— Эмма, — вздохнул он и, положив руку ей на плечо, снова заставил ее сесть. — Тебе следует остаться здесь.

— Что? Нет, Чёрч, я часть этого. Я нажала на курок. Я это сделала. Я должна помогать, должна быть там, — настаивала она.

«Не оставляй меня здесь одну. Моя тьма — это твоя тьма, и, если ты ее заберешь, я боюсь, что голоса вернутся».

— Прекрати, — придвинувшись ближе, сказал Чёрч. — Ты ранена. Измотана. Ты еле стоишь на ногах. Эмма, ты столько сегодня сделала. Столько поразительных вещей… Если честно, я сомневался, что ты на такое способна. Теперь позволь мне сделать это для тебя.

— Ты шутишь? Чёрч, ты практически разрубил мою мать пополам. Ты и так достаточно сделал — даже более чем достаточно. Пожалуйста, не оставляй меня здесь, — взмолилась она, от чего почувствовала себя как-то глупо.

— Я вернусь, — прошептал Чёрч, и его губы внезапно оказались рядом с ее губами. — Ты и не заметишь. Мы приготовим тебе постель, я уложу тебя, а когда вернусь, все уже будет позади. Вот увидишь. Мы уедем, как ни в чем не бывало, а завтра этот город проснется и узнает, какие разрушения мы учинили. Все будут знать, бояться, ужасаться. Нас будет страшиться целый город, не догадываясь, что это мы, а мы свалим отсюда в целости и сохранности. Удивительно. Мы сделали это, Эмма. Вместе. И все остальное мы будем делать вместе, обещаю. Но сейчас, совсем ненадолго, ты должна меня отпустить.

— Ты скоро вернешься? — выдохнула Эмма, глядя ему в глаза.

Они были большими и широко распахнутыми, зрачки огромными. Из-за этого и тусклого освещения голубая радужка была почти не видна. Он казался… изголодавшимся. Словно чудовище, впервые ощутившее вкус чего-то великого и возжелавшее ещё.

«Но не без меня. Только со мною вместе, Чёрч. Ты не можешь без меня».

— Туда и обратно, — пообещал он.

Эмма вздохнула и наклонилась к нему.

— Хорошо.

А потом Чёрч поцеловал ее, его пальцы скользнули по лицу Эммы и зарылись ей в волосы. Она провела ладонями по его голове и шее, не обращая внимания на то, что ребра ноют от боли. Эмма ей не противилась. Она была ей рада.

Поскольку боль означала, что она жива. Пожалуй, впервые в жизни.

— Я вернусь, — выдохнул он, когда наконец от нее отстранился. — Всего один час. Может, два.

Чёрч помог ей добраться до импровизированной кровати, которую она соорудила на днях. Или это было этим утром? Господи, неужели это и впрямь было этим утром? С тех пор весь мир изменился. Раньше на этих одеялах спала совершенно другая девушка, а теперь на ее месте лежит Новая Эмма.

— Эй, — прошептала она, когда Чёрч укутал ее одеялом до подбородка.

— Что? — спросил он и, убрав с ее лица волосы, поправил подушку.

— Голоса. Они исчезли, — сказала ему Эмма. — Я слышу только… себя.

— Хорошо. Значит, ты слышишь и меня тоже.

Она улыбнулась ему.

Он улыбнулся ей.

— Эмма Хартли, ты потрясающая, — вздохнул наконец Чёрч, поглаживая пальцем ее щеку.

Улыбка Эммы превратилась в усмешку.

— Может, даже красивая? — поддразнила его она, и Чёрч усмехнулся.

— Нет. По-прежнему не красивая. Тебе никогда не стать красивой. Эмма, ты — произведение искусства.

Чёрч быстро поцеловал ее еще раз и поспешил в другой конец подвала. Он застегнул молнию на спортивной сумке, схватил фонарик и принес его ей.

— Тебе нужна сумка? — спросила она.

Чёрч кивнул.

— Деньги. Еще не так поздно, я попробую найти нам дешевую подержанную машину. Мы не можем ехать назад на угнанной, тем более, если полиция скоро начнет расследование, — объяснил он. — Все мои деньги здесь. О! И еще кое-что, чуть не забыл.

Ей хотелось ему возразить. Хотелось сказать, чтобы он взял деньги и оставил сумку. Но тут Чёрч вытащил какой-то маленький серебряный предмет, и когда он ей его протянул, Эмма чуть не заплакала.

— Где ты это взял? — спросила она, забирая у него свой старый портсигар.

— После того, как ты себя порезала, — объяснил он. — Я вернулся в дом. Нашел его и хранил у себя. Выкурил все сигареты, что в нем были.

— Ты курил?

— Мне хотелось быть рядом с тобой. Я пока ещё не такой крутой мастер самокруток как ты. Но я наполнил его для тебя.

— Я… спасибо, Чёрч. Спасибо тебе за всё, — сказала она хриплым от волнения голосом.

— Не за что, — усмехнулся он, затем потянулся и выключил фонарик. — А теперь спи, ладно? Это приказ. Когда ты проснешься, мы свалим отсюда.

— Хорошо. И Чёрч?

К тому времени он уже был в другом конце подвала, и, судя по звукам, просовывал в окно сумку.

— Да?

— Я люблю тебя, — сказала она. — Павда. Спасибо, что позволил мне это сделать, что был терпелив со мной. Что позволил мне быть растерянной, чокнутой и злой. Боже, я вела себя с тобой просто ужасно.

Чёрч так долго молчал, что ей уже начало казаться, что, пока она говорила, он ушел. Но тут он откашлялся.

— Ты вела себя ужасно лишь потому, что я тебя такой сделал. Спасибо, что веришь в меня. Спасибо, что научила меня быть собой. Спасибо… спасибо, что любишь меня, — его голос упал до шепота. — И спасибо за то, что позволила мне любить тебя так, как я умею.

А потом он протиснулся в окно, и Эмма услышала его удаляющиеся шаги.

Как только Чёрч ушел, она закуталась в одеяло и сжала в руках портсигар. Теперь он частично принадлежал Чёрчу, на нем еще оставалось тепло его прикосновений. Эмма почувствовала, как медленно погружается в сон, и прижала металл к щеке.

«Когда я проснусь, все будет по-другому. Я буду здесь с ним, и мы покинем это место. Когда я проснусь, мы выберемся отсюда. Мы будем вместе. И все станет в сто раз лучше».

Эмма надеялась, что проснется очень, очень скоро.

Проблема снов в том, что в конце концов они обрываются. В конце концов, человек вынужден открыть глаза. Привстать и обнаружить себя в холодном, пустом, тускло освещенном подвале. Осмотреться по сторонам и понять, что пролетели часы, взошло солнце, наступило утро, а он по-прежнему совершенно, совершенно один.

«Он не вернулся».

Эмма не запаниковала.

Вместо этого она села и огляделась. Рядом с ней на полу лежал рюкзак, поэтому она схватила его и расстегнула. Всё из него вытащила. Две пары брюк, шорты, несколько рубашек. Много трусиков. Ни одного лифчика. Слава богу, в добавок ко всему прочему в рюкзак второпях запихнули ее сумочку, и Эмма смогла вытащить из нее зажигалку.

Она откинулась на спину и закурила сигарету. Тут ее внимание привлекло кое-что ещё. Чёрч оставил на полу конверт, который бросил ей прошлой ночью. Она подняла его и взвесила в руке. Потом открыла и достала из него пачку денег. Пачка еще была обернута банковской лентой, под которой, похоже, находились новенькие стодолларовые купюры.

«Ну, ладно, давайте-ка посмотрим, что тут у нас».

Эмма дважды пересчитала деньги, чтобы убедиться, что у нее не поехала крыша, потом разложила их веером вокруг себя и оглядела.

Десять тысяч долларов.

Она никогда в реале не видела столько денег сразу. Такие бабки были только в клипах у рэперов. Эмма почувствовала легкое головокружение. И он сказал, что у него в той сумке еще больше? Господи, насколько больше? Нет, она знала, что у Чёрча есть деньги, но не представляла, сколько.

Эмма наклонилась и посмотрела на лицо Бенджамина Франклина. Как бы круто ни выглядели 10 000 долларов, однако разгуливать с такими деньгами было все же опасно. На самолетах запрещалось перевозить сумму, превышающую10 000 долларов наличными, предварительно ее не задекларировав. А к поездкам в машине это относится? Этого Эмма не знала.

Но она точно знала, что будь у нее такие деньги, она ни за что бы не оставила конверт с ними на полу.

Девушка взглянула на часы. Она не спала уже примерно час. Потом взглянула на окно.