Секс был эйфорическим. Она даже плакала. Но теперь кайф давно прошел, и Эмма чувствовала что-то похожее на отходняк. Все неправильно, хреново и шатко, и не ясно, дунуть ли ей еще раз, или опять попробовать завязать? Но на этот раз уже сто пудов навсегда!

— Где ты был? Явно, где-то рядом, — снова начала она.

— Ты так думаешь?

— Я так знаю. Ты бы не прилетел в город только для того, чтобы сделать мне педикюр. Я также полагаю, что тогда ты уже не в первый раз приходил в дом. Тогда ты в первые дал мне об этом знать.

— Я был рядом, — наконец согласился он.

Эмма раздосадованно вскрикнула и запустила в него диванной подушкой.

— Теперь всё не так, как раньше! — заорала она. — Я уже не та глупая сучка, и ты не можешь просто держать рот на замке, ожидая, что я просто со всем соглашусь.

— И почему же?

Эмма бросила в него еще одну подушку.

— Потому что ты меня сравнял с землей! — вскрикнула она. — А потом бросил, и хоть ты и сказал, что это к лучшему, но я думаю, что от этого у меня еще больше поехала крыша, потому что теперь я слышу все эти голоса, и не знаю, кому из них верить. Так что извини, но мне действительно нужны кое-какие ответы, ясно? Я что, так много у тебя прошу?!

Эмма чувствовала, что буквально трещит по швам, но Чёрч выглядел так, словно собирался на собеседование. Он неторопливо раскатал рукава рубашки и застегнул манжеты, едва заметив ее всплеск эмоций.

— Как насчет того, чтобы заключить сделку? — предложил он.

Эмма прищурилась.

— Твои сделки плохо для меня заканчиваются.

— Давай просто переживем сегодняшний вечер, идет? Если мы выберемся отсюда, не оставив следов, придумаем, что с ним делать, и доберемся до дома целыми и невредимыми, тогда мы сможем поговорить.

— Нормально поговорить, — поправила его она.

Чёрч долго на нее смотрел.

— Мы сможем поговорить о чем угодно. Обо всем, — заверил он ее. — О том, что произошло ранее и что случится потом.

— О, ты уже все спланировал, да?

— Вовсе нет. Но вместе мы сможем с этим разобраться.

Эмма уставилась на него в ответ, и вокруг них повисло гробовое молчание. Было так странно в живую слышать его голос. В ее воспоминаниях Чёрч почти всегда молчал. Он всегда был не слишком разговорчивым. Голос у нее в голове казался совершенно бестелесным. Он появлялся откуда-то из темноты и обволакивал ствол ее головного мозга. Видеть и слышать, как слова срываются с его настоящих губ, было сродни безумию.

«Я реально тронулась. «Солнечное ранчо» мне ничуть не помогло — после него стало только хуже».

— Не припомню, чтобы ты был таким милым, — проворчала она.

— Эмма, прошло всего пять недель, а ты ведешь себя так, будто меня не было хрен знает сколько лет.

— Тебя когда-нибудь упекали в лечебницу? Мне реально показалось, что прошло хрен знает сколько лет.

— Аргумент принят. У меня… были дела.

Слышала ли она когда-нибудь более страшные слова?

— Дела, которыми ты так увлёкся, что не мог передать мне записку, позвонить или хотя бы сообщить о своем приезде Джерри? — спросила она.

Чёрч склонил голову набок.

— С чего ты взяла, что он не знает?

Эмма опустила голову на колени и закрыла глаза.

— Конечно же, он знает, — выдохнула она. — Это только глупая Эмма всегда узнает обо всем последней. Всегда позже всех врубается.

— Помнится, всего час назад, или около того, кто-то плакал и говорил, что я ее вторая половина, — его голос прервал ее праздник скорби.

Эмма поморщилась.

— Это говорили эндорфины. Я… я не знаю…

Она замолчала, и, к счастью, Чёрч не стал настаивать. Одно дело выболтать свои мысли, когда он трахает ее на полу. Совсем другое — быть в трезвом уме и твердой памяти и помнить, какой брошенной она тогда себя чувствовала. Как одиноко ей было без него. Она не вернется к старым ошибкам. Не может. У нее больше не хватит крови.

В комнате послышались его лёгкие шаги. Эмма подняла голову и увидела, как он открыл входную дверь и вышел на улицу, держа в руке мокрую тряпку. До нее донесся звук, похожий на щелчок открывшейся двери багажника, затем Чёрч вернулся в дом. Дверь за ним осталась открытой.

— Я понимаю, что ты слегка переволновалась, — медленно проговорил Чёрч.

Эмма сердито на него зыркнула. Он никогда раньше не вёл себя с ней снисходительно, и ей это не понравилось.

— И, возможно, сегодня все пошло не так, как мы ожидали, но дело уже сделано, и теперь нам нужно это уладить. С нашими делами мы можем разобраться позже, а с этим — сейчас. Ну как, справишься?

Чёрч сказал это в вопросительной форме, но Эмма знала, что он не спрашивал. У нее не было выбора. В коридоре лежал труп, который не собирался уходить самостоятельно. Эмма вытерла лицо и встала.

— И что же мы будем делать? — спросила она, прижимая руку ко лбу.

— Мы погрузим его в мою машину.

— А что потом?

— А потом отвезем его домой.

— А потом?

Чёрч долго и пристально на нее смотрел.

— Если бы ты меня послушалась, и проявила терпение, мы бы не попали в такую переделку. Думаешь, я этого хотел? — сказал Чёрч, указав на тело Каспера. — Думаешь, я так представлял себе этот момент? Нет, но с этим покончено, и теперь мы должны всё уладить. Мы. Бери его за ноги.

— Я не просила тебя его убивать, — отрезала Эмма и, сделав, как ей велели, схватила Каспера за выглядывающие из-под брезента лодыжки. — Я тоже этого не хотела.

Чёрч вздохнул и поднял верхний конец завернутого в брезент трупа.

— Эмма, если от этого тебе станет легче, можешь считать меня главным злодеем. Отлично. А теперь пошли.

Все время, пока они неловко вытаскивали мертвое тело из входной двери и несли его по ступенькам, она, открыв рот, смотрела на Чёрча.

— Это не я проломила ломом чью-то голову! — прошипела она сквозь стиснутые зубы, когда их ноги зашуршали по гравию подъездной дорожки. — Я тебя об этом не просила. Я никогда ни о чем не просила.

Они остановились позади темного внедорожника, и на секунду Эмма задумалась, что стало с его дерьмовой Хондой «Цивик». Потом задняя дверца с писком открылась, и они запихнули труп на заднее сиденье. Эмма отступила назад, пока Чёрч поправлял ему ноги, проверяя, все ли в порядке.

— Хочешь знать, что я на самом деле думаю? — тихо спросил он, с размаху захлопнув дверь.

Обернув шею длинным красным шарфом, Чёрч повернулся к ней.

— Хочешь, чтобы это произошло прямо сейчас?

— Мне все равно, я…, — заспорила было она, но слова застряли у нее в горле, когда он вдруг протянул руку и застегнул молнию на ее зимней куртке.

Ее одежда была еще влажной после душа, и холодный ночной воздух пробирал Эмму до костей. Она и сама не осознавала, что дрожит.

— Это было твоим планом, — выдохнул Чёрч, и принялся застегивать на ней все пуговицы до самого подбородка.

— Что?

— Ты хотела, чтобы это произошло, — продолжал он, вытаскивая из кармана своего пальто другой шарф. Когда Чёрч обмотал им её шею, шерсть показалась Эмме грубой и колючей. — Ты ненавидела его и все, что он олицетворял, и считала, что он заслуживает смерти, и в глубине души хотела, чтобы это произошло. Просто ты боялась сделать это сама. Ты ждала, что я об этом позабочусь. Так я и сделал. Эмма, я делаю для тебя всё, и так редко слышу слова благодарности.

Ах. Теперь его голос был похож на тот, что звучал у нее в голове. Он заправил концы шарфа в ее куртку, а затем обошел машину и забрался внутрь. Завел двигатель. Эмма застыла как вкопанная, уставаясь на то место, где он стоял минуту назад. Этот коварный голос, эти цепкие глаза, такие же дурманящие, как и в ее воспоминаниях. Все это пыталось убедить ее в том, о чем она никогда раньше не задумывалась.

Так как ей отделить правду от всей его лжи? Он хотел, чтобы Эмма почувствовала себя виноватой? Будто она была его сообщницей, а не невинным свидетелем? Это не могло быть правдой — она даже не знала, что он появится. Даже не знала, как он их нашел. Естественно Эмма не планировала убивать Каспера собственными руками и уж точно не думала о том, что его убьет Чёрч. Так в чем же ее вина?