– Да все не так-то просто. Более точно насчет золота сказать не могу. Ну а ты вот что объясни мне: когда ты говоришь о тайне, сохраняемой швейцарскими банками, то что это значит? Трудно ли проникнуть в эту тайну?

– Постой, постой, – засуетился Кнапп. – Мне на ум сразу приходит что-то из области шпионажа.

Я в недоумении посмотрел на него, а он пояснил:

– Очень даже нелегко, Бен. Здесь у нас наиболее глубоко почитаются слова «принцип конфиденциальности» и «беспрепятственный обмен валюты», а попросту говоря, здесь уважают неотъемлемое право индивида на сохранение тайны размеров своих вкладов. Я хочу сказать, что, когда Ульрих Цвингли затеял в Цюрихе реформацию, утопив все эти католические изваяния святых в реке Лиммат, перво-наперво что он сделал, это содрал со статуй золотые украшения и позолоту и передал их городскому совету, что и послужило началом швейцарской банковской системы.

Но швейцарцы – это такие люди, их поневоле полюбишь. Они просто помешались на секретности, если она способствует конфиденциальности. Мафиози, заправилы наркобизнеса, коррумпированные диктаторы из стран «третьего мира» – все с чемоданами, набитыми награбленными ценностями, и все их вклады Швейцария хранит в тайне, подобно тому, как священник охраняет тайну исповеди. Но нельзя забывать, что, когда сюда во время войны заявились нацисты и прижали швейцарцев, те сразу же проявили сговорчивость и сообщили нацистам имена евреев из Германии, имевших вклады в швейцарских банках. Теперь они не прочь рассказывать байки, что якобы всячески противились нацистам, когда те заявились грабить деньги евреев, но поделать, дескать, ничего не смогли. Да, да, нацисты обчистили местные банки, ну не все подряд, но, во всяком случае, многие. А потом награбленные деньги отмывал «Базельский коммерческий банк» – это достоверно задокументированный факт. – Он говорил, а сам так и шарил глазами по толпе, будто выискивая кого-то. – Послушай, Бен, а не кажется ли тебе, что ты ищешь иголку в стоге сена?

Я согласно кивнул, рассматривая запотевший пустой стакан из-под виски, и ответил:

– Вполне может статься. Но вообще-то, мне известно одно имя.

– Имя? Какое имя?

– Полагаю, имя одного банкира.

Я не сказал, что тогда, в Кастельбьянко, у Орлова в голове промелькнуло имя Керфер, и я назвал его сейчас.

– Уже неплохо, зацепка есть, – заметил торжественно Кнапп. – Назвать бы тебе это имя пораньше. Доктор Эрнст Керфер – исполнительный директор «Банка Цюриха». Вернее, был таковым еще месяц назад.

– Что, ушел в отставку?

– Да нет, похуже. Умер. Инфаркт или что-то вроде этого, хотя я и не могу достоверно сказать, что у него случился инфаркт. Он был порядочный сукин сын, но здорово управлял делами своего банка – этого не отнять, а дел хватало по горло.

– Понятно, – подумав, ответил я. – А не знаешь ли, кто теперь в банке вместо него?

Кнапп лишь окинул меня таким взглядом, будто я с Луны свалился:

– Спроси что-нибудь потруднее, дружище. В швейцарских банках мне известен каждый. Это же моя работа, долдон ты эдакий. Новым директором-распорядителем теперь там некий Эйслер, доктор Альфред Эйслер. Если желаешь, могу позвонить и порекомендовать, чтобы он переговорил с тобой. Ну как, хочешь?

– Да не откажусь, – согласился я. – Было бы очень даже неплохо.

– Ну что же, проблем тут нету.

– Спасибо тебе, дружище, – поблагодарил я.

Достать оружие в Швейцарии оказалось делом куда более трудным, нежели я предполагал. Связи у меня были очень ограниченными, если не сказать, что их вообще не существовало. К Тоби или кому-либо еще из ЦРУ обращаться опасно. Теперь я никому уже не доверял. В случае крайней необходимости можно, конечно, позвонить и Траслоу, но этого шага лучше всего избегать: как я могу быть уверенным, что линия связи с ним не прослушивается? Поэтому лучше всего вообще не звонить. В конце концов, подкупив управляющего магазином спортивных товаров и охотничьих принадлежностей, я получил адрес одного человека, который мог оказать мне услугу: им оказался родственник управляющего, он держал магазинчик антикварных книг и вдобавок втихую приторговывал всякой всячиной.

Его лавка находилась в нескольких кварталах от магазина спорттоваров. Позолоченными буквами на оконной витрине готическим шрифтом было написано: «КНИЖНЫЙ МАГАЗИН. АНТИКВАРИАТ И МАНУСКРИПТЫ».

Я вошел, над дверью тонко звякнул звоночек. В маленьком темном помещении пахло плесенью и сыростью, примешивался и ванильный запах старых, полусгнивших кожаных переплетов.

Высокие стеллажи из темного металла битком забиты кое-как запихнутыми без всякого разбора книгами и пожелтевшими журналами. Они лежали в беспорядке и на полу, не оставляя ни дюйма свободного места. Узкий проход между стеллажами вел в глубь помещения, к маленькой, заваленной книгами и бумагами дубовой конторке, за которой восседал хозяин. Он вежливо поприветствовал меня:

– Гутен таг.

Я кивнул головой в ответном приветствии и, оглядываясь кругом будто в поисках нужной книги, спросил его по-немецки:

– А до которого часа вы работаете?

– До семи, – ответил он.

– Тогда я зайду попозже, когда освобожусь.

– Но если у вас сейчас найдется свободная минута, – предложил он, – я кое-что покажу. В задней комнате у меня есть новые приобретения.

Таким образом, мы обменялись паролем.

Он встал из-за конторки, запер входную дверь, а на окне повесил табличку «закрыто». Затем он повел меня в небольшую комнатку, где от наваленных кое-как книг в кожаных переплетах повернуться было негде. В ящиках для обуви у него оказалось несколько пистолетов, лучшими из них были, на мой взгляд, «ругер-марк-4» (приличный полуавтоматический пистолет, но калибр у него маловат – всего 0,22 дюйма), затем «смит-вессон» и «глок-19».

Я предпочел взять «глок», ибо у него, как говорили мои знакомые по разведслужбе, больше достоинств, чем недостатков, да он и так всегда нравился мне. Хозяин слупил с меня за пистолет непомерную сумму, но здесь была как-никак все же Швейцария.

За обедом в «Агнес Амберге» мы думали каждый о своем и не обмолвились ни словом, остро ощущая необходимость расслабиться и хотя бы на время почувствовать себя самыми обыкновенными туристами. С перевязанными руками мне было нелегко расправляться с цесаркой, но так руки хоть не очень болели.

«Проследи путь золота…»

Теперь мне известно имя банкира и название банка. Таким образом, я приблизился к цели еще на несколько шагов.

Ну а раз мне известны направление и путь, то, может, скоро узнаю и почему убили Синклера, иначе говоря, раскрою заговор, стоящий за этим убийством. Разумеется, если мой дьявольский дар возродится снова.

Мы сидели в тягостном молчании. И прежде, чем я открыл рот, Молли сказала:

– А знаешь ли, в какой стране мы находимся? А в той, где женщины вплоть до 1969 года не имели избирательного права.

– Ну и что из этого?

– А то, что, как я думала, в США с женщинами-врачами не очень-то считаются. После того, как я побывала сегодня у врача, больше таких слов никогда не скажу.

– Ты была у врача? – удивился я, хотя и знал уже, подслушав в пути ее мысли. – Это насчет того, что тебя подташнивает?

– Ну да.

– Ну и что тебе там сказали?

– А сказали вот что, – решилась она, нервно скатывая в трубочку белую матерчатую салфетку. – Я беременна. И ты прекрасно знаешь об этом.

– Да, – признался я. – Мне это уже известно.

Еле сдерживая нетерпение, мы заспешили обратно в гостиницу. Мысль о том, что я являюсь творцом живого существа и что в ту памятную ночь мы испытали подлинную страсть, поневоле наполняла меня неподдельной радостью, но вместе с тем вкрадывалась и тревога. Хотя Лаура и была беременна, при ее жизни мне о том узнать не довелось. Так что только сейчас я впервые почувствовал себя будущим отцом. Ну а что касается Молли, то она столько лет предохранялась, что я поневоле подумал, что она отнесется к этой новости удрученно и даже начнет говорить об аборте и всяком таком прочем.