч, и с ним вообще бесполезно разговаривать, он жаждет крови, и он ее получит.

И он, естественно, эту кровь получает. Черт побери! До хрена крови. Совсем не так, как я это планировал. В отличие от Эммы, я всё всегда планирую. Я не собираюсь гнить в тюрьме, поэтому план необходим.

Но теперь ее психотерапевт «исчез», к тому же есть большая вероятность того, что об их маленьком свидании знал кто-то еще, и что, блядь, она скажет полиции? Что я скажу Джерри?

И что, черт возьми, нам делать с этим гребаным трупом?

Дорога домой была трудной и тихой. Почти неловкой — это чувство в присутствии Чёрча Эмма испытывать не привыкла. С самого начала она чувствовала себя в его молчании вполне комфортно. Но сейчас казалась себе навязчивым гостем. Большую часть пути Эмма тупо смотрела в окно, наблюдая за проносящимися мимо телефонными столбами.

Дом Каспера стоял на большом земельном участке, далеко от дороги, в окружении деревьев, и соседей поблизости не было. Дом Джерри представлял собой небольшое здание в стиле ранчо в районе, где жили представители среднего класса. Эмма стояла у багажника машины и нервно оглядывалась по сторонам.

— Марго ушла, — сказала она, чувствуя, как у нее начинают стучать зубы. Эмма не могла сказать точно, от чего — от волнения или от холода. — Она останется на ночь в Сент-Луисе у своей подруги из Джорджии. Что насчет Джерри?

— Ты видишь машину?

Она зло уставилась Чёрчу в спину.

— Твои понты не помогают.

— Твои тоже. Я накрыл его ноги, хватай их, и мы затащим его в дом.

— В дом?! — прошипела Эмма. — Что, просто положим его на диван в кабинете?

— У тебя есть место получше? — возразил Чёрч. — Просто бери его за ноги — решим, куда его деть, когда окажемся внутри. На улице мы ничего с ним сделать не сможем.

Они вытащили труп с заднего сиденья внедорожника, его верхнюю половину держал Чёрч, вторая — упала на землю. Эмма еще раз оглядела тихий район, гадая, сколько соседей смотрит сейчас на улицу, затем схватила ноги Каспера, которые теперь были надежно укрыты ярко-синим брезентом, и подняла их вверх.

Она хотела со всех ног помчаться к дому, но Чёрч отказался и пошел неторопливым, размеренным шагом. Он предложил ей представить, что они просто несут домой рождественскую елку, от чего Эмма чуть не расхохоталась. Рождественская елка? В доме Марго Хартли? Такого никогда не случалось, так что Эмма даже представить себе этого не могла. Елки стоят денег и требуют ухода — две вещи, которые Марго тратила исключительно на себя.

«Тупая Марго. Это ты во всем виновата. Искалечила меня в детстве и превратила в чудовище. Это ты должна быть сейчас в этом гребаном брезенте».

Эмма отперла дверь, и они внесли свой груз в дом. Как только дверь за Чёрчем закрылась, она опустила свой конец брезента и отступила назад. Затем зарылась руками в волосы и почесала голову.