– Может быть, парик? – спросила одна из девушек.
– А кто эта Дарена? – полюбопытствовала Кира, начинавшая люто ревновать хозяйку брошенного в замке «за ненадобностью» гардероба.
– Дарья Апраксина – супруга графа Павла Никитича… Парик? – задумалась графиня. – А что у нас есть подходящего?
– Если не трогать брови и лобок, – без тени смущения ответила давешняя молодица, – я бы предложила «хозяйку осени».
– Рыжеватая шатенка, – кивнула Мария Антоновна.
– Темно-рыжая, – осторожно поправила женщина. – И завить крупными локонами…
– Да, возможно… – задумалась графиня. – Несите «хозяйку осени», будем примерять!
Парик вскоре принесли, примерили на Киру, заставив ее так и эдак крутиться перед ростовым зеркалом. Затем причесали «на первый случай», но никому получившаяся прическа не понравилась, хотя, по мнению Киры, так восхитительно она никогда в жизни еще не выглядела. Но здесь и сейчас она ничего не решала, поэтому Киру причесали еще раз, но уже по-другому, и снова, и так несколько раз подряд, пока строгое жюри в лице графини Дуглас не пришло к выводу, что это именно то, что доктор прописал. Ну а потом Киру еще долго – не менее получаса – отмачивали в ванне, наполненной светло-зеленой хвойной водой, и умащивали бог знает какими бальзамами и притираниями, наводя в паузах между тем и этим последний глянец на ногти и кожу лица. Затем последовали примерка «нового платья короля» и генеральная репетиция, предшествовавшие обеду, и последняя подгонка всего и везде сразу после трапезы.
Все это время Кира чувствовала себя одной из тех дорогих кукол, от которых она с такой поспешностью отказалась в детстве, променяв их на модели аэропланов и автомобилей, а позже на совершенно изумительное духовое ружье, из которого то и дело хочется пострелять. Тем не менее, будучи девочкой, она все-таки представляла себе все прелести игры в куклы. Кукол можно было одевать в разные красивые платья, знакомить с другими куклами и даже выдавать их замуж, поить чаем в кукольной гостиной, укладывать спать, накрывая шелковым одеяльцем, и делать с ними еще тысячу и одну вещь, если, конечно, воображение позволяет. Сама Кира в эти игры практически не играла, но, приходя в гости к сверстницам, всегда с охотой составляла им компанию, ненадолго окунаясь в мир девичьих грез. И вот сейчас графиня Дуглас и ее домашние девицы с упоением играли в саму Киру, как в такую вот красивую дорогую куклу Машу, и получали от этого, судя по всему, немереное удовольствие, чего и не пробовали скрывать ни от себя, ни от нее.
Честно говоря, Кира и сама не без удовольствия участвовала в этом «дамском цирке», примеряя на себя совершенно незнакомую ей жизнь обеспеченной и устроенной молодой женщины. И это не странно. Уже много лет ее гардероб состоял из спортивного костюма, двух комплектов повседневной офицерской формы, парадного мундира, двух легких летных комбинезонов и одного зимнего на меху. Еще у нее были две фуражки, зимний меховой шлем, две пары кожаных перчаток – потоньше и потолще – и реглан с меховой подстежкой и меховым же пристежным воротником. Ну и обувь, разумеется: две пары ботинок, унты и кеды. Ни платьев, ни юбок у нее не было, как не было и разрешенного женщинам уставом берета. Единственным послаблением, которое позволила себе Кира, являлось хорошее шелковое белье. Не по уставу, конечно, но кто это будет проверять? И конечно же она не носила никаких украшений: ни серег, ни колец, ни брошей. Не считать же украшением старообрядческий нательный крест!
Жалела ли Кира об этом? Иногда жалела, и сожаления эти имели горький привкус непролитых слез. Чаще всего случалось это тогда, когда она сталкивалась в гарнизоне с офицерскими женами. Не со всеми, разумеется, а только с молодыми, то есть с теми, с кем не могла себя не сравнивать. С женщинами этими Кира никогда не сближалась, тем более не дружила – им просто не о чем было между собой говорить, но и не встречаться с ними она не могла или, хуже того, их игнорировать. Обычно ее приглашали в гости мужья этих дам, такие же пилоты, как она сама, и обеим сторонам – и Кире, и женам служивших вместе с нею офицеров – приходилось терпеть друг друга, преодолевая часто возникавшую между ними неловкость и делая вид, что все в порядке.
Приходилось Кире бывать и в центрах цивилизации – больших и малых городах империи, где она не могла не обратить внимание на молодых хорошо одетых женщин и на то, как ухаживают за ними штатские мужчины и господа офицеры. Понятное дело, что дарить цветы и шоколад, носить на руках поручика или штабс-капитана ВВС было бы более чем странно, и, естественно, этого никогда не происходило. С одной стороны, Кира все это отлично понимала и принимала как есть, но, с другой стороны, иногда ей бывало обидно, ведь рефлексы-то у нее по сути те же самые, что и у остальных женщин. Биологию не обманешь! И тем не менее, несмотря на анатомию и физиологию, Кира знала, что такова цена, которую она платит за право летать. Причем не просто летать, что, кстати, тоже немало, а летать на истребителе. И она без колебаний готова была за это платить, что, собственно, и делала уже двенадцать лет подряд…
Ретроспекция 4
Все это началось еще в училище, где Кира, Ольга и Клава буквально из кожи вон лезли, пытаясь доказать всем и каждому, но, возможно, прежде всего самим себе, что они ничем не хуже «других парней». Понимание того, что они лучше, пришло к ним несколько позже, но тогда по юности лет и за полным отсутствием жизненного опыта им просто хотелось выглядеть и вести себя по-мужски. Нет, не так. Они хотели вести себя, как «подлинные мачо» – образы, почерпнутые из фильмов о героях-авиаторах, – и в какой-то степени даже быть ими, этими брутальными настоящими мужчинами. Ну, девушки и старались.
В первую свою увольнительную в город невольные подруги довольно скоро оказались в дорогом и пафосном, если верить словам учлета Скавронской, кафе «Париж». На самом деле, будь на то их воля, они пошли бы в какое-нибудь другое место, но все парни сразу же разбежались кто куда. По предположению Клавы Неверовой, курсанты всей гурьбой отправились в публичный дом мадам Дорофеевой. А посещать без сопровождения мужчин злачные места, наподобие винных баров, казино и кафешантанов, девушки все же не рискнули. Они, конечно, уже не сопливые гимназистки, но привычка – вторая натура, не правда ли?
Оставшись одни, девушки прогулялись по набережной Корнилова, привлекая своей формой – кадетские приплюснутые фуражки, курсантские черные тужурки и темные юбки ниже колен – излишнее внимание обывателей, и, в конце концов, ушли от жадного и по большей части недоброжелательного интереса толпы, устроившись за столиком «французского» кафе на Рыбной улице. Если честно, по своей наивности Кира предположила, что они чинно посидят за столиком, ведя подходящие случаю разговоры, выпьют чаю с ореховым пирогом или кофе с пирожными и, может быть, съедят еще по нескольку шариков того замечательного разноцветного мороженого, которым лакомились дамы за соседним столиком. Но у ее подруг, вернее, у одной из них, имелись на этот счет совершенно другие планы.
– А принеси-ка нам, любезный, водочки! – барским тоном обратилась к половому Ольга Скавронская, наверняка подражая в этом своему отцу или старшему брату.
– Не держим-с, – не дрогнув лицом, сообщил средних лет мужчина в темном пиджаке и белом длинном фартуке.
– То есть как? – опешила Ольга, явно не ожидавшая такого афронта.
– Это кафе, барышня, а не трактир или ресторация, – вежливо объяснил половой. – Мы водку не подаем-с, но могу предложить вам широкий выбор игристых и шампанских вин, а также ликеры и наливки в ассортименте…
В результате девушки все же съели по три шарика чудесного «парижского» мороженого – фисташкового, крем-брюле и шоколадный пломбир, – запивая его масандровским шампанским, и опытным путем доказали, что наклюкаться можно и без водки. Но интересен был этот день, как понимала теперь Кира, отнюдь не экспериментом с игристыми винами, закончившимся позором гауптвахты. В тот день она в последний раз за все время обучения в Качинском училище летчиков надела юбку. В следующий раз она надела платье осенью сорокового, отправляясь в Грецию на войну. А в следующую свою увольнительную в Севастополь она вышла уже не в юбке, а в брюках: в полном комплекте мужской, а другой в то время просто не существовало в природе, курсантской формы. С этой формой, к слову, был связан и ее первый любовный опыт.
