– Присядьте, пожалуйста, – пригласил я и пистолетом показал на стул. – Мое дело много времени не займет. Зовут меня Бенджамин Эллисон. Как я сказал, женат я на Марте Синклер, дочери Харрисона Синклера. Она целиком и полностью унаследовала всю собственность своего покойного отца. Ваши контакты – а я уверен, что вы поддерживаете широкие и устойчивые контакты, – могут подтвердить, что я не самозванец и действительно являюсь тем, кем представился.

Казалось, он смягчился и расслабился, но вдруг сделал стремительный бросок и прыгнул на меня, вытянув вперед руки. С каким-то громким, нечеловеческим, гортанным выкриком «а-а-а-х!» он кинулся на меня и, обхватив мои колени, попытался свалить. Я изогнулся, устоял и, схватив его за плечи, заученным приемом уложил на пол. Растянувшись у ножек дубового стола, тяжело дыша, с побагровевшим лицом, он только и смог выдавить: «Нет». Очки его откатились со стуком в сторону. Не отводя от него пистолета, я протянул руку, достал очки, водрузил их ему на нос и свободной рукой помог встать на ноги.

– Пожалуйста, – предостерег его я, – прошу вас, не пытайтесь проделывать снова подобные трюки.

Орлов бессильно опустился на стоящий рядом стул, он был похож на куклу-марионетку, у которой обрезали нити, но все еще сохранял настороженность. Меня почти заколдовал вид этого в недавнем прошлом мирового лидера, который так быстро, на глазах, скукожился в буквальном смысле слова. Мне припомнилось, как я однажды повстречался с Михаилом Горбачевым после лекции в школе имени Кеннеди в Бостоне, куда он приехал уже после того, как его столь бесцеремонно выгнал из Кремля Борис Ельцин. И тогда я тоже удивился, увидев, что Горбачев – невысокий человек, обыкновенный простой смертный. Еще, помнится, я испытал тогда сильную симпатию к нему.

Послышались какие-то фразы по-русски. Я четко расслышал его мысли на чистом русском языке, но их окружал поток украинских фраз и слов, как окружает урановый стержень толстая графитовая оболочка. Вот что я разобрал.

Да, родился он в Киеве, а когда ему исполнилось пять лет, семья переехала в Москву. Как и тот кардиолог в Риме, он был двуязычен, хотя думал по большей части на украинском языке, а мысли на русском проскакивали лишь изредка.

Вот он четко подумал о «Чародеях» в ЦРУ.

– Между прочим, – тут же заметил я, стараясь придать своим словам особый вес и значимость, – о наших «Чародеях» вы мало что знаете.

Орлов только рассмеялся в ответ, зубы у него оказались гнилыми, неровными, некоторых недоставало.

– Я знаю все, господин… Эллисон.

Я пристально вглядывался в его лицо, напрягался, стараясь уловить хоть какую-то мысль. И снова поток их продолжался на украинском. Лишь изредка улавливал я знакомые слова, по звуку схожие то с русскими, то с английскими словами, а иногда и с немецкими. Так, я четко расслышал слово «Цюрих», затем «Синклер» и еще какое-то слово, похожее на «банк», но твердой уверенности в том не было.

– Нам нужно поговорить, – настаивал я. – О Харрисоне Синклере. И о сделке, заключенной с ним.

Тут я опять пододвинулся к нему поближе, приняв глубоко задумчивый вид. Теперь на меня обрушился целый поток незнакомых слов, расплывчатых и неразличимых, но одно из них просто оглушило меня. Да, он опять думал о Цюрихе или еще о чем-то, звучащем очень похоже на это слово.

– Сделка называется! – проворчал старый мастер шпионажа и громко, сухо рассмеялся. – Да он украл у меня и у моей страны миллиарды долларов – слышите, миллиарды! – а вы еще имеете наглость называть это сделкой!

Да, это правда. И Алекс Траслоу был прав.

Но… миллиарды долларов? Что-то здесь не так. От этих цифр у меня даже голова вдруг слегка закружилась. Так ли все это? Исторически деньги являлись первопричиной многих злодеяний человека, если покопаться в них поглубже. А Синклера и других разве убили не из-за денег? А из-за чего Центральное разведуправление раскололось на два лагеря, о чем предупреждал меня Эдмунд Мур?

Миллиарды долларов!

Орлов явно глядит на меня высокомерно, можно сказать, даже надменно, пытаясь выправить дужки очков.

– Ну а теперь, – сказал он, вздохнув, переходя на английский язык, – мои люди найдут меня, только это вопрос времени. Я в этом ничуть не сомневаюсь. Я нисколько не удивляюсь, что ваши люди выследили меня. На земле нет такого места – я имею в виду места, где можно сносно существовать, – где человека нельзя найти. Но одного я никак не пойму, зачем понадобилось заявляться сюда и тем самым подвергать мою жизнь опасности, каковы бы ни были ваши намерения. Ваш поступок – в высшей степени дурацкий.

По-английски он говорил блестяще, совершенно свободно, да еще с оксфордским произношением.

Быстро вздохнув поглубже, я ответил:

– Добираясь сюда, я соблюдал все меры предосторожности. Вам можно не волноваться, за мной никто не увязался.

Его лицо даже не дрогнуло, только ноздри слегка раздулись, а глаза смотрели холодно и твердо и ничего не выражали.

– Я пришел сюда, – продолжал между тем я, – чтобы восстановить справедливость, чтобы исправить ошибку, которую мой тесть допустил в сделке с вами. Я готов предложить вам большую награду, если вы поможете отыскать пропавшие деньги.

Орлов презрительно скривил губы и заметил:

– Даже с риском оказаться вульгарным, господин Эллисон, я очень хотел бы знать, что вы подразумеваете под «большой наградой»?

Я кивнул головой и встал. Вынув из кармана пистолет и положив его на стол так, чтобы он не дотянулся, я нагнулся и, засучив штанину, вынул из-под бандажа, обвязанного вокруг ноги, плотную пачку американских долларов. То же проделал и с другой ногой. Затем, сложив обе пачки, положил их на стол.

Там было очень много денег, может, Орлов в жизни не видел такой суммы, да и мне не приходилось. Такая сумма просто завораживала.

Он пристально глядел на деньги, перетасовывал пачку, как колоду карт, по-видимому, желая хотя бы поверхностно убедиться, что они не фальшивые. Затем поднял на меня глаза и спросил:

– Сколько же там… это?.. Наверное, тысяч семьсот пятьдесят, а?

– Да нет, ровно миллион.

– Ага, – удовлетворенно промолвил он, глаза у него стали квадратными. И тут он вдруг рассмеялся таким неприятным ироническим козлиным смешком и деланным театральным жестом небрежно подвинул пачку ко мне. – Господин Эллисон, как вам известно, я нахожусь в затруднительном финансовом положении. Но эта сумма – она ведь ничто по сравнению с тем, что я надеялся получить.

– Может быть, – ответил я. – Но с вашей помощью я смогу найти пропавшие деньги. Однако прежде всего нам нужно переговорить.

Орлов лишь улыбнулся:

– Я беру ваши деньги в качестве дара доброй воли. Но отплатить мне пока нечем. Конечно же, переговорить мы можем. Ну а потом, видимо, и придем к согласию.

– Прекрасно, – поддержал я. – В таком случае позвольте мне задать первый вопрос: кто убил Харрисона Синклера?

– А я-то думал, господин Эллисон, что вы мне скажете – кто?

– Но ведь тут явный почерк агентов штази. Кто же отдал им такой приказ?

– Похоже, конечно, на штази. Но еще неизвестно, штази или румынская секуритате, я же к этому не имею никакого отношения. И в самом деле – ведь не в моих интересах было устранять Харрисона Синклера.

В недоумении я поднял брови вверх.

– Когда убили Харрисона Синклера, – пояснил Орлов, – я понял, что меня и мою страну нагрели на десять с лишним миллиардов долларов.

Тут я почувствовал, как в лицо мне прилила кровь, а щеки стало даже пощипывать. По всему было видно, что Орлов говорил правду. Сердце у меня глухо и ровно застучало.

Разумеется, тосканская вилла Орлова была не из разряда скромных, но нельзя также и сказать, чтобы он купался в роскоши, как некоторые высокопоставленные нацистские бонзы в Бразилии и Аргентине спустя годы после окончания второй мировой войны. За такие сумасшедшие деньги можно не только жить всю жизнь припеваючи, но и, что еще более важно, обеспечить себе самую надежную охрану до самой смерти.