Я внимательно проверил все паспорта. Работа выполнена просто безукоризненно. Но и слупил он с меня бешеные деньги, однако в моем положении торговаться не приходилось. Поэтому я согласно кивнул и, без возражений заплатив требуемую сумму, взял документы и вышел на улицу. Там стоял едкий смрад дизельных выхлопов, не умолкал надсадный вой мопедов. Даже в ночное время шум в злачных кварталах не стихал, люди толпились на улицах в поисках быстрых и дешевых удовольствий. Повсюду шатались редкие кучки молодых людей, видимо, студентов, одетых по последней французской моде в стиле ретро 60-х годов – черные кожаные пиджаки или же расписанные надписями куртки и блузки, якобы типичные для американских студентов (однако устаревшие надписи на них вроде «Американский футбол» сразу же смазывали впечатление и наводили на мысль о подделках); длинноволосых, в подвернутых джинсах и в ботинках на толстой-претолстой платформе, смахивающих на ортопедическую обувь, а тут еще мимо промчался кто-то с рокотом и ревом на огромном мотоцикле «хонда».

Затем в течение нескольких минут я обзванивал своих прежних партнеров по работе в ЦРУ. Никто из них официально с американской разведывательной службой раньше связан не был, хотя все они так или иначе находились не в ладах с законом (их занятия трудно отделить от шпионского ремесла, но это не шпионаж). Так, один являлся владельцем греческого ресторанчика, через который отмывались «грязные» деньги (естественно, за вознаграждение), другой же был оружейником и переделывал стандартное оружие по заказам бандитов и наемных убийц. Мне удалось застать почти всех в постели, разбудить и переговорить, за исключением одного гуляки, который отправился, видимо, в какой-то ночной клуб, прихватив с собой подружку и автомобильный радиотелефон.

В конце концов, с помощью одного такого партнера, который в прежние времена исполнял роль диспетчера-связника, мне удалось разыскать некого «инженера», как его когда-то называли мои коллеги из парижского отделения ЦРУ, а попросту говоря, парня, который был дока по части международных телефонных систем и горазд на всякие хитрости и выдумки с этими системами. Через час я уже стоял перед дверью его квартиры в обшарпанном многоэтажном доме, выстроенном в 60-х годах в 12-м округе, неподалеку от улицы Республики. Несколько секунд он пристально разглядывал меня через дверной глазок и, только узнав, открыл дверь. В нос сразу же ударил спертый воздух, запах несвежего пива и пота. Он провел меня в скромную, невзрачную квартирку, обставленную дешевой мебелью. «Инженер», низенький и пухлый человечек, носил нестиранные заляпанные краской джинсы и испачканную белую теннисную рубашку, под которой выпячивалось солидное округлое брюхо. Он, очевидно, спал и видел десятый сон, как и большинство парижан: волосы у него всклокочены, глаза полузакрыты. Что-то невнятно пробурчав вместо общепринятого приветствия, он просто ткнул большим пальцем в перепачканный белый телефон, стоящий на кофейном столике с пластиковой крышкой, имитирующей дерево и облупившейся по краям. У столика стоял уродливый диван ядовито-зеленого цвета, из которого в некоторых местах торчала вата. Телефон неустойчиво покоился на стопке разных парижских телефонных справочников.

«Инженер» не знал моего имени и, само собой разумеется, даже не спрашивал его. Ему сказали только, что я – деловой человек, в таком случае, очевидно, все его клиенты тоже деловые люди. За то, что «инженер» позволил мне воспользоваться своим телефоном, номер которого определить нельзя, он, не задумываясь, заломил с меня пять сотен франков.

На практике же номер телефона, по которому я собирался звонить, проследить разумеется, можно было, но в таком случае нить привела бы в глухой тупик где-то в Амстердаме. И хотя оттуда линия, проходя через несколько промежуточных телефонных подстанций, достигала все же в конце концов Парижа, надлежащую электронную аппаратуру, способную проследить линию до конца, изобрести пока не удалось.

Взяв деньги, «инженер» хрюкнул что-то по-поросячьи и поплелся в соседнюю комнату. Будь у меня побольше времени, я воспользовался бы более безопасным и надежным способом связи, но сейчас приходилось довольствоваться тем, что есть.

Трубка телефона была заляпана сальными грязными пальцами, да и воняло от нее, как от курительной трубки. Набрав на диске нужный номер, в ответ услышал странный звук. Вероятно, сигнал пошел вокруг Европы, пробежал по кабелю на дне Атлантического океана и опять вернулся в Европу, а уже затем, ослабевший и невнятный, достиг Вашингтона, где оптико-волоконная телекоммуникационная система разведуправления усилила его и пропустила по своим электронным каналам.

Я вслушивался в знакомые потрескивания и жужжания и терпеливо ожидал третьего звонка.

На третьем звонке раздался женский голос:

– Тридцать два два нуля слушает.

Как только эта женщина ухитряется отвечать по телефону в любое время дня и ночи? А может, это вовсе даже не голос живого человека, а какой-то искусственный, синтезированный голос, исходящий от робота?

– Дайте, пожалуйста, добавочный девять – восемьдесят семь, – попросил я.

Еще один щелчок, и наконец раздался голос Тоби.

– Бен? Ох, слава Богу. Я слышал о Цюрихе. С тобой все в…

– Я знаю, Тоби.

– Ты знаешь…

– Знаю про Траслоу и «Чародеев». И про немцев, Фогеля со Штосселем. И про засекреченного очевидца, который еще даст о себе знать.

– Господи Боже мой! Бен, о чем, черт бы тебя побрал, ты там бормочешь? Где ты находишься?

– Бросай это дело, Тоби, – решил я взять его «на пушку». – Об этом же все скоро узнают, так или иначе. Я уже собрал предостаточно фрагментов для целой картины. Траслоу попытался убить меня, сделав тем самым серьезную ошибку.

Тоби молчал. По фону общего жужжания в телефонной трубке послышался тихий свист статических разрядов.

– Бен, – вымолвил он наконец. – Ты ошибаешься.

Я взглянул на часы и отметил, что разговор ведется уже свыше десяти секунд, за это время вполне можно проследить, откуда звонят. Хорошо, проследят и упрутся в… Амстердам. Затем они определят в Амстердаме телефон, с которого я якобы веду разговор, и зайдут в тупик.

– Само собой разумеется, – с подковыркой ответил я.

– Нет, Бен, не то. Подумай, пожалуйста. Ход некоторых вещей невозможно понять… без понимания всей картины происходящего. Мы живем в непростое и опасное время. Нам нужна помощь со стороны заинтересованных лиц вроде тебя, а теперь, при твоих способностях, все становится более…

Не дослушав Тоби, я повесил трубку.

Да, судя по всему, он тоже замешан в этом деле.

Вернувшись в гостиницу, я потихоньку разделся и юркнул под одеяло, под бочок к Молли, которая уже сладко похрапывала. Тревога и настороженность не отпускали: мне не спалось. Тогда, встав с постели, я взял мемуары Аллена Даллеса, подаренные отцом Молли, и стал бесцельно листать страницы. Делал я это совершенно машинально и вовсе не потому, что мемуары Даллеса – великая книга, а просто не находил себе покоя в гостиничном номере и хотел задержать взгляд на чем-то таком, что отвлекло бы мои лихорадочно скакавшие мысли. Я пробежал глазами главу про Джедбаргса, которого сбросили с парашютом во Франции, и просмотрел раздел про сэра Фрэнсиса Уолсингема, который был выдающимся шпионом королевы Елизаветы в XVI веке.

Затем опять глянул на коды, написанные для нас Хэлом Синклером, и вспомнил его зашифрованную записку, оставленную в подземном хранилище в Цюрихе, в которой говорится об абонементном ящике в банке на бульваре Распай.

И я подумал, наверное, в миллионный раз, об отце Молли и о тайнах, которые он завещал нам раскрыть, о секретах внутри секретов. Хотел бы я знать…

Тут меня что-то подтолкнуло, какая-то интуиция, хотя ничем и не обоснованная, и я во второй раз поднялся с постели и взял из бритвенного прибора лезвие.

В стародавние времена издатели в Америке имели обыкновение изготавливать дорогие, добротно оформленные книги; под этими временами я разумею 1963 год. Суперобложка мемуаров «Искусство разведки» – красивая и богато украшенная, толстый, клееный картон обтянут тонкой красной, серой и желтой материей, внизу помещен тисненый логотип издательства. Черно-белый матерчатый переплет не склеен, а прошит. Сняв суперобложку, я внимательно осмотрел книгу, поворачивая ее и так и сяк и разглядывая под разными углами зрения.